Рейгар нашёл его в Башне Белого Меча, в круглом зале. Они с Герольдом думали над Белой книгой, как часто делали время от времени, чтобы быть уверенными, что там всё было точно. Это задание Герольд делал один, как он всегда делал всё один, но не запрещал Эртуру наблюдать за этим.

Эртур уже долгое время после ухода Герольда держал книгу открытой на своей странице. Он мог читать и перечитывать слова, подробно рассказывающие его историю. Это то, что я оставляю после себя, сказал он себе, всё ещё не веря в это после стольких лет. Здесь было всё значительное, что он когда-либо сделал, каждое деяние и подвиг. После прочтения такого можно было возгордиться (как это делал Лонмаут), но Эртур глядел на эти слова с большим чувством неудовлетворённости.

— Я рад, что нашёл тебя, — раздался стальной голос Рейгара из дверей. Эртур без эмоций взглянул на него, мыслями всё ещё в книге. Рейгар был одет в своё обыкновенное великолепие; серебряные волосы задевали его красный шёлковый дублет. Его брюки и сапоги были чёрными и такими же отменными. — Мы давно не разговаривали. Полагаю, ты сердишься на меня.

— Сержусь? — продребезжал Эртур, невесело улыбаясь. — Нет, Ваше Величество. Никогда. — Это была лишь отчасти ложь и потому не измена.

— Приятно это слышать, — ответил Рейгар и подошёл к нему. — Я пришёл спросить, поедешь ли ты с принцем Дораном в Дорн.

Эртур поморщился. Ему очень хотелось отправиться в Дорн, но он не возвращался туда уже больше года. Это было трудно — встречаться с людьми своей родины лицом к лицу, прекрасно зная, что не один и не два из них ставят ему в вину его связь с Рейгаром. Было много и таких, кто считал его честным. «Он просто выполняет свою работу», говорили они. «И выполняет её прекрасно».

— Не думаю, Ваше Величество, — ответил он. Он хотел уехать, но не в Дорн.

Рейгар кивнул.

— Вот и хорошо. В любом случае, я предпочёл бы, чтобы ты был здесь. — Он подошёл ближе, взглянув на Белую книгу. — Что там говорится?

— Почти всё, — уклончиво ответил Эртур.

— Я вижу там сплошное одобрение, хотя и не мог ожидать меньшего.

Лесть — старый трюк, от которого Эртур устал до смерти. Перед ним действительно был список его достижений, и, возможно, они заслуживали похвалы, но ни одно из них ничего для него не значило.

— Полагаю, Вы собираетесь сказать, что я должен гордиться, — ровно произнёс Эртур.

— В твоём положении гордость была бы небезосновательной, — ответил Рейгар.

— Я убил Улыбчивого Рыцаря, — сказал Эртур, указывая на строчку в книге. — Мой меч, именуемый Рассветом, переходил из поколения в поколение моего Дома, и он тяжелее, чем прочие великие мечи. Меня прозвали Мечом Зари, единственного из моего Дома. — Он назвал некоторые свои «достижения», но не почувствовал ничего сродни гордости. — Ничто из этого не имеет для меня значения, — признался Эртур, помрачнев. — Ничто это, по правде, не имеет значения. Когда потом люди посмотрят на это, они увидят ещё одного рыцаря, верного своему королю. Я не горжусь всем этим. — Что же это всё значит? Совсем ничего, вот что. Он будет жить и умрёт, и все эти люди будут помнить его как человека, убившего сумасшедшего. Эртур не был одержим тем, что оставит после себя, но страница перед ним его не удовлетворяла. Чего-то не хватало.

— Я никогда не давал тебе поручений, где у тебя не было выбора, — твёрдо сказал Рейгар в ответ. — И я даже нахожу странным, что заслужил твоё нерасположение, когда я никогда ни к чему тебя не принуждал.

— Это не к Вам я не расположен, — ответил, нахмурившись, Эртур. — Я презираю те выборы, что сделал ради Вас. Если бы мне было суждено прожить жизнь снова, я бы выбирал совсем по-другому.

— Как например, сир Эртур? Неужели никогда не присоединились бы к Королевской гвардии?

