Ньют обнимает его аккуратно, едва позволяя себе дышать. Может быть, потому что боится, что этот момент рассыплется, как тысячи других, и никакого тепла снова не будет и в помине. Он утыкается Томасу в плечо и цепляется за его рубашку пальцами так лихорадочно, так судорожно, словно знает, словно уверен, что сейчас из-под ног исчезнет сама земля. А Томас гладит его одной рукой по спине, совсем даже ласково, второй зарываясь в волосы и перебирая пряди. И наверное, Ньют никогда не чувствовал себя так хорошо.
Томас оставляет Ньюта со своей матерью одних буквально на несколько минут. Они сидят под зеленым зонтиком за столиком и наблюдают за проходящими мимо людьми. Так много жизней проносится рядом, соприкасаясь с ними каждый день, так много жизней они не замечают за своей, так много жизней упускают из виду. Мужчина с пятнистой собакой мчится на вечернюю пробежку, по пути задевает другую жизнь — блондинку, поправляющую свои очки и смотрящую на себя в витрину какого-то магазина. С другой стороны витрины на нее смотрит молодой продавец, а за продавцом следит полная женщина средних лет, поджимает губы и недовольно бурчит себе под нос о том, что нынешнее поколение совсем не умеет работать. Мимо проходящая девчонка закатывает на это глаза — старики только и умеют, что осуждать. И Ньют видит столько связей, столько взаимодействий, столько на секунду соприкоснувшихся жизней, что кругом идет голова. Его жизнь тоже соприкоснулась с чужой. Его секунда затянулась, но он боится, что и она когда-то оборвется — если все прикосновения линий жизни такие недолговечные, то исключения очень редки.
Мать Томаса смотрит на него с теплом. Улыбается. Ньют видит в ней его и не может заставить себя посмотреть на нее в ответ. Какой бы отличной она ни была.
А мать Томаса отличная. Как человек уж точно. Не ровень матери Ньюта, он знает.
— О чем ты думаешь? — спрашивает вдруг она заинтересованно. В ее голосе отчетливо слышны нотки, с которыми дети спрашивают у взрослых, почему трава зеленая, а Земля круглая. И Ньют почему-то не может ответить на элементарный вопрос.
— О многом, — абстрактно отмазывается он и опускает голову. Мать Томаса улыбается чуть шире и чуть грустнее.
— Знаешь, никогда не видела, чтобы Томас на кого-то так смотрел, — делится вдруг она. — Он всегда любил помогать всем, кому только может, но ни о ком не заботился так. Он еще никого не приглашал к себе жить.
— Я у него не совсем живу, — качает головой Ньют. И это неправда. Потому что он у Томаса живет и потому что Ньюту нравится проводить там время. А еще потому что Томас постоянно зовет к себе и просит остаться. Кто Ньют такой, чтобы отказать?
— Может быть пока нет. — Она молчит несколько секунд. — Я так рада, что ты устроил нам встречу. Так давно его не видела. Хотя бы смогла увидеть, каким он стал; совсем не изменился, знаешь. И еще я думаю, что это так хорошо, что у него теперь есть кто-то, кто может о нем позаботиться.
Ньют замирает на месте. Это он-то заботится о Томасе? Он качает головой, держа на губах вежливо-грустную улыбку.
— Скорее это он заботится обо мне. Вряд ли я сделал за все время для него хоть что-то.
Она не отвечает. Продолжает улыбаться и подпирать щеку кулаком. Ее темно-янтарные глаза изучающе оглядывают Ньюта, и ему под таким взглядом непривычно неуютно. Он ерзает на стуле и молит богов, чтобы Томас поскорее пришел.
И Томас приходит. Приносит им всем по стаканчику мороженого, треплет Ньюта по волосам и со счастливой улыбкой садится рядом с ним.
Так они проводят еще несколько часов. Успевают неспешно пройтись по малооживленным улицам, поговорить о еще многих и многих ничего не значащих вещах и встретить закат. Такой прекрасный, такой отличающийся от остальных, такой каждый раз уникальный и такой яркий.
И глядя на затухающее солнце, Ньют думает, что точно так же затухает его прошлая жизнь. Уходит куда-то за горизонт, чтобы встретить потом что-то новое, а после возродиться из абсолютной тьмы, новым и непередаваемо ярким. Волшебным и сильным. Ньюту так хочется верить в эту сказку.
