========== Часть 1. ==========

Впервые так близко я увидела его в таверне, куда пришла за спиртным для бабули. То, как он посмотрел на меня, каким восхищением вспыхнули его синие глаза, не могло не тронуть даже самое жестокое сердце. Моё же, доселе не знавшее любви, вдруг дрогнуло и забилось сильнее. Не подавая виду, что заметила его взгляд, я немного полюбовалась на танцовщицу, пока хозяин таверны наливал мескаль в большую глиняную бутыль. Капитан же смотрел больше не на танец, а на меня, и, в конце концов, его взгляд и улыбка заставили меня улыбнуться в ответ. Он встал и потихоньку прошел между столов, приблизившись ко мне.

— Сеньорита, позвольте проводить вас, — сказал он, заметив, что я собралась уйти.

Было немного страшно, но я зачем-то кивнула. В конце концов, что худого мог сделать мне капитан Энрике Санчес Монастарио, комендант военного гарнизона Лос-Анджелеса? — так успокаивала я себя. По вечернему городу мы шли бок о бок, и капитан расспрашивал меня о том, кто я и откуда. Он не пытался прикоснуться ко мне или обнять, и это немного успокаивало. И как-то так получилось, что я рассказала ему о себе, о том, что зовут меня Оллин, что живу со старенькой больной бабушкой на окраине Лос-Анджелеса, и что мне не так давно исполнилось семнадцать лет. Мы болтали о всяких мелочах, не замечая течения пути и времени, пока не остановились у нашей глиняной хижины. Дальше нашего жилища была лишь пустыня да бесконечное небо в огромных сияющих звездах.

— Здесь мы с бабушкой живем, сеньор капитан, — сказала я, кивая на крошечный дворик с колодцем и хижину — всё наше имение. — Не желаете ли оказать нам честь?

Он задумчиво смотрел на меня и в полутьме его глаза сияли, словно два драгоценных камня.

— Благодарю, сеньорита Оллин. Знаете, поначалу я принял вас за обычную красивую пеонскую девушку, с которой можно приятно провести время. Но наша прогулка дала мне возможность внимательнее присмотреться к вам. Вы не пеонка, я ведь не ошибся?

Я опустила голову, чувствуя, как горят щеки. Был страх и ещё что-то, чего я не понимала. Что-то горячее и душное, словно вышедшее из сердца. Должно быть, я замешкалась с ответом, и капитан воспринял это как нежелание отвечать.

— Вы можете не говорить, — голос его, обычно резкий и отрывистый, вдруг стал глубоким, мягким, — мне это неважно. Знаете, это ведь заметно сразу. Вы не пеонка, вы говорите, как говорят знатные сеньориты, держите себя так, как держат дамы из общества. Кто же вы, сеньорита Оллин? У вас индейское имя, но манеры и речь знатной госпожи.

— Оллин, это ты? — донесся из хижины бабулин голос, и я вцепилась в него, как в возможность прервать тягостное молчание. — Кто там с тобой, дочка?

— Простите меня, сеньор капитан, — глядя в его глаза, я забыла на время, как дышать, — мне пора идти. И вам тоже…

Он кивнул, не сводя глаз с моего лица.

— Я хотел бы знать, где могу увидеть вас снова, — сказал он с обычной солдатской прямотой, и сердце мое оборвалось. Несколько мгновений я обдумывала ответ, потом нашла в себе силы улыбнуться.

— А вам так хочется увидеть меня?

Он кивнул, потом взял мою руку и поднес к губам. И тогда влюбчивая богиня Шочикетсаль видимо, затуманила мой рассудок, потому что я назвала ему место встречи у большого черного камня. Это было скрытое место в скалах, у самой оконечности. Потом капитан ушел, а я пошла в дом, где уже ждала меня бабушка.

— С кем ты была? — спросила она меня без тени неудовольствия. Я присела на край её простой деревянной лежанки, покрытой потертыми шкурами и старой ветошью.

— С капитаном Монастарио, бабуля, — ответила я, ожидая порицания. Но бабушка неожиданно кивнула.

— Я знаю его. Красивый и сильный. Ты принесла мне мескаль?

Я протянула ей бутылку. Как следует приняв на грудь, бабуля с удовлетворенным вздохом откинулась на подушки. Я потянула сбившееся одеяло, укрывая её, поправила подушки и отодвинула коптилку подальше от постели, чтобы бабушка во сне не задела её.

