Когда он моргнул, то перед ним был уже не Франклин, а существо с красными капиллярами, прожилками, плотным, жилистым мясом, и пах он просто изумительно. Уилл понял, что нужно делать. Словно в трансе, он подошел сзади, обхватил существо за шею и, погрузив зубы в плоть, откусил кусок от его щеки, чувствуя свое могущество. Мясо есть мясо, его нужно есть. Кожа поддалась зубам легко, как масло, и, казалось, все его естество затряслось от наслаждения, когда он сглотнул скользкий кусок плоти, не разжевывая. Существо завизжало от боли, и он попытался укусить еще раз.

Он получил удар в солнечное сплетение. Не успев ничего понять, Уилл уже снова лежал на полу.

Раздался выстрел, и Уилла погребло под тяжестью мертвых вод.

Руки тряслись, как на утро, когда она перепила с ребятами из морга и очнулась в грязной обблеванной ванне. Ох и ночка же была, определенно дешевое пиво из канистры — не ее профиль. Тяжело дыша, Эбигейл убрала пистолет в кобуру и подползла к двум телам. У нее же было предчувствие, что с домом что-то не так, когда подъезжала. Чужая машина стояла прямо у подъезда. Дверь в дом была приоткрыта. Ну что она, как первокурсница, не могла сложить два и два? Хоть запасной пистолет к ноге прицепила.

— Сука, — она злобно спихнула огромную тушу с Грэма, жалея, что убила первым же выстрелом, попав толстяку в голову. — Ебаная сука.

Обмякшее тело с аккуратной дырой навылет. На щеке остались следы зубов и не хватало хорошего куска мяса. Ее затопило кровожадное облегчение. Если бы рядом был отец, этот тип узнал бы, что такое боль, в полной мере. Она не должна была так думать: ее склонность к насилию определялась психиатрами ФБР как допустимо пограничная. Каждый раз на физической подготовке Эбигейл приходилось напоминать себе, что ей не надо бороться за жизнь в спарринге, ей ничего не угрожает.

Здесь не нужно было себя сдерживать. От мысли, что она могла бы сделать с Франклином, потряхивало. Если бы он выжил, если бы он дал шанс решить его судьбу по-другому…

Его смерть была бы долгой, мученической. Никакого милосердия. Никакого уважения. Он повел себя как свинья и подох бы как свинья. Стряхнув внезапные фантазии, Эбигейл отвернулась от тела.

— Уилл, — позвала она сиплым голосом. Синяки на шее уже давали о себе знать тупой болью и травмированными связками. Проверив пульс, Эбигейл наклонилась к его приоткрытому рту. Пахнуло медью. — Уилл, очнись.

Она убрала слипшиеся от крови кудри с его лба, веки затрепетали и открылись. Зрачки были расширены, как у наркомана. Эбигейл улыбнулась ему, и в ответ его губы дернулись уголками вверх.

— Я думал, он тебя задушил. — Уилл поднял руку и прижал горячую ладонь к ее щеке. Эбигейл ничего не смогла с собой поделать и прикрыла глаза, отдаваясь ощущению.

— А я думала, ты ему лицо съешь.

— Не знаю, что на меня нашло. Как будто…

Он нерешительно замолчал, опустив ослабевшую руку ей на локоть, будто не был уверен, что прикосновение будет приятно.

— Я и так считаю тебя полным психом, можешь не стесняться.

— Во мне разыгрался чудовищный аппетит.

Эбигейл несколько секунд смотрела на его абсолютно серьезное лицо, а затем засмеялась, кряхтя и кашляя.

— Надо было соглашаться на вчерашнюю лапшу, — прошептала она в перерывах между приступами хохота.

Он не улыбался, но в глазах отражалось нечто похожее на веселье, пока он продолжал гладить ее большим пальцем по голой коже. Эбигейл навалилась локтем ему на грудь и набрала Кроуфорда.

— Сэр, извините, что так рано, у нас тут труп в доме Лектера. Нет, не старый, вполне новый. Кажется, это его пациент, которого подозревали в смерти владельца магазинчика струн. Да, сэр, он жив, но не помешали бы парамедики. И группа Прайса, мы тут знатно наследили.

Она закончила отчет и отключилась.

— Как скоро они приедут?

— Минут двадцать для бригады скорой. Минут сорок для остальных. Ты ведь понимаешь, что мы теперь в жопе? Журналисты распотрошат все твое прошлое.

