Ее слова не утешили Матильду. Ей стало обидно: нормальные люди живут со своими возлюбленными, а ей что, утешаться тем, что она якобы Николаю симпатична?

Воронцов смотрел на нее горящими глазами. Все, что она запомнила о нем – это взгляд человека сильного, но человека с неким надрывом, изломом, от которого рано или поздно пойдут трещины.

В имение она вернулась уставшая и опустошенная.

«Всегда хотеть большего… я себя боюсь».

В конце июля Матильда объявила домашним, что ей совершенно необходимо съездить в Петергоф между выступлениями. Провести день со своей новоявленной подругой Марусей Пуаре. Отец пожал плечами – смысла ехать в Петергоф за два дня до очередного выступления он не видел. Не лучше ли подождать, все равно ведь она окажется там на балете. С другой стороны, отказать любимой дочери он был не в силах, к тому же у Матильды, насколько он понимал, было не так уж много подруг. Ей вполне хватало общения с сестрой. «Пусть съездит», – решил он.

В глубине души Матильда стыдилась того, что обманывает родных, тем более по такой глупой причине – ради маловероятной, «случайной» встречи с Наследником. Это шло вразрез с теми установками, которых она обычно придерживалась. И в который уже раз со времени ее первой личной встречи с Николаем возникало очередное противоречие: то, как она старалась поступать, то как привыкла жить – теперь, получалось малоосуществимым или же неприемлимым.

Весь день в гостях у Маруси они, по настоянию Матильды, гуляли на свежем воздухе. Таким образом, она надеялась случайно столкнуться с Николаем. Но ее надежды не оправдались.

В конце лета, перед самым переездом в город, в имении широко и с размахом отметили день рождения Матильды. Посмотреть на праздничный фейерверк сьехались не только гости и многочисленные друзья семьи, но и крестьяне из соседних деревень. Матильда, глубоко тронутая вниманием и заботой близких, оставалась серьезной. Ощущение праздника омрачало осознание того, что скоро Николай надолго уедет, и не сможет видеть ее на сцене: кругосветные путешествия не длятся неделю-другую.

Гуляние окончилось глубоко заполночь, и, когда отец, по своему обыкновению, задумчиво и ласково осматривал перед отходом ко сну, стоя на веранде, принадлежащие ему окрестности, именинница решила составить ему компанию и попросила рассказать ей любимую семейную легенду. Отец уверял, что это была правда. Прапрабабушка Матильды по папиной линии была-де княгиней Красинской, и она, Матильда-Мария, дочь Феликса Ивановича, урожденного Адама-Феликса Яновича Кшесинского-Нечуя, имела гипотетические права на польский престол.

Теперь эта семейная легенда приобрела для Матильды совем другой смысл: призрачную надежду, чудо – шанс на то, что она могла бы быть достойной Николая, могла бы быть с ним рядом. Так в античных трагедиях являлся бог из машины, а потом можно было бы жить долго и счастливо, до ста лет, и никогда-никогда не умирать.

– Выше нос, Мария-Матильда, маленькая Кшесинская. Лето прошло, ничего не поделать. Впереди первый сезон на императорской сцене, – сказал отец.

Его сын и обе его дочери посвятили свои жизни балетной сцене. Как и он сам.

– Мария, звонят, – крикнула Матильда горничной из своей комнаты.

– Матильда Феликсовна, там гусар. Вы одевайтесь. Они к вам пришли.

Волков явился с поручением – передать госпоже Кшесинской-младшей фотокарточку Наследника, неприменно забрав у нее при этом ее карточку тоже.

– Нет у меня карточки, – отрезала Матильда.

Фотографии у нее были, но выглядела она на них решительно не столь прелестно, чтобы вручать такое Николаю – так она полагала.

Вслух, конечно, она этого не произнесла. Она постаралась, по возможности, вообще не выдавать признаков охватившего ее волнения. Происходило что-то просто из ряда вон выходящее, совершенно при этом невероятное! Ведь наверняка… наверняка Наследник не страдает страстью к собиранию карточек решительно всех артисток!

– Для такого случая у меня также имеются инструкции, – не смущаясь и глядя Матильде в глаза, промолвил Волков, – мне велено привезти вашу карточку, а если таковой у вас не окажется, привезти, собственно, вас. Едемте.