— Не знаю, — отчаянно ответил Эртур. Там было так много клятв и так много неправильных представлений. И в том, чтобы быть рыцарем Королевской гвардии, не было рыцарства, чести и славы. Были только стыд, пассивность и боль. — Но если бы вступил, то никогда не покинул бы столицы. Если бы я остался, в этой книге было бы написано, что я спас принцессу Элию и её детей от дикого огня. — Пусть провалится весь этот длинный список бессмысленных достижений; всё, что он хотел написать на своей странице — то, что он спас свою возлюбленную принцессу, чего бы это ни стоило.

Мудрый, твёрдый голос принца Левина зазвучал у него в ушах: «Во имя Матери заклинаю тебя защищать слабых и невинных».

— Милостивые боги, — вздохнул Рейгар. — Я клянусь, что ты словно заглянул в мои мечты. В последнее время я не прекращаю о ней думать. — Эртур бросил на него взгляд и увидел, что это правда. Его фиалковые глаза блеснули печалью воспоминаний прошлого. — Если бы она осталась жива, ты бы остался добр к Лианне и верен мне? — спросил он так, словно это был важный вопрос.

— Я никогда и не переставал, Ваше Величество, — серьёзно сказал Эртур, хотя едва ли мог убедить себя в этом. Его привязанность к Рейгару в последнее время висела на волоске. Трудно было быть преданным человеку, обидевшему свою первую жену, а затем вторую, когда обе были в основном невиновны (видят боги, что первая уж точно).

— Ты сомневаешься в себе, — сказал Рейгар, вчитываясь в его мысли. — И не одобряешь то, что я делаю.

— Моё одобрение не имеет никакого значения для Вашего Величества, — механически ответил Эртур.

— Ты знаешь, что это не так.

Его настойчивость подействовала ему на нервы, и Эртур вспомнил каждый совет, который он давал, каждый выговор, оставляющий его словно разорванным на кусочки. В нём поднялся кипучий гнев, и Эртур чувствовал, что вот-вот лопнет.

— Почему я? — спросил вдруг он, хлопнув по проклятой странице этой проклятой книги. — Почему ты надеешься на меня? Почему кто-то надеется на меня? — Он подумал о Джейме, о его устремлённых глазах и дрожащих словах от волнения при простом пребывании рядом с ним. — Я не спас женщину, которую любил, а люди воздают мне почести. Я сижу сложа руки и позволяю тебе позорить твоих жён, а они называют меня великим рыцарем. Боги, Рейгар, этого достаточно, чтобы заставить человека сойти с ума!

Эртур зажмурился. Как Герольд делал это? Как он мог стоять и быть бесстрастным и неулыбчивым, ни разу не моргнуть от ужасов Эйриса, причинённых тем, кто его окружал; ни разу не воспротивиться тем дурацким словам, что слетали с уст Рейгара? Он никогда не проявлял чувств за все те годы, что он знал его, всегда предпочитая носить маску холодного безразличия. Поистине Белый Бык.

Но был и Освелл, так охваченный чувством, что напиток стал его единственным другом. Можно было пройти ночью мимо его двери и услышать, как он скулил, шептал, стонал «Лианна, Лианна», словно он мог заставить её появиться и утешить своё разбитое сердце. Ничто не могло помочь ему: ни верность, ни, конечно, любовь.

Где же на этом спектре стоял Эртур? Он не был холоден, подобно Герольду, но и не был столь пылок, как Освелл. Эртур застрял где-то посередине, пойманный между тем, что любил и тем, что было ожидаемо. И ни разу в этом диапазоне не появлялось справедливости. Нравственность не для рыцарей Королевской гвардии. Они были обязаны только подчиняться и исполнять, независимо от собственных мыслей и чувств.

— Делай то, что принесёт тебе спокойствие, сир Эртур, — мрачно пробормотал Рейгар.

— Я не могу ни о чём думать, — признался Эртур с безудержной печалью. — Я не могу больше делать всё правильно. Слишком поздно.

«Во имя Отца заклинаю тебя быть справедливым».

О, Элия, простонал он её имя в надежде, что она снова появится у него в голове. Ты не хотела бы этого. Ты не захотела бы видеть эту жестокость. Её голос всегда призывал его быть хорошим, чтобы делать добро через свой долг. Его положение позволяет ему великую силу, а вместо этого он растрачивал её на слепое повиновение.

«Во имя Воина заклинаю тебя быть храбрым».

— Ты — великий человек, сир Эртур, — сказал Рейгар, лицом обращённый к свету, льющемуся через окно. — Я не сомневаюсь, что таким тебя запомнят.