И Северус когда-то тоже сюда спустился…

На глаза навернулись слезы. Доверие… о Господи, она же им доверяла! И неважно, что они никогда не причиняли ей зла (ну, не считая Питера, конечно). И неважно, что их подозрения в конце концов оправдались, и Северус, хоть и на время, действительно стал именно таким, как говорил Сириус. Так все равно нельзя; наказание не должно предшествовать преступлению, и нельзя карать людей на основании одних догадок, не подкрепленных ничем, кроме ненависти.

А Джеймс и Ремус… они ведь знали, что Сириус был неправ, и даже спорили с ним тогда, в кабинете… но все-таки ничего ей не сказали. Как они только могли – скрыть от нее эту историю, утаить, как Северусу подстроили ловушку, которая могла закончиться для него смертью или неизлечимым проклятием? А Северус… он тоже ничего ей не рассказал, но попытался – на свой собственный лад, а она не стала слушать… ухватилась за версию, которую сочла правдоподобной: что он пытался вырыть им яму и сам в нее попал, а Джеймс его спас… и никогда прежде не задумывалась, отчего Джеймс вообще так удачно оказался поблизости.

Свисающий с потолка корень шарахнул ее по лбу; Лили выругалась, но потом решила, что это, должно быть, наказание свыше. Это же надо – быть такой малолетней идиоткой!.. Такой… мудилой, как выражался Сириус.

О Боже, Сириус… Она и не предполагала, что… что в нем может жить такая тьма. Или же, подумала Лили с отчаянием, она, как и всегда, смотрела, но не видела. Это выражение, которое появлялось на лице Сириуса, когда кто-то заговаривал о его семье… и еще иногда на поле боя… Картинка легко всплывала в памяти, но на общих собраниях он всегда был таким искрометно-жизнерадостным, всегда заставлял их забыть о тех ужасах, что творились там, снаружи, и среди шуток и смеха, на ярком свету, так легко было принять все остальное за игру воображения…

Лили провела рукой по лицу и нечаянно размазала по лбу грязь.

Ее подташнивало – в первую очередь от самой себя. Все это творилось прямо у нее под носом – слизеринцы, Пожиратели Смерти, Джеймс и Сириус – как они много лет вдвоем нападали на одного, то благородно “спасая” от него невинных людей, то просто ради забавы; и даже то, как Питер радовался, когда другие дрались… Она не знала, что Сириус нарочно послал Северуса в ловушку, где его могли покалечить или убить; не знала, что они пользовались своей картой, чтобы нападать на него из засады… И что Пожирателей Смерти поощряли их собственные родители, и что даже если бы Северус решил послать свою компанию куда подальше, то сам стал бы для них мишенью – для сотен амбициозных и жестоких студентов… Она не знала, что Дамблдор придумывал темные заклинания и что Джеймс предотвратил убийство, а потом вместе с остальной троицей сделал все, чтобы выгородить виновника.

Она ничего этого не видела.

Из глубин памяти выплыло воспоминание, целеустремленно протолкалось вперед, отодвинув на задний план всю ее недоуменную оторопь. Как она смотрела на Джеймса, когда узнала, что случилось… “Нет, - с отчаянием подумала Лили, - их версию того, что случилось!..” Она им тогда почти что восхищалась, и он широко улыбнулся и взъерошил волосы, точь-в-точь как тогда, на седьмом курсе, когда показал ей карту – это была такая сложная и тонкая работа, что Лили невольно залюбовалась…

Да как он только мог – сначала нашел своей карте такое применение, а потом еще и начал ею хвастаться, зная, что она, Лили, когда-то дружила с Севом! Тьфу! Ох, какую пощечину она бы ему сейчас залепила! А Сириус! Может, они еще и под плащом-невидимкой прятались? Или им хватало и “данных разведки”, и они просто нападали на Сева из-за угла и норовили задавить числом? О Боже…

На какое-то безумное мгновение Лили пожалела, что просто сбежала оттуда, не высказав им все, что о них думает. Если бы на кону не стояли поиски Сева, она наверняка пожалела бы об этом сильнее.