– Куда?

– В Петергоф.

– Не могу ехать, – отрезала Матильда. И сама своим словам испугалась: надо было согласиться, они бы с Наследником, наконец, поговорили…

– Матильда Феликсовна, милая, ну поезжайте тогда в Петербург, – взмолился Волков.

– В Петербург? – не поняла Матильда.

– В Петербург. К фотографу Позетти. Наследник так и передал – Позетти лучший, если и делать фотографию, то только у него. И обязательно в одном из тех нарядов, в которых вы в Красном Селе выступали. Не могу я вернуться и без вас, и без вашей фотокарточки.

– Передайте Наследнику, что Кшесинская вам отказала. Не люблю я… фотографии.

Из-за связи Евгения Волкова с Наследником Матильда незаметно сблизилась с Татьяной Николаевой. Новая жизнь, новые знакомства, первый сезон на сцене, впервые она скучала по кому-то, с кем даже не была толком знакома – странное чувство.

В сентябре начались репетиции. Более всего Матильде было интересно слушать о том, каково это – жить самостоятельной жизнью, без родителей. У Татьяны было что-то, чего не было у нее: свое жилье и свой возлюбленный. Таня старалась не хвастаться, Матильда – не завидовать. Зависть она считала одним из тех чувств, кои должны быть ниже достоинства нормального человека. Вот, скажем, великолепная Вирджиния Цукки – Матильда ей не завидовала, она перед ней преклонялась.

Жить одной! Самостоятельной, взрослой жизнью! И Матильда, и Юлия продолжали жить с родителями, которые очень неохотно отпускали их куда-нибудь из дома, да и то – только к близким и хорошо знакомым, и при этом еще и в сопровождении, а не одних. Сестры договорились бороться за свои права, но единственное, что они смогли отвоевать – это разрешение самостоятельно (только не поодиночке, а хотя бы вдвоем!) ходить к этим самым близким и хорошо знакомым, где молодым барышням точно будет безопасно.

Пришлось пойти на то, чтобы говорить отцу, что они идут в одно место, а идти в совершенно другое.

– Ложь – это ведь не цель, это всего лишь средство, – уверяла сестру Матильда.

У Матильды и Юли была «своя половина»: спаленка на двоих и своя гостиная. Спальня соединялась с кабинетом отца дверью, к которой был приставлен туалетный столик.

В конце концов, это превращалось в целые спектакли. Пока было тепло, они еще ухитрялись как-то выкручиваться. С наступлением холодов приходилось принимать более изощренные меры: они тихо собирались, надевали вечерние туалеты, и тут же в комнате, переодевались пальто и уже в таком виде прощались с родителями. Возвратившись домой, они на цыпочках крались обратно и представали перед отцом уже облаченные в ночные рубашки с пожеланиями спокойной ночи.

С одной стороны, все эти приключения придавали любому выходу на прогулку особенное веселье и интересность, с другой – слушая рассказы Татьяны о ее быте с Волковым, Матильда понимала, что ее выходки с переодеванием – это какое-то ребячество.

Получалось, пока другие артистки, ее ровесницы, встречали обычных молодых людей, проводили с ними время, обустраивали свою жизнь – Матильда будто бы была влюблена даже не в человека, а какую-то идею о человеке: далекую и прекрасную, но совершенно недосягаемую.

– А Наследник ни с кем еще не жил, – поделилась как-то Татьяна после одной из репетиций, – он вот тоже, Евгению немного в этом смысле… завидует. Евгений говорит, он страшно рад, что на него обратила девушка внимание, да при том артистка. Он бы все хотел как-то с тобой познакомиться, повидаться, да только кто же вам решится устроить свидание!

Приближался день отъезда Николая из Петербурга, вместе с ним – начало его кругосветного путешествия. Со своим очередным родственником – Великим Князем Григорием Александровичем, котороо Матильда уже имела удовольствие лицезреть – именно к нему жался Николай тогда, в тот первый день сезонов в Красном Селе вместо того, чтобы разговаривать с артистками. Из Петербурга они должны были отправиться в Афины, а затем, осмотрев город, уже в компании греческого королевича Георгия, на крейсере «Память Азова» продолжить свое увлекательное приключение морем.