Он ведь в свои сибирские края еще почему рвался по гололеду? А потому, что Нину надо было вызывать. Все ее данные, вплоть до номера диплома об окончании техникума, он записал карандашом на другой стороне путевого листа и по прибытии в базовый город, рассказав в гараже про каждую вмятину и каждый шрамик на борту, на крыше, да на капоте своего ГАЗа новоявленного, нашел Колю Долгунца, надежного человека, и попросил способствовать насчет приезда Нины. Коля сказал: «Какие разговоры! Для героя такого перехода я — к любому начальству!» А после, когда вник, сразу посерьезнел — мол, к нефтяному руководству надо идти. Сходил и велел: «Стучи ей телеграмму — пускай еще данные подробней сообщит и вызов просит. От дипломированной комсомолки кто откажется? У них на вахтовом операторов не хватает!» Такое было дело!

Сам ее встречал в аэропорту базового города.

Нынешним февралем. Метель, боковой ветер, большие самолеты к ним не летали, а легкому ЯКу опасно было. Двадцать часов ждал, сморило его, а после слышит — кто-то толкает: «Эй, Завьялов, чего спишь тут — борт упал, а он дрыхнет!» Сел все-таки ЯК в просветном окошке между метелями!

Нина была в том же белом пушистом платке, в каком провожала его под Новый год, только лицо слегка побледнело, а глаза блестели больше прежнего. «Какая же у нас страна огромная! Летела, летела… Паша, а ты как добрался?»

…У них немного катанки-проволоки было. Сперва пробовали в одну сцепку вытягивать ГАЗ— рвалось. В две сцепки — опять не тянет. В три — коротко! Потом уже «гаишники» подъехали, вызвали тягач — только тогда и установили машину…

Тяжеловато было ночами. Особенно уже в своей заветной области, когда болота пошли, когда случился тот дурной поворот на пойму. Долго с Кузьмичом прикидывали, как ее проехать, а тут обнаружили: масло надо менять. Бензина-то им в областном центре без разговора добавили — только глянули на обоих, заросших да грязных. А они масла постеснялись попросить. У поймочки и засели. Уже утром свои выручили — из базового города по свирепому морозу заиндевевшие самосвалы шли за промышленной солью, которую в раствор подсыпают. Ребята обрадовались, обступили.

А дальше лежневкой таежной двигались. Зима не лето, как теперь, болота заковало.

…Полный день он с Ниной провел в базовом. Покуда она оформлялась, место в городском общежитии получала… «Это клуб нефтяника, это молодежное кафе», — пояснял Нине, ведя по заснеженному городу. Все ей нравилось, все пришлось по душе. «Это ты еще реки не видела!» А вертолета Нина побоялась, когда настало время на вахтовый лететь. Ни разу в жизни не приходилось ни в МИ-8 садиться, ни в какой другой. А он, добродушный, вертолет, всех в зеленое брюхо примет; без вертолетов, «Уралов» да «гэтэшек»-вездеходов не видать бы нам ни этой нефти, ни газа, как своих ушей.

«Интересно», — припав к нему в вертолете, говорила Нина и вглядывалась в белую прорву снега внизу, в таежный чекрыжник, поваленный ветрами.

Ну, а когда прилетели в вахтовый, он повел ее к Пилипенко. И он, тезка, Павел Данилович, Нину с ходу в жизнь вахтового посвятил.

«Так и так — двенадцать организаций завязано в вахтовом поселке. И мы, нефтяники. И вышкомонтажники. И строители. И мехколонна. И дорожники. И повара… Народ разнообразный, всякие индивиды попадаются! И некоторые говорят: милиционер нужен. А я не согласен. Создадим неуставные общественные организации — все дела. Сколько, Паша, у нас будет комсомольцев?»

…Минуя таежный завал, Павел сквозь стволы сосен увидел вагончики дожимной насосной станции и прибавил газ.

7

Оператор Нина Никитина измеряла пластовое давление, и это было привычно, нетрудно.

Самое трудное случилось зимой, когда к дожимной станции протянули нитку трубопровода — коллектор. Мороз жег лица. В трубе образовались ледовые пробки. Лед надо было оттаивать, «окна» вырезать — и тогда хлестала нефть; ребятам сколько раз пришлось в ней искупаться! Не миновала сия чаша и ее, Нину.

А теперь что? Привычная работа, обыкновенный день.

