Увидев краем глаза, что в одной из комнат горел камин, он неуверенно остановился в дверях. Теплые всполохи красного и желтого переливались на чугунных прутьях, но привлекло его внимание не это, а то, что его двойник стоял к нему спиной с бокалом вина, греясь в тепле камина. Комната была похожа на гостиную: каминный зев почти в человеческий рост, большое зеркало в позолоченной окантовке над мраморной полкой. На потемневшей за годы побелке проглядывали скорбные лики Мадонны и Святых, как со старых, истертых русских икон. Огромные окна выходили на балкон, откуда в комнату заглядывала луна и прохладная ночь. Казалось, огонь в камине — последний теплый источник света и островок жизни посреди теней, отступивших по углам.

Легкая, невесомая и дорогая одежда облегала тело, Уилл чувствовал ее, будто сам стоял на его месте. На языке остался привкус терпкого вина, тепло дразнило кожу, согревая лицо и грудь сквозь нежный шелк персиковой рубашки. Рукава закатаны до локтя, холод стекла под пальцами правой руки. Брюки из тончайшей ткани облегали бедра. Он был дома, в тишине и покое.

Призрачный силуэт Ганнибала отделился от стены, ступая в видение будущего, и замер на несколько секунд, любуясь широкой спиной Уилла и мягкими линиями: открытой, чуть склоненной шеи, бедер, скрытых мускулов под рубашкой. Уилл видел их обоих со стороны и одновременно чувствовал взгляд, скользящий с нежностью и благоговением по его собственному телу, как ласковыми кончиками пальцев.

Не в силах устоять, призрак Ганнибала подошел ближе. Его присутствие, жар его тела расходились со спины волнами. Его дыхание, теплое, с ароматом фруктового пьяняще-сладкого вина опалило шею, и Уилл вместе со своим двойником поежились, каждый волосок на теле встал дыбом.

— Уилл.

Один горячий выдох возле самого уха, и, о боже, этот тон. Настоящий Ганнибал говорил им только раз, во время ужина, когда они поедали человечину и обсуждали время и возможности. Этот тон, низкий, полный желания, с едва заметным рокочущим началом и мягкой, похожей на облизывание языком, последней согласной.

Дышать стало труднее, в горле пересохло, поэтому оба Уилла — у камина и в дверях — с трудом сглотнули. Жар плясал на щеках, он был в горячке, и уже не только из-за близости камина. Оказавшись между двух огней, тело нагревалось и, убыстряя пульс, впитывало с каждой секундой все больше: странного предвкушения, азарта, этого «будет — не будет», нервного ожидания, страха перед тем, что он может ощутить и что случится, если сделать шаг.

Его призрачный двойник прикрыл глаза и откинулся спиной на чужую грудь, задрожав от первого соприкосновения тел. Вино в бокале опасно пошатнулось, но они не обратили внимания. Уилл со своего места неимоверным усилием воли заставил себя смотреть дальше, а не погрузиться в видение полностью, пока оно притягивало его как магнит.

Ладонь легла ему на живот, слегка придерживая, губы оказались у самой кожи, и теперь дыхание горячим воздухом касалось его шеи. Призрачный Ганнибал шумно вдохнул через нос и медленно выдохнул ртом. При мысли, что его губы в считанных сантиметрах, Уилл почувствовал, как приятная тяжесть стекла к паху. Он открыл шею непреднамеренно, не осознавая, что делает, будто отвечая на молчаливую просьбу.

Их тела срослись вместе, почти незаметно покачиваясь, они дышали в унисон. Чувства безопасности, какого-то почти экстазного облегчения и внутреннего огня разливались вихревым потоком и закручивались между теплой ладонью и чужой грудью, касающейся его спины. Ганнибал прижался к его шее гладкой щекой, и Уиллу в дверях пришлось коснуться пальцами кожи в том же месте, чтобы проверить, на самом ли деле это происходило. Или он там, у камина, и никогда не покидал Ганнибала. Они никогда не расставались. Они вместе.

Это будущее звало его, как сирена зовет заблудившегося в водах одинокого моряка. Сквозь время, расстояние, их связь в этом моменте почти незаметна, потому что слита воедино. Они оба замерли, смотря на огонь и видя, как может закончиться этот вечер.