— Твое тоже.

Эбигейл вздохнула. Мама снова расстроится, но будет пытаться выглядеть сильной. Надо будет к ней съездить после этого дела, повидаться хоть ненадолго.

— Зачем он приперся в дом?

— Искал свою историю болезни.

— Может, она в офисе Лектера?

— Понятия не имею. Я же не вижу сквозь стены, — Грэм скривился и, приподняв голову, потрогал затылок. — Меня как будто огрели лопатой.

— О-о, — Эбигейл увидела на пальцах темные сгустки крови и помогла ему подняться, — тебе светят швы.

— Я не поеду в больницу.

Она уже хотела сказать ему не упрямиться, затем вспомнила, что журналисты наверняка будут караулить его прямо возле палаты.

— У тебя может быть сотрясение.

— Если у меня кровоизлияние в мозг, я предпочту умереть, — он упрямо поджал губы, явно намереваясь спорить до последнего.

— Ну и ладно, — пожала она плечами. — Хоть напьюсь на твоих похоронах.

Пока Эбигейл ждала агентов на первом этаже, Уилл принял душ. На затылке среди волос лопнула кожа и вокруг образовалась небольшая припухлость. Он сжал и разжал кулак, проверяя чувствительность пальцев, и покачал головой — никакой тошноты или прежнего потемнения в глазах, лишь голова все еще болела и сохранялось легкое кровотечение. На скуле расцвел синяк.

Когда он вылез из ванны, вытираясь полотенцем, возле раковины уже стоял Ганнибал, выглядя по сравнению с побитым Уиллом хорошо отдохнувшим и несправедливо свежим. Волосы были все еще влажные после душа, он достал бритву и намазал подбородок пеной. Как и зеркало, раковина была длинная, как будто специально рассчитанная на двоих, и Уилл спокойно мог рассматривать утренний моцион Лектера, находясь всего лишь в двух шагах от него.

У него была необычная, холодная внешность, выразительной мимикой он практически не пользовался. Темная кожа говорила о примеси южной крови, вероятно, из Италии. Это объяснило бы его прекрасное произношение. Интересно, что Лектер восхищался итальянским языком настолько, что выучил его обертоны и напевность, а с английским он сохранял легкий, пренебрежительный акцент, словно тот не стоил его усилий.

Сколько Франклин был его пациентом, прежде чем доктор сдался и передал этот сгусток неврозов дальше, как эстафету? Уиллу не надо было касаться трупа, чтобы сказать наверняка, что из-за обиды Франклин практически не спал последние месяцы. В конце концов, часть мужчины теперь была в нем, а может, даже останется навсегда вместе с усвоенными от его мяса ферментами. При желании он мог услышать его нытье, громкие сморкания и увидеть легкое недовольство на лице Ганнибала во время сеансов.

— Ну и терпение же у вас, — произнес Уилл, не представляя, как можно было слушать бесконечные жалобы и не хотеть свернуть Франклину шею. — Хотя я был бы еще худшим пациентом.

У Ганнибала были тяжелые веки и темные глаза, поэтому, когда они встретились взглядами через отражение, Уилл сначала не поверил. Игра тени? В испуге он отшатнулся от раковины, и видение исчезло. Несколько минут он стоял посреди ванны, не шевелясь. Он же не мог его слышать, правда? Лектер брился в этой комнате вечность назад. Откуда бы ему знать, что в будущем Уилл будет стоять рядом и говорить ему о пациенте, которого он, может, еще даже не встретил?

Может, его стукнули по голове сильнее, чем он ожидал?

В растерянности он переоделся в чистую одежду и спустился на первый этаж, где уже вовсю сновали агенты ФБР в синих куртках с чемоданчиками для улик. Эбигейл он нашел в гостиной, кровь на лице подсохла, парамедики наложили ей на шею бинт, а на лопнувшую скулу — пластырь. Рядом возвышался огромный чернокожий мужчина с короткой стрижкой и седой бородкой под нижней губой, Уилл предположил, что это и был ее начальник.

— Ты должна была оповестить о взломе, прежде чем входить в здание. Чему тебя учили в академии? Вязать крючком или действовать согласно инструкции?

— Виновата, сэр.

— В чем твоя ошибка?

— Я позволила страху взять над собой верх.