Парень, у которого нет имени, молчит и выпускает от себя сизых змеек, с которыми пришел. Они ведь знакомы? Ньют поворачивается к парню, у которого нет имени, и долго рассматривает мерцающими в звездах глазами. А оленьи глаза напротив, такие невинные, полные любопытства, отвечают сожалеющим взглядом. Ньют криво усмехается, склоняется к парню, у которого нет имени, зажимает меж двумя пальцами сигарету посильнее. Прикуривает от чужой совсем бессовестно, но парень, у которого нет имени, не против. Они ведь знакомы, так?

Все, что Ньюту приходит с затяжкой и покалыванием кончиков пальцев, это то, что парень, у которого нет имени, познакомился с Ньютом лишь ночью и был с ним до самого утра. И обычно Ньют не продолжает общение после такой ночи, но почему-то сегодня все идет не по плану.

— Я совсем не помню, как тебя зовут, — он откидывает быстро истлевшую сигарету, отправляет ее умирать одну на земле. Тонкая струйка дыма духом ее тела взлетает в небеса. К ней присоединяется вторая.

— Пил бы меньше, чтоб помнить, — парень, у которого нет имени, говорит хрипло и насмешливо. Ньют хмурится. Ему плевать. Он будет вливать в себя алкоголь, чтобы болью запить боль. Парень без имени теряет еще и голос. Голос не возвращается до тех пор, пока безымянный парень не прикуривает еще. И имя, и голос, и дым — взрывом взмывает в воздух. И вдох. — Томас.

Ньют кивает. Точно. Томас, который любит кофе, но не любит алкоголь, который предпочитает сидеть дома, который не заводит знакомства вот так. Томас, который единственный светлым пятном сиял во тьме окруживших пляшущих теней.

Ньют отбирает у Томаса сигарету, чтобы сделать затяжку. А называть свое имя не спешит. Он уверен, Томас помнит, как его зовут. Ведь он не забывается так беспросветно и так часто. Затяжка.

— Не желаешь разбавить алкоголь в крови? — Томас возвращает себе сигарету. Затяжка. Стягиваются морщинами в небе тучи. Затяжка. Дым в морщинах туч. Усмешка в дыму. Затяжка.

— Собрался отхаживать меня? — Затяжка. Неужто не больно? Идти ли? Затяжка. Идти.

— Если ты так хочешь, — Томас улыбается тепло, как солнце весной. Его затяжка — последняя, и окурок отправляется умирать к своим соратникам на растущее кладбище сигарет.

Ньют принимает возникшую перед его глазами бледную ладонь. Может, это даст ему шанс не тонуть, держаться над водой хотя бы на пару дней дольше. Он взмывает в воздух на одно короткое мгновение, когда вроде бы слабый Томас вздергивает его на ноги.

Нет настроения. Нет настороженности. Нет ничего. И на все элементарно плевать.

***

Ньюта никто не предупреждал о том, что ему может быть так хорошо. Никто не говорил, что таких ощущений можно добиться не на жалкие несколько часов, после которых обязательно приходится расплачиваться. Никто ничего никогда не говорил, а теперь Ньют думает, что может привыкнуть однажды и к этому. Когда-то он за все поплатится. Стоит только на секунду отвлечься.

Ньюту страшно оставаться одному. Ньюту страшно быть там, где ему не место быть, но Томас, этот упрямый Томас тащит Ньюта за собой. И тот Томас, которого Ньют встретил рассыпающимся на кольца дыма там, где он не должен был находиться, открывается с новой, совершенно новой стороны. И Ньют вспоминает, каким лишним Томас был в том грязном клубе, как чужеродно смотрелся, как выделялся среди всех. И Ньют знает, что выделяется тоже. Что он тоже чужой, абсолютно лишний, выбивающийся из общего вида. Ньют знает, что в окружении Томаса ему не место.

Ньют смотрит на него открыто. Ньют смотрит на него широко. Ньют смотрит на него с любопытством и пытается понять, чем заслужил такое счастье. Он думает не единожды о том, что повезло ему весьма незаслуженно. Ньют не хотел приходить к Томасу домой, а тот и не стал настаивать. Не в первый раз. Настоял сам мир. Ему, должно быть, надоело вечное полумертвое состояние Ньюта.

