Потому что в один вечер, когда все вокруг уже отошло во тьму, уступив абсолютно ее напору, и Томас увел Ньюта спать, а кошка мирно посапывала на одеяле, пришло то спокойное ощущение, которое Ньют всегда ждал. Которое говорило: сейчас все так, как и должно быть. Вернулся уют, ушел на покой страх, и следом прибежала уверенность в завтрашнем дне.

Да, все так, как и должно быть.

Так Томас и должен его обнимать. Так Томас и должен дарить ему свои поцелуи. Так Ньют и должен это все принимать и отвечать благодарным теплом. Так и должно быть. Одна комната на двоих. Руки Томаса у Ньюта в волосах, на пояснице, на плечах. Губы оставляют память, а тишина должна растворяться в тяжелом дыхании. И кошка должна недовольно ворочаться внизу кровати.

А Чак здесь быть не должен.

Но он здесь. Поднял одеяло, заставив парней вздрогнуть, растолкал их обоих и улегся между ними со всем комфортом. Устроил рядом с собой какую-то игрушку, и Ньют приподнялся на локте, вопросительно глядя то на него, то на Томаса. Последний же отвернулся на спину, пуская пальцы в волосы и стараясь успокоить дыхание. Происходило что-то странное.

— Чак? — осторожно произнес Ньют, и кучерявая голова мальчишки мигом повернулась к нему.

— Я просто решил, что это как-то неправильно, что вы тут все вместе, а я там один. Да и мало ли, что опять может случиться, — заявил тогда Чак, пожав плечами.

А после он и вовсе развернулся к Ньюту всем корпусом и обнял сильно-сильно, и тот еще более ошалело посмотрел на Томаса. В свете проникающих с улицы городских огней показалась его умиленная улыбка, и он потянулся к Ньюту, положив ладонь ему на щеку, чтобы мягко поцеловать у Чака над головой.

— Это ненадолго. Потерпи, — прошептал он, укладываясь спать.

С тех пор, правда, выгнать Чака им так и не удалось. Да и не сказать, что они особенно пытались это сделать. Просто Ньют временами спрашивал, долго ли Чак собирается его еще контролировать, а тот лишь с умным видом утверждал, что ему нужно наверняка убедиться в его состоянии, чтобы он мог со спокойной душой вернуться к себе в комнату. Ньют трепал его по голове, легко ему улыбаясь, и порой согласно ему кивал.

Так и жили.

Пока нелюдимая кошка не ушла от них спать к Чаку в комнату, а мальчонка побежал за ней, сказав, что теперь ему никак нельзя оставить ее одну. И попросил Томаса приглядывать за Ньютом. Томас рассмеялся.

— Чак сказал глаз с тебя не спускать, — докладывает он, обнимая Ньюта со спины, когда тот выходит покурить на балкон. Ньют улыбается ему краешком губ и протягивает пачку сигарет и зажигалку. Дым застилает уходящее в горизонт солнце, и все тело пробирает дрожь.

— Мне страшно, — признается Ньют, шумно выпуская отраву из легких. Он опирается на перила, слепо смотря вниз, и думает лишь о том, как бы ему не сорваться. Буквально или нет. Срываться опасно, но что делать, если даже маленький неосторожный шажочек может привести к неминуемым последствиям? Может ли он удержаться? И удержит ли его воздух, если держаться больше не за что?

— Мы все еще с тобой, — проговаривает Томас, склонив голову к плечу. Его янтарные глаза выразительно сияют в последних лучах уплывающей звезды и уже ловят отблески первых городских фонарей. — Я не позволю тебе вернуться назад. Даже если ты сам этого захочешь.

Ньют благодарно кивает. Выдавливает улыбку. Разыгрывать счастливую примерную семью, которой они вовсе и не являются, не то чтобы сложно, но слишком неприятно, когда мучает знание, что за блестящей упаковкой скрывается гниль. С Томасом они так и не разобрались, и никто из них не даст ответ, кто они друг другу и почему держатся вместе — из-за боязни ли признаться в этом самим себе или из-за настоящего непонимания проблемы, но вопрос остается. Ни открытым, ни закрытым. Просто он есть.

В вечное напряжение превращается вся его жизнь. Он то ходит по натянутым проводам, то висит над пропастью, цепляясь за них пальцами.

