«Да не надо мне от тебя ничего. Спасибо хоть оборотнем не был — каким был, таким и показывал себя, хоть не маскировался».

«Нина!»

«Все соответствует, Родион Батькович! Мысли — словам, а слова вот — поступку. Этого мне и надо было».

«Нина, ты с ума сошла! Постой!»

«Да я стою. Не убегаю».

Он молчал. Она выждала — бесстрастно, холодно и медленно, с равнодушной ленцой пошла от него.

Он уже перешагнул тридцатилетнюю отметку, и оказалось, что потеря для него болезненна. Это была новость, и еще какая!

Он стоял вахты на буровой, летал в базовый город, отлучался, но в груди ничего не утихало, напротив, саднило, гнало по ночам сон — вот почему он смалодушничал и сошел сегодня утром в поселке…

«Спрашивается, на кой мне все это нужно?»— думал Родион. Он медленно переодевался и шагал по тесному вагончику, нарочито тяжело ступая, будто желал что-то придавить. Он даже под ноги внимательно поглядел. И усмехнулся. Лицо медленно, густо покраснело.

Через открытую фрамугу он услышал, как к гулу дизеля на буровой стал слабо примешиваться новый посторонний звук — и не вдруг понял, что это от куста скважин возвращается на своем ГАЗе Завьялов.

Родион натянул робу, приладил каску и направился на буровую.

6

Павел чувствовал, что без тулупчика продрог. Он и так сдерживался при Нине и Бочинине, чтоб уже не ворошить эту тему с тулупом своим, да и не остыл насовсем тогда в горячке, в борьбе с окаянным этим таежным проселком, а теперь хотелось тепла.

Дорога-дорога… А кому тут легко?

Бочинин в этой тайге, что в пургу, что в зной — все кругом обмерил! У него же кроме куста полно одиночных разведочных скважин, раскиданных в тайге. Они тоже нефть дают, из них тоже топливо качают, и все их надобно обойти да проверить, хорошо еще, если вдвоем с оператором, а то и одному. И что же? Ружье на плечо, чтоб какая-нибудь зверюга не съела, ноги в руки — Я пошел!.. У Бочинина жена Лида. Добрая. Сына ждет. И в базовом скоро Миша отличнейшую квартиру получит: две комнаты, кухня, лоджия… Специалист потому что! Постоянный кадр! Пора уже иметь нормальные условия.

Или буровикам легче? У них же непре-рыв-ный технологический цикл! Чуть застопоришься — что угодно может быть: и обвал стенок скважины, и заклинится долото, да мало ли?! Пока везешь людей, наслушаешься разговоров — голова кругом! И темп у буровиков, темп! Разбурили первый куст, на второй перешли. И сами же монтажникам вышек говорят: «Быстрей нам вышки собирайте!»

А вышкомонтажники? Их эти дни в поселке не слышно и не видно, все по углам попрятались, и никто в город не летит — не желают. Несчастье потому что. Такой у них мастер — орден имеет, одиннадцать лет вышки ставит по всей Сибири, и вот надо же, третьего дня у них вышка при передвижке упала. Три секции начисто покорежило, и теперь мастеру могут выдать по первое число: выплачивай!

Хорошо еще, без жертв обошлось. Мастер рассказывал: «Как чувствовал! Только трактора зацепились, я своим говорю: чтоб на тридцать метров вокруг духу вашего не было».

Дернули сильно — вот что! Дернули и думали — ну, все! Но вышло по-другому.

А орсовские? Они же пятнадцать дней в городе, пятнадцать на вахтовом. От зари до зари! И он, главное, хорош гусь, Завьялов Павел Степаныч… Месяца два назад было: вернулся с вахтой, все чин чином, а после что-то в общежитии провозился, топ-топ в столовку, а уже закрыто. Стал двери дергать, орать благим матом: «Ну, вы, куклы!» — срам, и только.

Уж обламывал себя, обламывал — и все без толку.

Кузьмич ему еще в Горьком сказал: «Не шоферский у тебя характер, Павлуха. Выдержки маловато!» Он тогда обозлился. «Ничего, сойдет для сельской местности». Потому что в Горьком же регулировщик его чуть-чуть не штрафанул — хорошо, у него сдачи не нашлось; у Завьялова только крупные купюры были, и регулировщик отпустил его и будто даже похвалил: «Сибиряки!»

Ага, сибиряки — без году неделя.

