Хорошо, что Асида не проснулась. Убедившись в этом, Федя неслышно направился к выходу.

У берега свивался космами туман, было зябко и сыро. Но раздумывать не приходилось. Переправившись через бухту, Федя торопливо зашагал в город. Подходя к окраине, он услышал впереди конский топот. На всякий случай Федя свернул с дороги, и едва он успел укрыться за кустами, как мимо него прогалопировал отряд из десятка вооруженных людей. Одни были в красноармейской форме, другие — в черкесках.

Федя выбрался на дорогу и поспешил в город, размышляя над тем, куда могли направляться всадники.

В двух окнах ревкома горел свет, на крыльце, как всегда, дежурил красноармеец. Набираясь храбрости, мальчик прошел туда и обратно мимо крыльца.

— Эй, чего тебе? — окликнул его часовой. Федя подошел.

— Мне бы кого-нибудь из начальства увидеть, — несмело сказал он.

— По какому делу?

— Дело важное, секретное.

Часовой немного помедлил.

— Ладно, — сказал он, — проходи, — и провел Федю в полутемный коридор.

— Видишь, из-под двери свет идет? Постучись туда, — сказал часовой и вернулся на крыльцо.

В кабинете за столом, где горела настольная лампа, сидел абхазец средних лет в гимнастерке с портупеями. Фамилия этого человека была Эшба. Каждому мальчишке в городе было известно, что он возглавляет местную ЧК.

— Здравствуйте! — сказал Федя.

— Здравствуй! — с веселым удивлением отозвался сидевший за столом. — Смотри, какой поздний гость! А вернее, ранний…

— Я по делу.

Чекист приподнялся и указал на кожаное кресло у стола:

— Садитесь, молодой человек, слушаю вас.

Федя сел и провалился в кресло. Стало очень неудобно, сидеть приходилось в нелепой барской позе, а ноги оторвались от пола. Пришлось выбраться и сесть на краешке, по-человечески.

— Итак?.. — сказал чекист.

Федя порядком волновался, и рассказ его был сбивчив. Собеседник не прерывал его. Наконец спросил:

— А может, это ничего не означает? Ведь если ты видел, любой мог увидеть…

— Я над этим думал, — горячо ответил Федя. — От города огни заслонены развалинами, я бы и сам не рассмотрел, если бы не знал о них прежде. А с колокольни они видны. Опять же и огни на колокольне загораются со стороны, обращенной к крепости… Вы дальше послушайте! — И он рассказал о бумагах, найденных в тайнике. Теперь-то стало ясным, что означали непонятные знаки в кожаной тетради: с их помощью сигнальщик определял в каком порядке следует зажигать и гасить огни.

— Что-то вроде азбуки Морзе, — добавил Федя.

— А бумаги в папке для чего? — спросил Эшба.

Федя досадливо махнул рукой:

— Они вовсе ни при чем, просто для растопки лежат…

— Минуточку, — сказал чекист. Он покрутил ручку телефона и сказал в трубку несколько слов по-абхазски. Потом, прервав разговор, обратился к Феде: — В седле держаться можешь?

— Еще бы! Да мы с отцом…

— Три, — сказал Эшба и повесил трубку.

Они поговорили еще несколько минут, потом Эшба взглянул на часы и поднялся.

— Едем! — сказал он.

— А куда?

— К дольмену. Посмотрим на месте, как это выглядит.

Федя помедлил с ответом: мысль об Асиде всплыла в его памяти. Впрочем, до утра еще было время.

— Что, разве у тебя есть поважнее дела?

— Нет, нет! — поспешно отозвался Федя.

У крыльца их ждал красноармеец с тремя оседланными лошадьми. Федя как заправский конник вскочил в седло. Лошадь сама вслед за спутниками рванула галопом. Эх, хорошо — только ветер засвистел в ушах! «Это тебе не ишак, чтобы пятками молотить», — подумал Федя. Жаль только, что рано, и никто из горожан не видит его.

До места, где они с Аджином подкарауливали Асиду, домчались за какие-нибудь пять минут. Когда спешились у дольмена, Эшба спросил:

— Как же ты в такой поздний час здесь оказался?

— Так… случайно, — пробормотал Федя. — Вы только отцу об этом не говорите. Ладно?

