Село Гусилище стало городской окраиной Новоелизаветинска в середине 19 века. Несмотря на плодородные земли, жители Гусилища издревле работать не любили, предпочитая хлеборобству и охоте промысел более лёгкий, а иным часом, и более прибыльный. Женская часть населения отправлялась в Новоелизаветинск нищенствовать, забрав с собой малолетних детей, мужская же подавалась на большую дорогу грабить купцов и просто состоятельных людей, имевших неосторожность пуститься в дальний путь без надлежащей охраны. В Новоелизаветинске попрошаек из Гусилища называли "гуслями" и сразу выделяли из числа других побирушек. После присоединения Гусилища к городу, там всецело обосновался граф Василий Ильич Одинцов, инспектор по учебной части гимназий Новоелизаветинской губернии, образованнейший и интеллигентный человек. Он поставил шикарный дом в два этажа, открыл в Гусилище, которое из села превратилось в городской район, гимназию, на собственные средства выстроил храм, ночлежки для бездомных. Держал ювелирную мастерскую, даже прослыл искусным мастером, любил работать по золоту, сам огранивал драгоценные камни. Правда, злые языки утверждали, что граф Одинцов является руководителем всех разбойничьих шаек Гусилища, и несметные богатства текут к нему не из ювелирной мастерской, а прямо с большой дороги, но это все, конечно, злые байки завистников. В 1917 году произошёл трагический казус: граф Одинцов революции не принял, сокровища свои закопал в неизвестном никому месте, а сам бросился с моста в реку Ворю, утопился. Или, помогли утопиться, доподлинно неизвестно, в общем, сгинул граф Одинцов со всеми своими миллионами. Дом его был разграблен и пришёл в полнейшее запустение, оставшийся без садовника роскошный сад зарос бурьяном и сорными травами, в общем, теперь уже ничто не напоминало о былом роскошестве.
Северианов неспешно шёл по улице, бросая незаметные взгляды по сторонам. В свете дня улица выглядела ненамного приветливее, чем ночью. Чахлые деревца, покосившиеся дома, редкие прохожие. Гнетущее ощущение скрытой тревоги висело в воздухе. Северианов кожей ощущал липкие ощупывающие взгляды. Одинокий офицер, прогуливающийся по Гусилищу, смотрелся не просто белой вороной, он был чем-то инородным, привлекал множественное внимание и возбуждал нездоровое любопытство аборигенов. Переодевание в гражданский костюм, мало того, что противоречило мировоззрению русского офицера, было глупо, ибо каждого нового посетителя слободы "гусли" выделяли из людской массы, потому как все здесь знали друг друга. И даже знали, кто, когда и к кому может прийти. Нет, в открытую здесь проводить разведку бессмысленно. Возможно, опытный филер сыскной полиции смог бы слиться с гусилищевой массой, но Северианов даже пробовать не собирался. Филера, возможно, вычислили бы, а вот что вы, господа грабители, скажете насчёт офицера армейской разведки?
Северианов неспешно прошёл мимо дома графа Одинцова, внимательно и скрупулезно запоминая детали ландшафта, и также неспешно покинул Гусилище.
Эх, знатные хоромы соорудил себе когда-то граф Одинцов! Не скупясь и с тратами не считаясь, действовал, ибо зависело все только от его достатка, вкуса, пристрастий и фантазии. Для умильности картины дом непременно должен стоять на пригорке, возвышенности. Реализуя барскую затею, было сие изрядное земляное возвышение насыпано искусственно, и на нем вырос по-барски широкий, высокий деревянный дом с просторным мезонином, окруженный со всех сторон обширной террасою. "В камне жить не здорово, считал граф, и жилье должно быть деревянным, а главное, прочным и теплым". Дом располагался так, чтобы с высокого балкона открывался вид на заречные луга, равнины, перелески, чтобы можно было и за порядком в Гусилище надзирать, и за работами в ближайших полях. На фронтоне - верхней части главного входа - помещен вензель, когда-то, видимо, преизрядно блиставший, ныне почти незаметный - замысловато переплетенные инициалы поместного владельца: ВО, Василий Одинцов. Слева и справа от усадебного дома симметрично возведены флигели - одноэтажные постройки, соединенные с домом галереями и переходами. Во флигеле справа еще совсем недавно располагалась кухня, а в левом - помещения для предпочитавших тишину старших членов семейства, а также для многочисленных гостей, приезжавших обычно на несколько дней или даже недель. Двор пуст и занят только некогда красивыми цветниками, которые огибает усыпанная крупным речным песком дорожка. Экипажи гостей, въезжавшие в ворота, минуя цветник, подъезжали к парадному крыльцу.
