Но больше всего он наблюдал за Уиллом.

Уилл не знал того мира, в котором на протяжении трёх лет жил Ганнибал. Он смотрел на жизнь глазами мореплавателя и рыбака. На прошлой неделе Ганнибал уговорил его поделиться своими наблюдениями, и видеть мир его глазами было также увлекательно, как созерцать смерть. Оживлённый клич гагары разнёсся над водой несколько раз, и Уилл сказал, что это хороший знак для рыболовли: в этом году в заливе будет много атлантического менхэдена. Он рассуждал о приближающейся опасности по ветру и облакам. Однажды он увидел в воде небольшое завихрение, быстро выключил двигатель, запустил леску в воду и через несколько мгновений вытащил огромного полосатого окуня.

«Приливы и отливы вызывают изменения в воде, — сказал он тогда. — Привлекают хищников».

И хоть он имел в виду рыбу, Ганнибал улыбнулся. Это был прекрасный улов, и он с удовольствием приготовил его им на ужин.

Рыбачащий или стоящий за штурвалом, Уилл, с лицом, направленным солёному ветру, и бледно-розовым румянцем на щеках, был далёк от того Уилла на обрыве. Он был здесь и в то же время не был, будто он слился с Богом и его силой подчинил себе пространство и время.

Ганнибал был не против их отдалённости. Как и Уилл, переступивший однажды порог его дворца памяти, Ганнибал нашёл дверь, вёдшую к сознанию Уилла — здесь, в рокоте волн под свежим бризом над серо-голубыми водами Атлантики.

Они были вместе.

Короткая неделя в гавани казалось такой далёкой, месяцы восстановления после инцидента у дома на скалистом обрыве — ещё дальше, призрачные и нереальные, как будто их никогда и не было, а их прежние жизни были лишь сном. Хотя годы заключения в психиатрической больнице всё ещё всплывали в памяти Ганнибала: спёртый воздух, слабые запахи болезни, лекарственных препаратов, мочи, спермы и хлорки, переносимые вентиляцией вместе с пылью. Просторная камера с видом в никуда, бесконечный гул мерцающих люминесцентных ламп днём и более спокойный и мягкий свет ламп накаливания ночью.

Это было так долго. Так долго.

Но теперь Уилл был рядом, всего в нескольких шагах от него. Его пальцы беспечно ласкали серебристый обруч штурвала, касаясь его лишь подушечками. Босые ступни выглядывали из-под новых льняных штанов, слишком длинных без обуви. Пальцы ног зарывались в настил «Кита».

Рядом. Невозможно, немыслимо, но неоспоримо рядом. Стоило только руку протянуть.

Ганнибал запечатлел его в своём разуме, в комнате, охватывающей все океаны мира.

Комментарий к Глава 3

* Галфвинд — курс, при кототором ветер дует в борт.

Иллюстрация к главе: http://40.media.tumblr.com/4f38d188cfcb6c9dd498389db0835183/tumblr_nxu6d2x2be1swb3cqo1_1280.jpg

========== Глава 4 ==========

ступи в мою жизнь

осторожно, мой милый.

течения сильны.

ты растворишься

в тёплом океане

моей кожи.

Санобер Хан

Несколько ленивых дней они плыли вдоль Чесапикского залива, останавливаясь на ночь в закрытых бухтах и изредка спускаясь на берег за продуктами. На этот раз они бросили якорь в маленькой бухте, почти незаметной как с моря, так и с суши. В планах было добраться до Норфолка*, чтобы там запастись всем необходимым, потом испытать «Кита» в открытых водах вдоль материка и, наконец, плыть в Южную Америку — конечный пункт их путешествия.

Бухта была достаточно глубокой, что позволило им почти вплотную подойти к берегу. Воды плавно уходили в песок, траву и камыши, за которыми разрастались изумрудные лиственные леса. Волны набегали на берег также нежно, как вода в пруду. Горстка чаек с криками кружила над их яхтой в надежде поживиться какими-нибудь объедками. Если у кого-то здесь был домик или хижина, то спрятаны они были надёжно. Уилл почти готов был поверить, что они — единственные оставшиеся люди на земле.