…Завьялов выезжал из чащобы на площадку буровиков. От вагончика на полозьях навстречу ГАЗу шел человек в робе и каске. Павел не сразу узнал Родиона Савельева, помощника мастера, которого сам же и вез от вахтового час назад,

Притормозил.

— Слышь, Савельев! Такое дело… Ты водовозку на куст не подгонишь — вертолетную полить? А то я Нине пообещал, но что-то дорога хныкает, вовсе уже развезло…

— Водовозку?

— Думал, быстренько обернусь туда-сюда, а меня люди ждут на дожимной, они ночь на вахте стояли — в поселок забрать надо… Подгони, а?

Завьялов частил словами, спешил и уже не замечал, что Родион, вначале с интересом слушавший его, вдруг отвел взгляд, что-то прикидывая. Внезапно помощник мастера спросил:

— Никитину, говорят, ты в Сибирь сагитировал?

— Ну! Было дело.

— Как же это получилось?

— Жизнь, — пояснил Завьялов. И уточнил: — Так подгонишь?

Усмехнувшись в бороду, Родион Савельев сказал:

— Ладненько. Ты езжай, езжай.

И тут с буровой его позвали.

Он перепрыгнул через навесной шланг, подбил сапогом мелкую корягу и по зыбкому дощатому трапу взбежал на вышку, а Завьялов поехал к дожимной насосной станции, где его заждались Рита и Оля.

Медленно ехал, опасаясь дорожных неприятностей.

…А тогда, в Горьком, неприятности у них сразу начались.

Ну, чтоб порожними не гнать машины, загрузились мелочовкой — кругами наждачными, шестернями, катанкой, у Кузьмича в кузове еще сверлильный станочек… А талоны на заправку горючим им дали какие?! Старого года! Новый год в пути выпадало встречать с недействительными для заправки талонами! Вот шутка! Никто этого не предусмотрел, никто. Хорошо, они с Кузьмичом ребята все-таки не промах, в новогоднюю же ночь добились под гарантийную расписку новых талонов на две тонны бензина.

Думали, хватит две тонны, куда больше? Думали, да не додумали. По атласу решили держаться так: «Казань — Пермь — Свердловск». Километров пятьдесят отъехали, встречные водители говорят: «Ребята, вы через Каму не проедете, зима гнилая, парома уже нет, а по льду посты не пускают!» Что делать?!

Повернули назад — лишний крюк страшенный.

И вдобавок у Кузьмича реле сгорело. А после на бензоколонках больше двадцати литров в бак не стали заправлять. Ругались, убеждали: «Так мы же дальние! У нас же горючее в пути кончится — и все тут». Бесполезно! Так и ехали — ни одной заправки не пропускали. Столовки пропускали, это да, а заправки — нет! Спали мало. Гнало домой. Быстрей, быстрей надо… А когда их КамАЗы с полуприцепами обгоняли, Кузьмич в кювете засел глухо. Капитально засел. Копали, мучались, дергали, злые друг на друга… В кабинах и ночевали.

Утром, помнится, встал — и окликать Кузьмича неохота. Кузьмич первый спросил: «Ну, как?» — «Нормально!» С утра же машин много — подмогли. И поехали дальше. А потом вступил в дело самый главный дорожный господин зимы — гололед. Ну, это такой страх, что вспоминать неохота.

…У встречного ЗИЛа зад занесло — и нет, чтобы развернуло в сторону заноса — нет! ЗИЛ развернуло навстречу именно товарищу, Завьялову. Какая-то доля секунды — и мелочовка в кузове, порвав крепления, съехала набок, машина завалилась в кювет, и вышеупомянутый водитель нового «газончика» опрокинулся со всеми потрохами. Синяки-шишки — это ладно. С полчаса Кузьмич к раскровавленпой его голове снег прикладывал. А как на колеса опять встать?

…Уже на месте, в базовом городе, позвав его в гости, познакомив с женой, наливая из графинчика клюквенную настойку, Кузьмич спросил: «Ответь по чести, Павлуха, жалеешь, что связался с этим делом?»

Хитрый вопрос Кузьмич задал. Как на него было отвечать?

Тогдашний Павел Завьялов, может, и не поехал бы (он уж думал отступиться от бабушкиных похорон), теперешний Завьялов уже не смог бы не поехать — точно! — потому что всю обратную дорогу Нину как бы видел перед собой. Он такой самостоятельной девчонки еще не встречал никогда. Вышла к нему из его же собственного дома — прямая, светлая, решительная, и как-то сразу пришлось не столько ей, а самому себе отвечать: кто ты есть, Пашка Завьялов, и как живешь-можешь?