Грань провернулась для них, как в калейдоскопе. Уилл расстегнул рубашку сам, медленно, позволяя Ганнибалу насладиться видом его пальцев и открывающейся кожи под тонкой тканью. Ганнибал за воротник помог стянуть шелк, открывая золотистое в каминном свете плечо, и коснулся губами. Слегка. Безмерно восхищаясь, с любовью, которую он не мог выразить словами, только музыкой прикосновений, что раздавалась в тишине громче всего. Как будто Уилл был новорожденным, не умеющим говорить и не знающим другого языка, кроме теплых рук на его теле, бесчисленных поцелуев, лелеющих само его существование. Ласковый шепот, дразнящее дыхание, сорвавшееся имя вместо стона, бархатный голос, раздающийся будто в самой голове и вливающий любовь прямо в сердце. Пока он не почувствовал, что тонет и тонет, и это самая чудесная смерть из всех.

Ганнибал запечатлел на коже первое признание, и Уилл ответил вздохом тягучего удовольствия, которое расплавило их обоих и слило воедино уже навсегда. Здесь, на ковре, в соседней спальне среди перекрученных в страсти простыней и в горячей ванне. На кухонном столе. У стены. В машине, припаркованной у самого входа, потому что не нашлось сил оторваться. Раз за разом, пока их тела не эволюционируют, замрут вместе, и так они затвердеют в новой, монструозной форме двуглавого чудовища.

В реальности они не занимались сексом, между ними не было физической близости, они даже не виделись, но Уилл уже был здесь, стонал и ощущал через грани будущего, как проникает в чужое тело, как ощущение наполненности перекидывает его через край — тысячи дней, до конца их жизни, вечность…

Он закрыл глаза, привалившись к косяку, боль в груди была такой, что хотелось рыдать и кричать, но он лишь молча терпел, сосредоточившись на ритме дыхания. Невидимые когти выпустили его сердце, оставляя кровоточащие раны. Когда он снова увидел комнату, двойники исчезли, а вместо них в кресле сидел Ганнибал и смотрел на него исподлобья. Уилл вздрогнул от неожиданности.

— Все то же мерзкое мыло, купленное на заправке, — произнес тот, и его лицо ничего не выражало, в темных, шоколадных глазах влажно отражался блеск огня. Сила его взгляда пригвоздила Уилла к месту, где он стоял. До боли знакомые черты, скорбная линия морщин возле выразительных губ, в правой руке он переворачивал монету между пальцев. Несколько долгих секунд они сохраняли молчание.

— Здравствуй, Уилл.

— Здравствуйте, доктор Лектер, — официальное обращение чужеродно легло на язык, будто он пытался говорить на незнакомом наречии.

Единственное, что выдало Ганнибала, — это легкий наклон головы и как он моргнул, потратив секунду на восстановление контроля. Монета в пальцах замерла и исчезла.

— Помнится, раньше мы обращались к друг другу по именам.

— Эти времена прошли.

Уилл не собирался делать ему больно. Ганнибал долго, непозволительно долго смотрел перед собой невидящим взглядом, сдерживая дыхание, а затем напряженно сглотнул. В глазах застыла влага.

— Я чувствую запах рыбы, соснового леса и масла, — его голос был обманчиво спокоен и тих. — А еще женскую туалетную воду на спирту, которую продают в бумажных каталогах. Что-нибудь с названием «Темный шарм» или «Обольстительная легкость» на этикетке. В твоей жизни появилась женщина, Уилл? Разве нет другой, которой ты клялся в верности и которая все еще ждет тебя?

Ганнибал не был бы собой, не ответь на боль еще большей, напомнив об Эбигейл.

— Я пришел узнать, все ли с ней в порядке.

— Для этого не нужно было возвращаться. На самом деле, ты хотел повидаться со мной. Я рад, — он откинул голову на спинку кресла, полуприкрыв глаза. — Даже сбежав, сделав вид, что забыл, кто ты и какова твоя природа, даже отказавшись от нас, ты все еще часть семьи, Уилл. Все, что мое, принадлежит тебе. И если ты хочешь взглянуть, что ждет тебя с этой женщиной…

Эта женщина. Уилл против воли захотел его поправить. Ее зовут Молли, и она полная противоположность всему, чего ты добился, Ганнибал.