Он рыбачил по утрам и вечерам, а Ганнибал плавал, как только солнце пригревало залив, иногда даже когда утренний туман не успевал рассеяться над водой. Он плавал несколько раз в день. Уилл тоже пробовал, но это занятие не приносило ему столько удовольствия, сколько Ганнибалу. Вода была тёплой, но весьма некомфортной для его плеча, которое сразу же начинало болезненно коченеть. Ганнибал постоянно напоминал ему, что правильно подобранные упражнения, наоборот, ускорят процесс заживления и укрепят мышцы. Если он будет тщательно выполнять их, боль и окоченение пройдут, и, возможно даже, всё обойдется без хирургического вмешательства. Но Уилл просто не мог найти ни времени, ни желания, чтобы заниматься этим. Его тело возвращалось в норму по большей части само собой. Определённо, годы практики. Молли всегда шутила, что если бы он заботился о себе так же, как и о ней с Уолтером, он бы пережил их обоих.

Тем меньше поводов для беспокойства.

Мысли о Молли заставили его на мгновение закрыть глаза. Он представил себе их с Уолли, встающими ранним прохладным утром на прогулку с собаками без него: приглушенные голоса, топот мягких лап, тёплые облачка дыхания, тающие на морозе. Теперь они были в безопасности. Теперь с ними всё будет в порядке. Всё, что казалось неправильным, стало правильным.

В любом случае и на «Ките» можно было заняться физическими упражнениями. Уилл пытался игнорировать тот факт, что он шёл на поводу у своей боли, хотя именно упорство было его сильной стороной. Он не обманывал Ганнибала, и тот знал это.

Уилл домыл последние тарелки, оставшиеся с завтрака, и забрался на кокпит**. Было рано, в воде дрожали золотисто-зелёные отражения деревьев, подсвеченных солнцем. Уилл сложил ладонь козырьком, пряча глаза от лучей, и вгляделся в волны, ища силуэт Ганнибала.

Ганнибал превратил бухту в свой собственный олимпийский бассейн. Уверенно и ровно рассекая воду, он плавал от яхты до берега и обратно, повторяя этот маршрут по кругу. Уилл был уверен, для него это было не просто приятным времяпровождением: он восстанавливал силы, потерянные за годы заключения и после ранения. В своей камере в Балтиморской государственной больнице для душевнобольных преступников он мог тренироваться вдоволь, хотя Алана никогда не выпускала его наружу. Но другое дело быть на свободе, где Ганнибал мог позволить себе заниматься тем, что было ему по душе. Не говоря уже о его любимом хобби — кулинарии.

Уилл стоял возле штурвала, наблюдая за ним, когда тот делал свой последний заплыв. Оказавшись в тени «Кита», он ушел под воду — бледная рябь пошла кругами в месте, где исчезла голова — вынырнул, расплескав брызги, поднялся и уселся на плавательный мостик, откинув голову назад. Прозрачные струи стекали с его отросших волос, вдоль лопаток и по спине, изуродованной клеймом Вёрджера и красным шрамом от пули Долархайда. Его спина мерно вздымалась и опускалась, когда он дышал, мышцы устало перекатывались под загорелой кожей.

Довольный, он обернулся через плечо, поймав взгляд Уилла:

— Ты уверен, что не хочешь поплавать, Уилл?

— Может, позже. Когда мы доберёмся до более тёплого места.

Ганнибал посмотрел на него с упрёком, прежде чем взять своё полотенце. Он подтянул колени к груди, поднимаясь, и выпрямился во весь рост, оставляя лужи под своими стопами. Затем вытер полотенцем лицо, шею, плечи, руки и забрался на кокпит.

Уилл следил за его движениями, но его взгляд приковывал живот Ганнибала, где красовался шрам от пули Долархайда, расцветавший по его коже тонкими красными линиями, напоминавшими трещины в глине. Ему повезло: Красный Дракон пожертвовал уроном за точность выстрела. Он выбрал пули с цельнометаллической оболочкой, чтобы свести к минимуму воздействие оконного стекла на траекторию пули и на поглощение её энергии. Его целью было лишь ранить, а не убить, и пуля, пройдя насквозь, нанесла относительно небольшой ущерб. Везение, подумал Уилл снова. Он вспомнил, как держал в своей руке патрон: лёгкий, искорёженный, но уже безвредный. Ганнибал должен был умереть, если не от выстрела, то от падения, или от инфекции, или от потери крови. Он даже как-то раз назвал их спасение «чудом».