А еще мешает вечный страх снова достать бутылку, запить гнилостный привкус этой жизни горьким пойлом, а затем любоваться, как целая галактика вливается в яркую кровь. Ньют знает, что рано или поздно начнет тяготеть к таким наркотикам, потому что сигареты давно надоели, а одним алкоголем отделаться сложно, но он так хотел бы, чтобы Томас выполнил свое обещание, даже если бы ему пришлось ради этого Ньюта убить — он совсем уже не хочет быть зависимым от своих привычек.

Не нужно много времени, чтобы привыкнуть. Но сколько его понадобится, чтобы обо всем забыть?

***

День чаепития, назначенного Брендой, настает как-то внезапно. Томас долго его откладывал, ругался с подругой, просил его понять, но в конце концов та просто махнула на него рукой — мол, делай, что хочешь.

Ньюту не хочется никого видеть. Он уверен, что все давно наслышаны о том, через что ему пришлось пройти, и потому каждый неверный взгляд грозит вызвать у него панику. Он смотрит Томасу в глаза, получает в ответ его мягкую улыбку и теплые объятия, но легче ему все равно не становится.

Может быть, просто Минхо добился чего хотел. Может, именно этого эффекта он и ждал — что серые холодные стены абсолютного безразличия не покинут его память и поселятся там навечно. Может, это даже в каком-то смысле хорошо. Ньют это хотя бы пережил. И может ли такое быть, что когда-нибудь, через много-много лет он вдруг остановится и спросит себя: а что было бы, если б друг не заставил его там побывать? Как повернулась бы его жизнь тогда?

Ньют думает, думает об этом так много и часто, что Томас настороженно следит за ним, нахмурив брови, но каждый раз ловит в отражении глаз цвета горького шоколада нечто такое, что позволяет расслабиться хоть немного. И каждый раз Ньют ощущает, что они до сих пор живут в напряжении.

И столько несказанных слов витает меж ними в воздухе, столько невыраженных эмоций, столько тайных движений — из этого всего уже можно построить отдельный мир. То отдаляясь, то сближаясь вновь, они совершенно путаются в себе и друг в друге, но если после шока они смогли наладить в своей жизни хотя бы что-то, то теперь все снова полетело к черту.

Ньют так устал.

Порой он думает, что лучше ему было сдохнуть от передозировки где-то в одном из любимых баров. Пропивать чужие деньги и выкручиваться всеми возможными способами, на которые только горазд пораженный разум.

А порой он подумывает, кем же он теперь станет. Будет ли у него нормальная жизнь, найдет ли он для себя подходящую работу, сможет ли хоть сейчас получить образование. Тысячи вопросов, ответы на которые даст ему только время.

Но могут дать и друзья. Они вваливаются к Томасу в квартиру, и Ньют, глядя на них, убеждает себя, что и он может так жить. Он знает, что все, что ему нужно сделать, — поднять голову и выпрямить спину, уверенно направляясь к финишной черте. И только когда он ее пересечет, все станет на свои места.

Первыми являются Бренда с Арисом. Приносят пакеты, вручают их Томасу и по-хозяйски проходят вглубь квартиры, чтобы все организовать. Томасу и Ньюту остается только подчиниться. Благо, Чака никто не трогает.

— Ты вообще уборку хоть сделал? — ворчит девушка, проводя тонким наманекюренным пальчиком по полке. Щурится, присматриваясь к невидимой пыли, а потом обращает внимание на покашливающего Чака с влажной тряпкой в руках. Бренда улыбается. — Ах, вот оно что. Эксплуатируешь детский труд. Сам, значит, так сильно занят был?

Она приподнимает брови, выразительно переводит взгляд от Томаса к Ньюту, и тот только закатывает глаза. На провокацию никто не ведется, но и оставлять это так Томас не стал — торжественно передал ей пакеты с покупками обратно и гордо удалился из комнаты.

Следом тихонько вошла Тереза, открыв дверь своим ключом, отозвала Ньюта в сторонку и попыталась передать эти ключи ему, сказав, что ей они больше не нужны. Тот наотрез отказался. Принимать такие дары он точно не готов.

К оговоренному времени подоспели и Минхо с Алби, и Бренда мгновенно оживилась, чем вызвала недовольный бубнеж Ариса.