Но по сути ей некого было винить, кроме самой себя. Перед глазами пронеслась вереница кристально ярких, совершенно детских глупостей – то отвращение, которое она порой испытывала к ним ко всем… Джеймс и Сириус всегда нападали первые, а Северус в долгу не оставался – и отвечал им с такой жестокостью… то его заклинание, Сектумсемпра, режущее кожу на ленточки… Он изобрел его в конце пятого курса, и они с Лили крупно поссорились – они тогда много из-за чего ссорились; она никак не могла взять в толк, отчего он растрачивает свои таланты на такие гадости, а Северус посмотрел на нее этим своим незнакомым взором, от которого ползли мурашки по коже, и произнес: “Мне нужно себя защищать”. А потом Лили пару дней его избегала, а потом случилось то происшествие под деревом, и больше она с ним не разговаривала – пока не умерла.

Дело было не только в Пожирателях Смерти – а вернее, вовсе не в них. Северус сталкивался с людской жестокостью везде – в школе, дома, в Хогвартсе; он всегда ждал нападения и готовился атаковать в ответ – а Джеймс и Сириус явно наслаждались, выводя его из себя. И не только они, но и почти все в школе… воспоминания пузырьками всплывали на поверхность, как обломки, подхваченные прибоем: Мэри и Фелисити… как они смеялись, когда слышали об очередных проделках Джеймса… толпа, которая стояла в стороне и подбадривала Мародеров…

Она утерлась ладонью – от грязи защипало глаза. Корни деревьев впивались в колени, сверху дождем сыпалась сухая земля и застревала в волосах, по шее, кажется, кто-то полз, а воздух обжигал легкие, но она по-прежнему не останавливалась.

В голову закрался вопрос: а когда, собственно, Джеймс перестал нападать на Сева? Она раньше думала, что на седьмом курсе: смерть матери заставила его повзрослеть, он перестал швыряться проклятиями во всех подряд, и все эти отвратительные драки и заносчивые манеры ушли в прошлое, а на передний план выступили те черты характера, которыми Лили в моменты слабости всегда в нем восхищалась. Но она не забыла тот случай, когда Северус заклятьем оторвал Джеймсу нос – из-за того, что “он так цепляется к чужим носам”, как им потом процитировал Питер. Неужели все эти старые штучки продолжались и тогда, только у нее за спиной? А ей никто ничего не сказал?

“А может быть, - прошипел ее внутренний дементор, - они думали, что ты и сама все знаешь, и тебе плевать. Может, и Северус так думал – потому-то он сейчас и ушел”.

В боку отчаянно кололо, мышцы сводило от боли – бедра, икры, поясница… Когда же этот клятый тоннель наконец закончится?

Кажется, ее мысленный вопль сработал как призывающее заклинание: свет впереди приобрел очертания и оформился в круглый проход. Слава Богу.

Подтянувшись на дрожащих руках, она заползла в хижину и практически рухнула на грязный пол. Чуточку отдышалась, а затем села и огляделась по сторонам.

Бардак переходил все границы. Растерзанная мебель, выбоины на стенах, дыры в полу – а сами доски были испещрены шматками грязи, клоками пыли, обрывками обоев и какими-то липкими темными пятнами, в которые и вглядываться-то не хотелось. Ремус рассказывал, что до того, как Джеймс и остальные освоили анимагию, превращения часто плохо для него заканчивались – в волчьем облике он мог себя погрызть или покалечить…

К глазам подступили слезы. Как они только могли – быть такими добрыми и заботливыми с Ремусом и такими жестокими с Северусом?

Едва держась на заплетающихся ногах, Лили подошла к заколоченному окну и заставила гвозди вылететь из досок. Здесь оказалось выше, чем она думала; земля ударила по пяткам, лодыжки прострелило болью, но, к счастью, обошлось без проблем посерьезнее. Она завернула за угол и увидела Хогсмид – огни, светившие приветливо и ярко в уютной лощине чуть ниже линии горизонта.

Лили с трудом перелезла через кое-как сколоченный забор и побрела вниз, в сторону деревни, спотыкаясь на ухабистой дороге.

Там было темно и холодно. Под лучами ущербной луны тускло переливался снег – а тени, наоборот, становились ярче, точно жирные росчерки угольного карандаша. Резко чернели деревья – того же цвета, что и небо, они казались кляксами, протекшими сверху на полосу горизонта, и тяжелые мерцающие облака расступались перед лунным диском, будто напуганные его жгучим сиянием.