Саша и Наташа воспользовались билетами, купленными еще покойным Игорем Семеновичем, который признавал все только самое лучшее и дорогое. Благодаря принципу Кумирова-старшего ребята оказались в одной из самых престижных лож, на которую заглядывались все те, кому эти места были еще не доступны.
Вообще-то, Бросова никогда бы и не проснулась ради этого зрелища, так ее сегодня сморило, но Сашка оказался выносливее и, несмотря на то, что от него крепко разило спиртным, так и не сомкнул глаз, а разбудил Хьюстон и дотащил ее до вызванного им такси.
Во время дороги Кумиров рассказывал Бросовой про злодейства своего отца, а сейчас, размякнув в ложе, перечислил Наташке несколько фотографий и видеокадров, на которых она была запечатлена во время стриптиза, группового секса и зоофилии. Сашка шептал ей на ухо, что, конечно, убил бы ее еще в квартире, но у него сейчас никого больше нет, кроме нее; именно Хьюстон оказалась для него самым родным и близким человеком, поэтому он растерян, смят, почти безумен и еще не решил, как ему надо поступить, если вообще надо совершать какой-либо резкий поступок, — может быть, все забыть?
— Вы знаете, миленькие мои, я сегодня посмотрел тут всякие трюки, как я это называю, «ушу-мушу», и вот что я вам хочу сказать: во всем этом очень много театральности, наигранности, но в целом это, к сожалению, не представляет какой-либо цельной системы рукопашного боя, способной служить в качестве универсальной самообороны против реального нападения.
Руки Волосова были согнуты в локтях, пальцы собраны в кулак и прижаты в груди, он слегка переминался, словно изучая амортизационные потенциалы сцены.
— Конечно, могут появляться отдельные самородки, но представьте, насколько им сложно постичь даже основы мастерства без учителя, который бы опирался на многовековые традиции. А откуда, спрашивается, возьмется этот учитель, когда нет преемственности школы? Я вам сейчас говорю, родные вы мои, очень простые вещи, но именно от них и зависит то, будет у нас развиваться серьезная школа рукопашного боя или все это останется на уровне каких-то экзотических ударчиков и приемчиков. Вы заметьте, что любая школа в любой сфере человеческой деятельности живет и успешно развивается только в том случае, когда жив ее создатель, который успевает воспитать своих преемников. Был такой великий русский богатырь Александр Засс, и сколько лет просуществовала его школа, его система, есть ли теперь его последователи? А Иван Поддубный? А наши современные мастера?
Пока князь Волосов говорил, из-за кулис один за другим начали выходить представители самых разных единоборств: каратист в каратаги с черным поясом и эмблемой своей школы, боксер в красных шелковых, словно горящих в лучах прожекторов, трусах, кунфуист в черном китайском костюме с завязками, самбист в трусах и борцовской куртке, сумоист в набедренной повязке, тайский боксер, дзюдоист, греко-римский борец и другие, которых ввиду их скопления друг за другом было сразу и не разглядеть. Мужчины постепенно окружали Загубина и в итоге замкнули кольцо.
— Ну вот, уважаемые зрители: как говорится, фогель в клетке! — Загубин удовлетворенно потер ладони. — Вот я, скажем, оказался в кругу таких мощных обаятельных парней! Ну и что? Позвать милицию? Вы мне скажете: а где же ее сейчас взять? Правильно! Обратиться к общественности? Вы мне скажете: вы что, Нестор Валерьевич, ку-ку, да? Тоже верно! Бежать? А куда? Стрелять? А много ли я их успею пострелять? Один прыжок, андэстенд, и — прощай, мама! А что же нам в такой вариации предложит глубокоуважаемый князь?
— Я только одно всегда говорю: чем резче вы на меня, друзья, нападаете, тем резче я буду вынужден вам противостоять, — спокойно предупредил Волосов. — Конечно, я всегда стараюсь избежать травматизма, но чем больше людей меня одновременно атакует, тем труднее мне обеспечить им полную сохранность.
— Так что, Эвальд Янович, можно начинать? — Нашатырь вооружился молотком и приготовился ударить в гонг. — Полная боевая готовность?
— Извольте! — князь Волосов наклонил голову, поднял плечи и ссутулил спину.