Томас встретил его случайно. Ньют уже почти забыл о том, что кто-то приглашал его к себе на чашечку кофе. Ньют снова вспомнил о змеях дыма и кольцах звезд Млечного Пути, что цепко и намертво держатся за него. Ньют не ожидал, что, пусть и не в таком большом городе, но он наткнется на уже знакомого ему человека вот так.

А удивленным Томас не выглядел. Немного радостным, чуть озадаченным, обеспокоенным сполна — но удивлением янтарь его глаз не сверкал. И этому удивлялся уже Ньют.

В тот день Томас поздно — настолько поздно, что было уже раннее утро — возвращался с подработки домой. В тот день Ньют начинал свою однодневную жизнь с граненого стакана какой-то невероятно горькой жидкости и нового укуса в вену. В тот день Томас начал Ньюта спасать. В тот день у Ньюта впервые не появилось в вене новой дыры. В тот день остановила свой рост дыра в груди. В тот день было вдвойне больно, но пережить это получилось больше чем просто хорошо.

Лишь только стоит Ньюту переступить порог томасовой квартиры, ему в голову приходит мысль, что этот первый визит станет впоследствии не единственным, что повлечет за собой целую бесконечную череду посещений Томаса. Но последний вовсе и не против. Он заботливо стягивает с плеч Ньюта куртку, пока тот мнется на пороге, не зная, что делать и что говорить, а Томас только мягко улыбается и говорит, что Ньюту нечего стесняться и бояться.

Впрочем, Ньют и не боится. Всего лишь не хочет находиться в этой комнате, в этой квартире, с этим странным человеком в одном помещении, но убежать прямо сейчас не может. Борьба внутри собственной головы не дает расслабиться, и Ньют от этого уходит в себя еще больше; разлад наводит одно лишь предчувствие того, что Ньют вернется сюда еще далеко не один раз, пока желание побыстрее свалить из этой квартиры становится сильнее.

Под ноги бросается черный пушистый комочек с длинным тонким хвостом, и откуда-то из центра этого комочка горят недоверием ярко-желтые глаза. Поджатые треугольные уши, приоткрытая маленькая пасть с виднеющимися острыми клыками и розовым языком — Ньют сразу понимает, что кошке Томаса нравится не слишком сильно, но испытывает к этому животному совершенно точно такие же чувства.

— Она просто не любит чужих людей, — смеясь, говорит сам Томас, отталкивая кошку подальше и утягивая Ньюта в сторону комнаты. — Она привыкнет к тебе. Еще не отвяжешься.

Под пристальным взглядом черной, как сама смерть, кошки Ньюту только еще сильнее хочется провалиться сквозь землю. Он с сожалением оглядывается на дверь, но точно уверен, что сейчас уходить еще рано. Не особо вежливо.

Квартира оказывается такой до невозможности уютной, что Ньют поначалу даже не знает, как такое захламленное помещение, весьма и весьма бедное на вид и дающее впечатление, что нормальные люди здесь жить абсолютно не могут, способно быть таким… комфортным. Не портят валяющиеся повсюду листы бумаги, ручки и тетради, не искажают восприятие стоящие в такой комнате не к месту два зеленых цветка в белых горшках, не мешают горы кружек на письменном столе, где помещаются еще учебники, ноутбук и черт знает какое количество цветных папок с множеством файлов. Ньют замирает прямо на пороге, рассматривая обиталище Томаса, и чувствует себя так, будто по случайности вторгся ему в голову. Возможно, все так и есть.

Запах кофе, бумаги и краски от принтера стойко держится в комнате, и Ньюту неожиданно это нравится. Он оборачивается к Томасу и смотрит на него слишком, пожалуй, пристально, на что тот просто снова дарит мягкую улыбку, а Ньют делает вывод, что все, что его окружает в данный конкретный момент, совершенно подходит друг другу. Томас подходит квартире, кошка подходит заваленной комнате, цветы подходят папкам и тетрадям на столе — и еще тысячи комбинаций всех присутствующих предметов, они полностью дополняют друг друга и создают неповторимо идеальное сочетание.

Задерживаться здесь не хочется все равно. Ньют стойко ощущает, что здесь точно лишний. В уютной квартире уютного человека, где все в полном порядке — даже эта чертова кошка, которая, кажется, заимела себе целью выцарапать Ньюту глаза, — такому разобранному ему не место.