Задняя, наиболее красивая часть дома с открытой верандой выходила окнами в парк, на устройство которого Одинцов в свое время потратил денег больше, чем на сам дом. Здесь был разбит прекрасный фруктовый сад, выкопан большой пруд, в который запустили голавлей и карпов, а также множество карасей. На берегу пруда стояла каменная беседка в греческом стиле с колоннами. Ее ступеньки спускались к воде изумрудного цвета, на поверхности которой лениво грелись рыбы. Воду в этот пруд подавал подземный ключ, и раньше ее можно было запросто пить, без риска подхватить инфекцию. Густые аллеи, расходящиеся во все стороны, дорожки и мраморные статуи придавали парку столько прелести, гости графа подчас проводили там целый день. Теперь же все это бывшее великолепие приобрело вид пустыря, носившего среди "Гуслей" оригинальное название "Сучье поле". Выходить следовало затемно, Северианов подобрался к бывшему дому графа Одинцова со стороны парка. Уже начинало светать, Северианов малой лопаткой в считанные минуты отрыл небольшой окоп - скрадок, на дно постелил свернутое одеяло, срезал длинные стебли травы и закрепил их в петлях маскхалата, так что теперь он полностью сливался с окружающей местностью. Лицо и руки "покрасил" жженой пробкой от винной бутылки, чтобы не демаскировали. Улегся, укрылся костюмом-сетью. Приготовил бинокль.
Медленно светало. Начали появляться люди. Потянулись нищие и нищенки, занимая трудовые места. Куда-то расходился прочий народ. Потом утренний ажиотаж закончился и Гусилище замерло, редко нарушаемое одиночными прохожими. Северианов наблюдал. Обмотанный зелёной мешковиной бинокль, защищенный от солнечных бликов блендами, сделанными из голенища сапога, прекрасно позволял разглядывать мельчайшие детали обстановки. Вот к дому Одинцова подъехала пролётка с откровенно бандитским седоками, они сгрузили какие-то тюки, прошли в дом. Затем по одному стали подтягиваться люди, обличья интеллектом не обезображенным, некоторые с оружием. Самое поразительное, что происходило все это совершенно открыто, бандиты никого не боялись и не таились. Более того, боялись их: улица мгновенно вымирала, когда кто-либо появлялся возле дома графа Одинцова. Северианов насчитал одиннадцать человек зашедших в дом. Потом некоторые аборигены уехали, снова вернулись. Дом, похоже, бандиты превратили в воровскую малину. Северианов медленно водил биноклем, рассматривая два этажа, центральную лестницу.
О банде Петра Кузьмича Топчина рассказывали разное, по большей части страшное. Топчин разъезжал по Новоелизаветинску на тачанке и горе тому, кто подвернётся на пути - несчастного или несчастную хлестали плёткой, затаскивали в экипаж и увозили в неизвестном направлении. Запросто могли среди бела дня раздеть до исподнего, и жертва еще должна была быть благодарна, что вообще осталась в живых. Также у банды имелось в достатке винтовок, наганов, даже, говорили, есть пулеметы, в общем, достаточно, чтобы вооружить, как минимум, взвод.
Стемнело. В доме засветились окна, послышалась разухабистая гармошка и нестройный хор. Все в сборе, что-то празднуют. Пора! Северианов медленно пополз к дому, подобрался под окна, замер, превратившись в слух. Тускло светила луна, Гусилище вымерло, боясь потревожить отдых воровской малины. Подъехала еще одна пролетка, и Северианов теснее вжался в стену дома: из пролетки двое бандитов выволокли связанного офицера и молодую девушку. Неяркий свет из окон осветил лица пленников, и Северианов узнал Жоржа Белоносова из контрразведки, юная спутница прапорщика оказалась незнакомой. Жоржа волокли под руки, похоже, он был без сознания, девушка же, подталкиваемая в спину стволом винтовочного обреза, шла сама. Вместо лица - застывшая маска ужаса, безысходности. Они прошли в метре от Северианова, и этот ужас словно передался ему. Ситуация менялась стремительно, пленных требовалось освобождать незамедлительно, времени не было. Северианов изготовился к скоротечному бою. Живым нужен лишь главарь и то ненадолго. Штабс-капитан неслышной тенью скользнул к парадному входу, лёгким скользящим шагом проник внутрь. Там никого не было, даже намёк на часового, либо прочую охрану отсутствовал. А зачем, кто посмеет здесь появиться? А вот это вы зря, подумал Северианов, медленно поднимаясь по парадной лестнице, прижавшись к стене, держа оба нагана наизготовку и сторожко осматриваясь. За вестибюлем находился парадный зал - непременная часть помещичьего дома, ведь граф обязательно должен устраивать обеды, балы, приемы. Стены обиты материей из расписных тканей (так появилось и само слово "обои", от слова "обивать"), украшены зеркалами - это зрительно увеличивало размеры помещений. Под ногами беззащитно лежали книги из некогда богатой графской библиотеки.