Прощается с матерью Томас невозможно тепло. У той даже слезы на глазах блестят — так она не хочет уходить. Но говорит, что прилетела на денек, что никак не может остаться, что ее ждут дома, но говорит, что Томаса любит сильнее всех. И Томас легко в это верит, позволяет поцеловать его в лоб и обнимает мать так крепко, как только способен. Они говорят друг другу еще много теплых слов, а Ньют в это время стоит в стороне — шагах в десяти от них, сунув руки в карманы и смотрит, какие у них отношения. Томас не держит на мать зла, та выглядит немного виноватой, но все равно сильно любящей сына, и вместе они создают такое настроение в душе Ньюта, что ему хочется завыть. Так редко он чувствует подобной силы тоску.
Прощаясь с Ньютом, мать Томаса просто треплет его по волосам и просит беречь ее сына.
В тот вечер Томас впервые после встречи в клубе целует его сам, и Ньют чувствует, что его долг возвращается ему снова. Никогда не отплатить Томасу за всю его доброту, никогда не сдаться в объятия радости. Никогда не осознать, что его жизнь не просто мимолетно коснулась другой.
========== Шаг 3. О том, что идеалы не идеальны, а новые знакомства открывают много интересного ==========
Не сказать, что после того дня в жизни Ньюта все кардинально поменялось. По крайней мере, он старается так думать, все еще удерживая в голове мысль о том, что изменения все же начали происходить давно, и нынешнее состояние, он считает, — всего лишь очередное упавшее звено цепи. Хорошо, может быть, в этот раз их упало несколько больше, чем Ньют обычно успевал замечать. Но это в любом случае произошло.
После того дня прошла уже целая неделя, и Ньюту кажется, что он не видел Томаса вечность. Ньют начинает скучать по нему слишком быстро, но что-то упрямо не дает ему показаться на пороге чужой квартиры. Возможно, это связано с тем, что он без ведома Томаса заставил приехать его мать. Быть может, он избегает Томаса потому, что боится сказанных женщиной слов, пока они с Ньютом остались наедине. Но есть еще вариант, что это его поведение связано с поцелуем.
Он этого ждал и боялся, хотел и надеялся, но был почти уверен, что Томас не сделает того шага, который ему мысленно дал Ньют.
Томас часто звонил. Болтал снова без умолку, делал максимально веселый голос, говорил обо всем и ни о чем, но ни разу не затронул тему того дня. Боялся ли он, как и Ньют, этого или просто хотел, чтобы Ньют первым начал об этом говорить, а может и вовсе не придавал значения — Ньют уже и не знает. Просто дает Томасу болтать и дальше.
Минхо знал о том, что случилось, немного. Не знал про мать, не знал про проведенный день, знал только про сам факт поцелуя в конце, и потому просто фыркнул: «И все?». Конечно, наверное, со стороны казалось, что это ничего и не значит, но Ньют с детства любил преувеличивать. Для него это не было простым «и все».
Простым «и все» для него не было и то, что он прочно вбил себе в голову слова чужой матери. Просьба позаботиться о Томасе кажется невероятно эфемерной, потому что как он может вообще позаботиться хоть о ком-то, если не может позаботиться даже о себе? И здесь дело даже не совсем в том, что он бросил институт, не в том, что не может устроиться на нормальную работу, не в том, что он никогда не использовал свой ум по назначению.
Чтобы позаботиться о Томасе, чтобы выполнить просьбу его матери, чтобы облегчить собственную душу, Ньюту необходимо сначала признать одну немаловажную вещь.
Ньют никогда не думал, что это окажется так тяжело. Даже не учитывая, что неизвестно, что сложнее: признаться самому себе или все же другим. Переставая врать хотя бы в собственных мыслях, он все равно не хочет, чтобы его считали одним из тех, кому необходима помощь. Потому что помощь он никогда не хотел принимать. Не хотел, чтобы его считали тем, кто нуждается в их жалости. Жалость его унижает особенно. Будто он недостаточно унизил себя сам. Он не хочет, чтобы на него смотрели так, словно он не заслуживает жить. Пускай он действительно так думает, никто не имеет права его осуждать. Точно не за это. И он не хочет, чтобы его считали зависимым.
