Ганнибал ждет его. Точно знает, что Уилл приедет, даже с опозданием, но диким зверем войдет в двери его кабинета, неуверенно приветствуя своего терапевта. Последний клиент, надоедливый и прилипчивый, страдал не только от собственных демонов, но и от переноса, ассоциируя врача со своим отцом, и Лектер несколько раз бросал тоскливый взгляд на лежащий рядом с несколькими рисунками скальпель, думая, поймет ли мистер Фрэнни, что умирает. Из него получилось бы отличное рагу, приправленное прованскими травами и поданное сразу после артишоков вместе с Грэм’с Тони. Уилл бы оценил тонкий вкус сладкого португальского вина. Желанный гость все же появился, он выглядел изможденным и уставшим, рухнул в кресло, откидываясь на его спинку, словно ища в ней опору. Их разговор был слишком отвлеченным, на околофилософские темы и нынешнее дело Джека, танцевал на самом острие, распарывая в кровь ноги. Уилл не сказал ни слова о своих кошмарах, будто стыдился того, что увидел, и его отчаяние уже можно было ощутить на кончике языка, болезненно острое и кислое, как дешевое пойло в сомнительных барах.
— Есть ли что-то, что дарит Вам спокойствие, Уилл? — Ганнибал задавал этот вопрос бессчетное количество раз, зная, что ответ не изменится ни на йоту. Грэм слишком боялся покинуть свою скорлупу, скрывавшую его ото всех.
— Вы же знаете, доктор Лектер, — его голос был привычно мягок, хоть и приправлен щедрой порцией язвительного недовольства. — Рыбалка успокаивает меня, как и все остальные мои скучные занятия. Так что именно этому я и собираюсь посвятить все три недели, на которые Джек меня отстранил.
Ганнибал не сдержал смешок. Предсказуемый ответ развеселил его, и ему до безумия хотелось вывести мужчину из зоны комфорта. Смотреть, как Уилл падает, лишенный привычной выстроенной защиты, было наслаждением. Он собирался предложить ему вино, быть может, то самое, португальское, но идея быстро ускользнула, не найдя выхода.
— Может, есть кто-то, кто делает Вашу жизнь более стабильной? Такая формулировка устроит Вас?
— Конечно, мои собаки. Это Вы и так знаете, — внезапно Грэм хмыкнул, развеселившись сложившимся разговором. Словно решил сам подойти к краю своих границ. — И Алана. Она чудесная женщина, ее компания удовлетворяет меня.
Ганнибал никак не выказал своего недовольства. Не показал, что игра слов задела его самолюбие, не произнес ни слова, опровергающего разрушительную силу влияния Аланы Блум. Он снова вручит Уиллу обманчиво крепкие путы контроля, разорвать которые было секундным делом. Лектер откинулся на спинку кресла, повторяя позу пациента напротив. Он умел разграничивать работу и личный интерес, хотя сейчас граница была слишком тонкой, почти незаметной, и пересечь ее становилось все легче.
— Тогда, возможно, Вам стоит встретиться с ней, Уилл? Вам не помешает общение с такой женщиной, как Алана, — он позволяет остаться двусмысленности в своей интонации, чтобы мужчина додумал сам и выбрал подходящую ему трактовку. — Если Вы чувствуете себя с ней комфортно, то не отказывайте в желании общаться с ней.
Грэм ничего не ответил. Лишь сдержанно попрощался, пытаясь не показать своего искривленного злой ухмылкой лица. Он так старательно скрывал свои эмоции, будто собирался посоперничать в этом с Лектером. Когда дверь за ним закрылась, Ганнибал все же открыл бутылку Грэм’с Тони. Теперь он думал, что теряет контроль, который так жестко держал в своих руках с тех пор, как Уилл впервые оказался на пороге его кабинета, потерянный, раздавленный, ненужный самому себе. Присутствие доктора Блум выводило игру из заданных рамок. Внезапное осознание, что эксперимент, проводимый над бесценным, безграничным разумом агента Грэма, теряет свою изначальную цель, оказалось громче рухнувших башен-близнецов. Ганнибал закрыл глаза, наслаждаясь запахом вина, легко представил, как его левая рука легла бы на затылок Аланы, портя всегда идеально уложенные волосы, чуть надавила бы вперед, пока пальцы правой обхватили бы подбородок, толкая его на себя и вверх. Он смог даже услышать хруст ломающихся позвонков, почувствовал на собственных руках тяжесть обмякшего тела. Уилл бы насладился вкусом говядины Веллингтон, сделанной из Аланы Блум. Лектер подумал о том журналисте, распустившем свой грязный язык. Для него тоже найдется достойное место на его кухне. Предаваться рефлексии и тем чувствам, что вызвало имя женщины, будучи произнесенной Грэмом, Ганнибал не стал. Об этом он подумает позже, когда немыслимая темная ярость перестанет заливать его изнутри.
