Маятник раскачивался. Бурлящая красная темнота пульсировала под веками Уилла. Последнюю картинку, похороненную так глубоко в его сознании, что найти её, казалось, невозможно, отогнать было труднее всего. Он дрожал и чувствовал дрожь Ганнибала. Остановись, успокойся.

Он вспомнил приступ, вспомнил Ганнибала, трогавшего его лицо, вглядывавшегося в его глаза. Он думал о руках Ганнибала, держащих его собственные, тянущих и усаживающих его. Он почувствовал холодное прикосновение его широкой и сухой ладони к своему горящему лбу.

Грубая кожа на подбородке Ганнибала царапнула его щеку — лёгкая щетина вдоль его густой бороды. Уилл повернул к нему своё лицо, и колючий росчерк полоснул его рот. Он почувствовал, что всё это было реально: его вздымающаяся и опускающаяся с дыханием грудь, чёрствость кожи напротив его губ.

— Уилл–

Ганнибал запнулся на слове. Маятник раскачивался.

Он вспомнил близость Ганнибала, тепло его руки на своём плече, солидарность, которую, как он представлял, они разделяли насчёт Абигейл, и её скоротечность. Вспомнил, как Ганнибал оторвал свои беспомощные руки от её шеи, как этими же руками вернул её жизнь, а потом забрал обратно.

Между пальцами Уилла струилась горячая кровь: его собственная и Абигейл. Она медленно разливалась вокруг него, остывая, не бьясь больше в едином ритме с их сердцами. Он вспомнил, как рыдал, пока Абигейл захлёбывалась своей кровью. Падавшие на его кожу брызги прожигали плоть насквозь.

Он снова почувствовал объятия Ганнибала, медленное качание их тел, отчаянное давление его рук, цеплявшихся за него, пальцы, запутавшиеся в его волосах, пальцы, оставлявшие синяки на его челюсти.

Он почувствовал белую вспышку ножа вдоль своей брюшной полости и нежные руки Ганнибала на своём лице.

Маятник раскачивался.

Уилл повернул вспять течение их времени, останавливая его, оборачивая против неизбежности, против энтропии, против грехов и предательств, против ран и боли, против пропастей ревности и бесконечной бездны печали. Он собрал их воспоминания и завернул во тьму, бесформенную и пустую, заставляя их умолкнуть, а потом сбросил в глубину.

Маятник остановился. Всё кануло в море.

Больная рука Уилла скользнула от плеча Ганнибала к шее, притягивая его лицо к Уиллу. Он стоял неподвижно, наблюдая, как Ганнибал переводил дыхание, ждал, колебался. А затем Уилл прижался своими губами к его губам, одним касанием отделяя то, что прошло, от того, что будет, разводя в стороны воды и воздвигая небесный свод посреди их океана.

Ганнибал поцеловал его в ответ нежно, нерешительно, бережно. Его глаза медленно закрылись, и он позволил себе ощутить вкус нового мира, новых морей, нового начала, новых дней и лет.

Вечность растянулась перед ними.

***

Послышалось волнение, и гик со звоном качнулся. Парус захлопал, как флаг, напряженно и нетерпеливо наполняясь бризом. «Кит» отклонился влево.

Они снова двигались.

— Ну, конечно, — выдохнул Ганнибал в угол рта Уилла.

Уилл тихо засмеялся. Впервые за много лет он почувствовал себя свободным. Кризис миновал, и ему казалось, что ветер наполняет его так же, как паруса. Он повернулся к жаждущему лицу Ганнибала, долго вглядываясь в его полные любви глаза, и выпутался из его объятий. Нужно было ослабить грот и изменить курс, пока ветер не окреп. Ганнибал наблюдал за его работой: как поэтично двигались его руки, спина и тело. Он присоединился к нему.

Вместе они повернули «Кита» на новый курс. Их маленькая яхта была мерцающей чёрно-белой точкой на поверхности бесконечного моря.

мой милый,

все мы сделаны из воды.

это нормально — бушевать. иногда

нормально успокаиваться, отступать.

Санобер Хан