Карле больно и обидно слушать оратора, она вздрагивает, на глазах слезы. Ведь все они, работники крайкома, стремятся к благу для народа, работают до изнеможения, выполняя указания Роберта. И вот нашелся человек… Но почему же, почему у Карлы нет злобы против этого оратора? Почему ее раздражает Роберт, его язвительные реплики?

Оратор цитирует Ленина, подкрепляет свои обвинения фактами, о которых не знала Карла. Как же ей решить, кто прав?

Карла не сводит испуганных глаз с председателя, лицо которого словно окаменело. Ей стало стыдно за Роберта, когда оратор упоминает о его буржуазных замашках в быту.

— Нас, коммунистов, стали называть новыми господами! — гневно восклицает оратор. — Кто же достоин такого названия: товарищи, которые работают изо всех сил, или кучка людей, которые и в самом деле корчат из себя новых бар?.. Может быть, я рано поднял шум и секретарь крайкома задаст мне такого жару, что небо покажется мне с овчинку, — заключает уже слегка охрипший оратор, — но я высказал то, что думают сотни рабочих нашей парторганизации.

Усталый, чуть наклонив голову, он идет на свое место. Роберт провожает его мрачным взглядом и зловеще усмехается.

Выступило еще несколько ораторов. Ловкую, обтекаемую речь произносит завсельхозотделом. Его мышиные глазки бегают за стеклышками пенсне. Разумеется, признает он, в выступлении товарища с завода много важных и ценных замечаний, с которыми нельзя не согласиться. Но нельзя также упускать из виду громадную работу, проделанную секретарем крайкома. Нелегко советоваться с массами, когда обстановка требует быстрых и энергичных решений. Во время ожесточенной борьбы трудно всем улыбаться и взвешивать каждое слово. А поскольку наш Роберт — стойкий боец первой шеренги, можно ли упрекать его за некоторую нервозность, за лишнюю чашку кофе, сигарету или автомобиль, которым он пользуется ради экономии времени. «Я не в силах упрекнуть его за это, я не в силах! — проникновенно восклицает оратор. — Прошли времена, когда наши вожди ходили в потрепанных костюмах. И очень хорошо, что прошли, очень хорошо, товарищи!» — эффектно заканчивает он.

Аплодисменты. Сторонники Роберта явно в большинстве. Во всяком случае, если считать и тех, кто его боится. Но Карла не сводит встревоженного взгляда с лица председателя комиссии. Оно неподвижно, непроницаемо, на нем ничего не прочтешь.

Роберт шумно требует слова. Председатель снова осаживает секретаря крайкома:

— Не мешай. Придет твоя очередь, выскажешься.

Роберта призвали к порядку — неслыханное дело! Аудитория ошеломлена. И у Карлы екает сердце. Не сердится только сам Роберт, обычно крайне обидчивый. Против него выступает несколько человек из тех, у кого, как говорится, рыльце в пуху. Сами лезут под удар. Остальные ораторы — приспешники Роберта. Единственное острое выступление первого оратора тонет, тускнеет в этой массе, потому-то Роберт охотно повинуется председателю. «Что ж, я подожду», — соглашается он, все еще разыгрывая роль трибуна, который сдерживает свой темперамент. И, получив наконец заключительное слово, разносит в пух и в прах всю оппозицию; с остроумным сарказмом он разоблачает нескольких завистников и карьеристов, насмешливо прохаживается по адресу тех, кому он чем-то не угодил и кто теперь мстит ему, скромно обходит молчанием хвалебные выступления. Потом, сделав краткую паузу и снизив тон, Роберт переходит к первому выступлению. Он опускает голову: да, он должен признать, во многом товарищ прав. Но кто без греха, кинь в меня камень! Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Кто из нас не спотыкался?

Роберт садится с сокрушенным видом. Бурные аплодисменты. Аплодирует даже председатель комиссии. Только небольшая группа непримиримых, среди них и первый оратор, покидает зал.

Заключительное слово председательствующего тоже покрывают громкие аплодисменты, хотя в нем прозвучала суровая критика. Роберт единогласно избран председателем краевой комиссии по проверке. Не голосовали только члены крайкома, покинувшие собрание.

…Карла кончила свой рассказ, оба молчат. Скала напряженно думает. Правильный ли вывод он сделал из рассказа Карлы? Поняла ли она наконец тактику Роберта, как понял ее он, Иржи? Ведь все шито белыми нитками. Поэтому она грустна или ее удручает то, что кто-то осмелился выступить против Роберта?

Нет, не может быть, чтобы Карла была так слепа! Конечно, она раскусила этого авантюриста. Будь она уверена, что его несправедливо обидели, она возмущалась бы и осуждала того оратора. Да, она поняла и потому в таком подавленном настроении.

Медленно, серьезно, словно к больной, Скала подходит к жене, берет руками ее голову и тихо, очень тихо, как можно мягче говорит:

— Я понял сразу, как только увидел его. Неприятный, скверный он человек, Карла, авантюрист, Бонапарт краевого масштаба. Сейчас он выиграл битву, но это в последний раз. Честные люди должны всеми силами добиваться, чтобы он не вредил партии.

Карла изумленно глядит на мужа. В глазах ее Иржи видит такое отвращение, какого не замечал даже у людей, впервые увидевших его лицо.

— Не трогай меня, не трогай! — кричит Карла и отталкивает его руки. Скала испуганно отступает, очевидно, Карла с величайшим напряжением сдерживает ярость. Руки у нее дрожат, она с трудом закуривает сигарету и произносит нетвердым голосом:

— Я уже говорила тебе: мелкий и завистливый ты человек! Не можешь примириться с тем, что он выше тебя! Что он дает людям больше, чем ты, что он большего стоит, несмотря на все твои жертвы, страдания и геройство!

Держась за стол, Иржи стоит, опустив голову. Хочется плакать. Так безжалостно может говорить женщина, когда задето самое сокровенное ее чувство. Она любит Роберта, сердце Карлы принадлежит ему! Но не мучайся из-за этого, Иржи, это неизбежно случилось бы, если бы даже ты вернулся прекрасным, как Адонис. Она спала со мной, а принадлежала ему, в этом не может быть сомнения!

— Кто из нас покинет этот дом, ты или я? — спрашивает он глухим голосом.

— Ты, конечно, ты! — зло бросает Карла.

Опустив плечи, Скала молча выходит из комнаты. Ни тени озлобления нет в его душе. Сильные владеют миром, удел слабого — пинок. Безжалостнее чем когда-либо отразило зеркало его лицо.

«Почему она не сказала мне сразу… почему не сказала!» — думает он, глядя на свое отражение.

Карла холодно и непримиримо глядит ему вслед.

Командующему военным округом

генералу Войтеху Новотному

Уважаемый господин генерал,

в последнее время Вы не раз предлагали мне использовать остаток моего очередного отпуска, указывая, что я переутомился и нуждаюсь в отдыхе. Пользуюсь Вашей любезностью — я действительно чувствую себя так плохо, что даже не в состоянии лично явиться к Вам с этой просьбой, — и немедля уезжаю на несколько дней к родителям.

Надеюсь, господин генерал, что вы не рассердитесь на меня за то, что я прибегаю к столь необычному способу ходатайства об отпуске. Заранее Вам благодарен.

Майор Иржи Скала.

В самом деле люди сегодня шарахаются от Скалы или это только кажется ему после того, как жестокая откровенность Карлы открыла ему глаза? В самом деле девушка в окошечке вокзальной кассы старалась не смотреть на его лицо или она действительно тщательно пересчитывала деньги? А тот попутчик, что торопливо перешел в другой вагон, — он действительно искал пустое купе, чтобы поспать?

К чему эти вопросы! Ясно как день: люди всегда охотно смотрят на красивое и содрогаются при виде уродства. Хватит смотреть в зеркало, страдать, сомневаться, ломать голову… Давно пора смириться, понять, что ты одинок, безоружен, как потерпевший крушение. При каждой встрече с посетителем канцелярии, с прохожим на улице Скала убеждается, что зеркала не лгут. И зачем только он прежде так упрямо, так глупо уговаривал себя, что привыкнет к испуганным и сочувственным взглядам, которые то смущенно, то бесцеремонно упираются в его лицо. Зачем было ждать, пока его собственная жена разубедит его в этой величайшей ошибке? Разве не замечал он уже давно и в ней этого судорожного, напускного спокойствия? А абажуры, которые она развесила, чтобы затемнить прямой свет, а полутемные уголки по всей квартире?