— Идет, — усмехнулся чекист. — А ты обещай молчать о нашем разговоре и обо всем, что знаешь.

С места, где вечером сидел Федя, Эшба смотрел, переводя взгляд с монастыря на крепость. В этот момент до их слуха донеслось несколько выстрелов. Стреляли в той стороне, куда проехал отряд. Федя взглянул на Эшбу, он решил, что они с красноармейцем тотчас кинутся к лошадям.

— Я видел, как в ту сторону отряд проехал, — возбужденно сообщил он. Но чекист не выразил никакой тревоги, только оглянулся на выстрелы.

— Я знаю… А дальше в горах ты огней не видел?

— Нет. Когда монах в крепости шуровал с огнями, от нас горы были скрыты развалинами, иначе я бы еще раньше обо всем догадался. Конечно, в горах эти сигналы принимают и дальше передают… так и идет по цепочке.

— Все верно. Молодец, соображаешь, — серьезно сказал чекист. — Будь у меня такой сын, я бы им гордился.

Спустя несколько минут они снова въехали в город. На углу Приморской улицы Эшба остановил коня:

— Простимся, дружище. Боец проводит тебя.

— Мне рано домой, — ответил Федя и соскочил с лошади.

— Ну и деловой ты парень, как я погляжу! — рассмеялся Эшба.

— Ты что, совсем не спишь? — с серьезным видом спросил красноармеец.

— Нет, вообще-то сплю… — Федя замолчал, потому что его спутники захохотали, раскачиваясь в седлах.

В это время на дороге появился давешний конный отряд. У одного из всадников голова была забинтована, его придерживал в седле ехавший рядом красноармеец. Конники двигались медленно: они конвоировали трех человек в штатском. На одном из арестованных была турецкая феска.

Ехавший впереди командир отряда, узнав Эшбу, свернул к нему и взял под козырек:

— Разрешите доложить…

— Отставить! Доложите в ревкоме, — прервал его чекист. Вместе с сопровождавшим его красноармейцем он присоединился к отряду.

Федя остался один. Утро наступило, и сердце его заныло от тоски. Что подумает о нем Асида, проснувшись в мрачных развалинах? Он не шел, а почти бежал к бухте, напрягая все силы. А сил было мало: в который раз за сутки проделывал он этот путь! Ко всему еще бессонная ночь и столько волнений.

В домах уже вовсю дымили очаги, в листве гомонили птицы. Отдохнувшие собаки осатанело лаяли Феде вслед, некоторые норовили вцепиться в пятки. Он отгонял их палкой.

Наконец он вышел на место, откуда открывались башня и берег бухты. Вокруг было тихо и пустынно, но в свете утра башня выглядела куда приветливее. Тревога за Асиду начала было оставлять Федю, как вдруг он вспомнил про выстрелы, услышанные под утро, про всадников и раненого красноармейца. Не помня себя, он сбежал к берегу, не раздеваясь, бросился в воду. Предчувствие не обмануло его. Асиды не было. Обследовав узкое пространство суши, окружавшее башню, Федя обнаружил среди камней пустые револьверные гильзы. Они еще пахли порохом. Догадка его превращалась в страшную очевидность. Но что: похищена или убита? Она доверилась ему, а он…

Федя, как лунатик, сошел в воду, поднялся на берег и побрел в город. Глаза его застилал туман.

Когда до города осталось с полкилометра, утомление окончательно сломило его. Федя свернул с дороги и прилег в тени густолиственной орешины. Все треволнения этих суток дали себя знать — не прошло и минуты, как он уже спал.

Он проснулся от удара в лоб. Вскочил, огляделся. Рядом — никого. Тишина. Вдруг он уловил шорох над собой. Из глубины ветвей, посверкивая бусинками глаз, на него смотрела белка. В лапках она держала грецкий орех. Другой орех Федя увидел у своих ног. «Бог троицу любит», — усмехнувшись, мрачно подумал он.

Солнце прошло уже треть своего пути, когда он приближался к повороту на улицу, где жила Асида. На углу он вдруг столкнулся нос к носу с Аджином. В тоскливом взгляде Феди был вопрос, который он страшился задать.

— Крепись, — сказал Аджин, кладя руку ему на плечо. — В другой раз так спрячем, что она и дороги назад не найдет.