Нашатырь ударил в гонг, и все шестнадцать бойцов одновременно ринулись на князя. Раздались воинственные крики, замелькали руки и ноги. На какое-то мгновение все люди на сцене срослись в единый причудливый орнамент из человеческих тел, который вдруг столь же мгновенно распался, и из него лишь один Эвальд оставался стоять, и, кажется, на том же самом месте, на котором он ожидал атаку мастеров своего дела, которые в это время со стонами удивления оседали в разных местах сцены. Самым поразительным оказалось то, что рисунок поверженных тел выглядел строго геометричным и напоминал цветок с раскрытыми лепестками.
На экране рапидом повторялись атака шестнадцати мастеров и их внезапное падение.
— Да, вот это класс! Уважаемые дамы и господа! Давайте от всего херца поблагодарим почетного гражданина нашего города светлейшего князя Эвальда Яновича Волосова! Данке шюйн! Насколько я понимаю, глубокоуважаемый Эвальд Янович некоторым образом преподнес нашим прекрасным дамам этот цветок, который вы сейчас видите на нашем экране! Что и говорить, это действительно незабываемый подарок! Ах, если бы я был помоложе да попухлее… Ну да ладно! — Нестор Загубин проводил князя и вернулся на свое место. — Могу вам сказать также по большому секрету, что все наше сегодняшнее шоу с единоборствами и без них записано на все виды носителей, так что, можно сказать, без лишних проблем с налоговиками и силовиками, это может быть приобретено вами прямо сейчас или заказано несколько позже. Правда, позже это будет уже значительно дороже! А теперь ви кам бэк на Дворцовую площадь. Здесь продолжается «Людоед-шоу»…
— Внимание, внимание! — перекрыл Нашатыря мужской голос. — Поступило сообщение о том, что в здании «Экстаз-холла» заложено взрывное устройство! Просим вас сохранять спокойствие и соблюдать порядок! Сейчас начнется эвакуация! Не поддавайтесь панике! Неукоснительно выполняйте наши инструкции!..
Глава 20
НАБЛЮДЕНИЯ ПАВЛА
Павлу уже приходилось раньше лежать в больницах. Первый раз — это сразу после роддома, где ему по халатности занесли какую-то мерзопакостную инфекцию. Тогда они лежали с матерью на их родном Васильевском острове, возле Большого проспекта. Конечно, Пашка ничего этого не помнит, но мать показывала ему это место, когда они проезжали и проходили мимо, и вот в его памяти как будто даже сохранились эти моменты, так, наверное, мать убедительно их описывала, она даже показывала ему окна бокса, в котором они находились около двух недель, говорила, что там тогда водились бессчетные стаи комаров и она пыталась изолировать его, совсем еще беззащитного против безжалостных вампиров, марлей, которой обтягивала его кроватку. Кровососы все равно ухищрялись просачиваться сквозь защиту и жалили малыша, а по утрам Софья с горечью осматривала жестокие укусы и смазывала их зеленкой.
Второй раз Пашка лежал тоже на Васильевском, но только на 1-й линии. Тогда ему было уже восемь лет, и ему удалили аденоиды. Многие говорили тогда матери, что это совсем не обязательно, а может быть, даже и вредно делать, но она уже не верила ни в какие лекарства, потому что сын хронически страдал насморком и простудами.
Еще раз, лет в пятнадцать, Морошкина увезли на «скорой» на Большой Сампсоньевский проспект, тогда у него непереносимо заболел живот и он впадал в полуобморочное состояние.
Приехавшая на дом бригада заподозрила аппендицит, и они с матерью отправились в больницу. Там он полежал несколько дней, его обследовали, сделали под местным наркозом прокол живота, еще пару дней подержали и выписали. Слава Богу, никакого аппендицита не оказалось, а его болезненное состояние врачи объяснили некачественным питанием в школе.
И вот теперь, уже совсем взрослым, Пашка вновь угодил в больницу, да еще с ножевым ранением! Когда Морошкин поступил, то его сразу отправили в реанимацию, а уже позже перевели в обычную палату. Здесь уже лежало три человека: пожилой мужчина с изможденным лицом, светлыми голубыми глазами и полным отсутствием зубов, которого звали Андреем Федоровичем. Второй мужчина, Николай Сергеевич, был еще старше, но выглядел ухоженным и вел себя в палате как командир. Третий, самый древний, но наиболее духорной, — Мирон Евтихеевич.