В середине дня распогодилось, пригрело солнышко. Нина хотела идти на буровую обедать, но Бочинин ее не пустил.

— Да ты что? Ты дорогу видела? Утонешь запросто — и все. Иди к ремонтникам, у них сухой паек. Вместе и заправимся.

Она пробовала спорить:

— Надо сходить узнать. Пашка водовозку обещал пригнать и не пригнал. А без нее площадку не полить, и мы не улетим, не выберемся — вот посмотришь!

— В самом деле, — согласился Бочинин, в этот раз присмотревшись к посадочной площадке.

— Может быть, с Завьяловым что-то случилось? — спросила Нина.

— Да, не похоже на него — сказать и не сделать. — Бочинин озаботился, и его гладко выбритое лицо стало хмурым, как бы недобрым: редкий случай. Даже при осложнениях на скважинах Михаил был невозмутим. Миша Бочинин — старожил. Появился здесь, когда самого вахтового поселка еще и в помине не было. Все наперед знает!

— Сколько раз говорил — нельзя нам без рации! — сказал Бочинин. — Ну ладно. Что тут у тебя?

Нина показала журнальные записи: дебиты, давления. Бочинин просматривал внимательно, но по тонким подрагивающим губам Нина определила: волнуется, думает о жене в базовом городе.

Можно было натаскать воду ведрами. Однако по чавкающим болотам и порожнему не пройти. Нужно бы вызвать вездеход, но только нет водителя еще. А Завьялов на ГАЗе уже не пройдет. Дай-то бог ему хоть благополучно вернуться…

Лето пришло в тайгу, лето. Снова душно. Снова парят болота. Приехавшие с вахтой два паренька-геодезиста, длинноволосые, бойкие, разговорчивые, незамедлительно шагнувшие в тайгу с инструментом, скоро вернулись на поляну отдышаться. В тайге снова комар.

Миша Бочинин, чтобы отвлечься от беспокойных мыслей, говорил паренькам:

— Патлы-то обстригите!

— Не обстригем! — ответил один.

— В тайге комары налетят, потом не вычешете.

— Вычешем! — сказали оба в один голос под

смех ремонтников.

Сидели на обдуваемой ветром опушке, ели крутые яйца, колбасу и кашу пшенную, разогретую на костре.

— Сейчас бы ушицы! — сказал Миша Бочинин. — Стерлядка нынче самая-самая…

Заговорили про уху и рыбу сибирскую, один из ремонтников упомянул фамилию Вихрова, и Нина отодвинула котелок с кашей, пошла к тайге.

…Родион, то ли сам в силу каких-то своих причин порывая с Вихровым, то ли желая Нину оттолкнуть от него, как-то пояснил, что Вихров не каждого браконьера штрафует. Почему? Должность дает возможность принимать неконтролируемые решения — вот так! Где-то на реке, глухой ночыо, под прибрежным тальником, светя фонариком, узнаешь человека, который может оказаться полезным. Оттого Вихрову в базовом городе одному из первых газовую плиту установили, оттого у него и необычный гарнитур мебельный… Неужели, обживаясь, нужно всю эту слякоть разводить? Неужели?! Почему не переводятся люди, для которых деньги не пахнут, удобства добываются любым путем? И здесь, в молодом базовом городе, уже завелось это. И рядом с вахтовым, где творит, что хочет, некий помощник бурмастера…

Когда Пилипенко привлек ее к устройству библиотеки на вахтовом, она вдруг сказала:

«Павел Данилович! А давайте сделаем большой вечер с выставкой, со стендом, с лекцией, с подбором литературы — «Мы живем в тайге!»

Он ахнул, стукнул себя по лбу:

«Умница! Ну, умница ты разумница… Сам бы до этого нс дошел!»

«Смотрите!» — Она дала ему давний молодежный журнал, на обложке которого, надорванной и зарисованной чернильным карандашом, были слова из «Русского леса» Леонида Леонова:

«Лес является единственным открытым для всех источником благодеяний, куда по доброте или коварству природа не повесила своего пудового замка. Она как бы вверяет это сокровище благоразумию человека, чтобы он осуществил здесь тот справедливо-плановый порядок, которого сама она осуществить не может».

«И как тебе в голову пришло? Со стендом!» — не унимался Пилипенко, уже крича кому-то, чтоб в распоряжение Никитиной дали одного плотника1 и художника.