Одиночество на отшибе не сводило с ума. Утро могло начинаться в любое время, которое позволяли его кошмары, ставшие еще более темными и густыми, словно расплавленное олово. Ему снились жертвы последнего дела, все эти девушки, изувеченные, с изуродованными лицами и телами, он чувствовал такую власть над их бесполезными тушами, слышал цокот бродившего за его спиной оленя, подталкивающего своим носом под локоть, приглашающего повторить это еще раз, вонзить острый нож под ребра, вырывая куски плоти. Уилл просыпался разбитым, тер сухие глаза до красноты, не желал надевать очки, чтобы не видеть окружающих его предметов. Было легче, когда они превращались в размытые пятна, создавали вокруг него мягкую дымку, словно плотный кокон, не выпускающий его во внешний мир. Собаки ходили за ним попятам первые несколько дней вынужденного отпуска, словно не веря в то, что к хозяину можно подойти в любой момент, и он не откажет, потреплет по сытому боку или между ушей. Грэм погряз в обычной работе, иногда, когда сны разламывали его голову, вставал еще до рассвета, пил горький кофе, собирал снасти и проводил несколько часов, позволяя холоду октябрьской воды пробираться под его кожу, застужая раны, нанесенные проклятым даром. Он занимался своей машиной, под капотом что-то отвратительно тихо гудело, заглохнуть на пустынной части трассы до Квантико или Балтимора не хотелось. Копался в металлических внутренностях с техничностью бывалого хирурга, наслаждался шорохом опадающей листвы и резкими вскриками оставшихся зимовать птиц, громким собачьим лаем. Злость по отношению к Джеку отступила, Уилл знал, что мужчина делал это из лучших побуждений, хотя, он был уверен, все действия Кроуфорда были направлены на то, чтобы не навредить делу и отделу, а не самому Грэму. Слова Ганнибала всплывали в голове с наступлением кромешной темноты, забиравшейся сквозь закрытые окна, заполнявшей каждый угол его дома. Не знал, что злило в, определенно, резком и продуманном комментарии врача о его отношениях с Аланой, но отвратительный серый слизняк подтачивал изнутри, снова и снова заставляя встречаться со своими страхами, так и не похороненными под обыденными проблемами. Дворняга, которой кичится Лектер, начала осознавать свое место, свою роль во всех театральных постановках уважаемого доктора. Звонок Алане был осмысленным и взвешенным. Женщина не была слишком удивлена его приглашением и обещала быть в этот же вечер. Уилл со стоном осмотрел гостиную, выполнявшей роль как спальни, так и кабинета. Он убрал разложенные по полу документы по делу, аккуратно складывая их обратно в папку и заталкивая подальше, чтобы не мозолили глаза, избавился от следов изготовления мушек и грязной чашки с подсохшей кофейной пенкой на стенках. К приезду особенно желанной после двух недель изоляции гостьи мужчина подготовился изо всех сил. Его синяки почти сошли, большая их часть пожелтела, некоторые сошли, а раны вокруг глаз затянулись, оставляя лишь небольшую, почти незаметную припухлость. Собаки встретили Алану, виляя хвостами, тыкались в ее руки, надеясь найти спрятанное угощение. Женщина засмеялась, потрепала каждого из псов и поспешила войти в дом, чтобы снова начавшийся дождь не замочил ее пальто и сапоги. Уилл был учтив, Ганнибал бы обязательно похвалил его за это. Принял тяжелую верхнюю одежду, пропустил Блум перед собой, и она тут же опустилась на край его, наконец-то, собранного за две недели дивана, доставая из большого фирменного пакета одного из ближайших к дому супермаркетов стеклянные бутылки с пивом. Алана была прекрасной собеседницей. Они не касались работы, ловко обходили острые темы, и Грэм был благодарен, что она ни разу не упомянула о том скандале. Он знал, эта история бросила тень на весь отдел, и вспоминать об этом не хотелось, обсуждать тем более. Уилл придвигается осознанно, стирает между ними расстояние медленными движениями, пока их колени не соприкасаются, а его подрагивающие пальцы не переплетаются с тонкими пальцами Аланы. Она улыбается, глядя на него, такая открытая и обманчиво доверчивая, позволяет трогать себя, ходя по обрывистому краю дружбы, но отталкивает, когда Уилл тянется за поцелуем. Блум не груба, она останавливает его сдержанной улыбкой, разрывает их спутанные пальцы и отсаживается дальше, позволяя воздуху колыхаться между ними. Женщина глубоко вдыхает, будто подбирает слова, осторожные, но от этого не менее колкие.