— Он тебе нравится, детка? — спросила бабуля, пытливо взглянув на меня.

Вопрос застал меня врасплох. Я была смущена и растеряна, прежде всего, потому, что не могла дать прямой ответ. Да и неважен он был. Я обняла бабулю, примостившись щекой на её бедре.

— Это не имеет значения. Он — белый воин, мужчина, который недосягаем для меня.

— Это не тебе решать, — отрезала бабуля, и я удивленно взглянула на неё, на её решительное красивое лицо с родовыми татуировками на щеках. — Я многое слышала о капитане Монастарио, он суров и иной раз жесток с людьми, его боятся. Но так же я помню и синеглазого мальчика, который однажды помог твоему отцу и матери.

Должно быть, удивление мое было слишком сильным. Бабушка погладила меня по волосам и снова приложилась к бутылке.

— Тогда мы жили на гасиенде Альмадо, — наконец заговорила она, — что по другую сторону от города и лежит возле перелеска. От неё до города всего-то пять или шесть миль. Твоя мать была беременна тобой, дитя, а я на свою глупую голову решила отправиться в город за кое-каким тряпьем и новыми одеялами, а поскольку было уже поздно, то решила заночевать у подруги. И надо было такому случиться, что именно в ту ночь начались роды. Бедняжка Китлали очень мучилась и кричала так, что было слышно далеко за пределами усадьбы, где она жила с мужем. И твой отец, не зная, чем помочь ей, и не решаясь оставить одну надолго, выбежал из дома. Он увидел на дороге мальчишку, несшего на плече вязанку дров, и попросил его о помощи. Он дал ему единственного коня, что был собственностью семьи, и велел отыскать в городе меня. Тот мальчик был Энрике Монастарио. Он нашел меня и, посадив на коня у себя за спиной, привез на гасиенду. Я успела принять роды, так ты появилась на свет. Мальчика же поутру отец твой отвел в миссию, где тот воспитывался.

Я молчала, пытаясь осознать бабушкины слова. Странное чувство вдруг посетило меня, словно кто-то ласково погладил по самому сердцу. Я вспоминала его синие глаза и белозубую улыбку, и его голос, резкий, сильный, словно удар ножа. Я хотела бы забыть, но не могла.

— Не стыдись, дочка, — ласковая ладонь бабули снова заскользила по моим волосам, — в любви нет, и не может быть ничего позорного, что бы ни думали на этот счет белые люди. Истинная любовь — величайший дар богов.

В ту ночь я почти не спала, раз за разом возвращая в мыслях нашу прогулку. Камень с сердца упал у меня после того, как я поняла, что бабушка — единственный близкий и родной мне человек — не осуждает меня. Быть может, это и дало мне силы сдержать слово, данное капитану, и прийти к заветному месту, где он ждал меня при свете крошечного костерка. Рядом пасся его конь, лениво пощипывая редкую траву.

— Вы все-таки пришли, сеньорита, — улыбнулся Энрике Санчес Монастарио, поднявшись мне навстречу и протянув руку.

Сухо потрескивал костер, и звезды одна за другой зажигались на небе. Я не могла не сравнивать их с сияющим взглядом капитана. Он мог бы пленить и менее черствое сердце. И снова во власти его глаз, улыбки, во власти его голоса я позволила ему поцеловать мою руку и усадить на круглый небольшой камень. А потом мы пекли на костре нарезанные кусочками плоды опунции и говорили обо всем на свете. У бабушки было несколько книг, по которым она обучила меня грамоте, и мы часто обсуждали с ней прочитанное. Больше всего я любила старинные испанские баллады и легенды об отважных рыцарях. К своему удивлению я обнаружила, что, по-видимому, капитан был неплохо знаком со многими из них.

— А помните балладу о влюбленных душах? — спросил он, улыбаясь и подкидывая в костер небольшой шарик перекати-поля. Я кивнула, это была одна из моих любимых.

— Вы могли бы прочесть её для меня? — попросил он.

И я стала читать, как умела. А он слушал, чуть наклонившись вперед и стараясь не упустить ни слова. И когда я дошла до слов «…душа с душой, рука в руке — так шли они сквозь мрак. И был не в силах разлучить их Вековечный Враг…», капитан вдруг вздохнул и перехватил декламацию. Его сильный резкий голос зазвучал, проникая в самое сердце: