Дед Матвей ничего не успел предпринять, один из хищников сбил его с ног, но вонзиться клыками в тело не успел – Петро всадил две пули хищнику в затылок. Третий зверь навалился на дико визжащего и дергающегося ветеринара. Лошадникова огрела эту зверюгу кирпичом по шее. Кирпич раскрошился, хищник лишь на секунду потерялся, а затем хотел отомстить обидчице, оскалив окровавленную пасть.

– На землю! В сторону!

Лошадникова поняла, что участковый кричит именно ей. Она последовала приказу и упала в сторону. Гончаленков всадил очередь выше зверя, поскольку почти не успел прицелиться. В магазине остались два последних патрона, они и разнесли хищнику морду повторными выстрелами.

Из-за стены дыма метнулся еще один мохнатый убийца. Он не обратил внимания на старика, женщину и по-прежнему бешено вопящего ветеринара, а прямиком ринулся на Петро. Патронов в пистолете у него не осталось, другого оружия не было, бежать некуда, да и не успеть.

Петро пытался схватиться за какую-то железку, но хищник его упредил стремительным броском. В ту же секунду телефонный столб и Калинкин вместе с ним рухнул. Младший сержант и сам не понял, как стремительно подскочил после падения, навел автомат и застрелил зверя. Но сторожа это уже не спасло – стальные челюсти разодрали ему горло, позвоночник и лицо.

4 км от Ворошиловки, 9:17.

Даже джип не мог противостоять ополчившейся против него стихии: дождь лил с небес не переставая, жижа с усердием впитывала небесную влагу, раскисая еще более. Колеса теперь увязали в грязи по самые обода.

– Застряли напрочь, - залез в салон весь перепачканный грязью Кирилл.

Грибов посмотрел на часы и, тяжело выдохнув, сообщил:

– За час и двух километров не проехали.

– Может, кто из деревни хоть поедет на встречу? – робко надеялся Гусев, - Тут осталось совсем ничего…

– Если уж мы застряли, то и другие тоже, - развеял иллюзии Кирилл.

– А ведь судя по картам тут асфальтированная дорога, - зло сказал прапорщик, - Хорош асфальт, нечего сказать.

– Был день назад, - заверил Кирилл.

– А вот теперь нет, - нервно засуетился Гусев, - Эта грязь чертова нас всех затянет, она как тесто на дрожжах растет, шевелится, падла, наступи в неё и конец. Она смерти нашей ждет. Если не тронемся – всем нам конец!

В этот красноречивый диалог вмешался прапорщик:

– Ты солдат или истеричка?! Чего орешь?! Паника на войне – последнее дело, поддался страху, в штаны наложил, так хоть другим этого не показывай!

Гусев судорожно хватал воздух и шумно дышал, его губы дрожали.

– Вы… вы не смеете мне приказывать! Я федерал<!--[if !supportFootnotes]-->[1]<!--[endif]--> и не подчиняюсь вэвэшникам!

– Ты – солдат, - грозно пояснил Грибов, - Во всяком случае, был им еще минут десять назад. В уставе есть понятие о подчинению приказам старшего по званию и должности, о принадлежности к родам войск в боевых условиях речи не идет.

– А мы не на войне!

– Ошибаешься, сынок. Всё живое, что только есть вокруг, объявило нам войну, поэтому утри сопли, смени подгузник и слушай, что я скажу, а то…

– А то чего? – дерзко спросил.

– Выкину нафиг из машины, мне трусливые нытики не нужны. Заткнись и смотри за своим товарищем.

Кирилл поспешил вмешаться, чтобы погасить спор:

– Кстати, как он там?

– Вроде чуть-чуть получше, - неохотно буркнул Гусев, - Спит, блевать перестал, краснота на коже пошла.

– Латентный период, - сам себе сказал Кирилл и, уловив вопросительный взгляд прапорщика, объяснил, - После бурного начала острая лучевая болезнь как бы исчезает, возникает видимое облегчение.

– Я же говорю, в госпиталь надо, - принялся за прежнюю свою песню Гусев.

Грибова прорвало:

– Ты опять за свое? Говорю в последний раз, захлопнись и не скули, понятно, товарищ солдат?

Гусев уступал прапору-вэвэшнику и в росте, и в комплекции, а главное в психологической непробиваемости. Он проиграл этому уставнику из ВВ, пришлось подчиняться.

– Понял… - едва слышно выдавил Гусев.

– Нужно отвечать «так точно», - решил до конца подавить очаги сопротивления Грибов, - Понял?

– Так точно…

– Вот и лады. Я не жестокий – это жизнь такая. Будем считать, что сейчас ничего не произошло, и слов твоих я не слышал.

Кирилл перевел дух и предложил:

– У меня есть лебедка, можно обмотаться вокруг сосны и сняться с места, как корабли когда-то с мели снимались.

Грибов повеселел и хлопнул в ладоши:

– Че ж ты раньше не додумался до этого! А ну, рядовой, помоги экологу.

Гусев гневно засопел, но подчинился. Пришлось выходить наружу, где лил дождь, а под ногами чавкала грязь.

Ворошиловка, 9:38.

Итог внезапного нападения был более чем плачевный: машина так и осталась наполовину под завалом, и извлекать ее было уже почти некому. Петро был мертв, а Катасонов глухо стонал, зажимая разорванный живот. Все уцелевшие понимали, что дело ветеринара безнадежно.

Дед Матвей сломал ключицу и теперь не мог шевелить левой рукой. Коняевы по-прежнему не пробудились от алкогольной спячки. Калинкин после знаменитого падения со столба только вымазался в саже, а ушам его позавидовал бы теперь любой негр. У сержанта оставалось девятнадцать патронов, десять взял себе Гончаленков.

– Теперь чтобы не произошло, бить только одиночными, - предупредил он.

Лошадникова исподлобья с ненавистью глянула на Калинкина и прошипела:

– Вы бы, товарищ участковый, лучше пристрелили этого труса с ушами, толка от него нет, а в кризисных ситуациях только вред.

Калинкин и так переживал свое не слишком геройское поведение во время стычки, в её финале ему удалось немного реабилитироваться, но полностью обелить себя не вышло.

– Че ты несешь, дура?! – не очень уравновешенно крикнул он.

– Трус! – сквозь зубы процедила Лошадникова.

Дед Матвей поморщился от боли, но все же вставил свое слово:

– Уймитесь вы, весь день грызетесь, а в это время грызут нас. Сейчас повезло нам, но в другой раз не за кого будет прятаться.

– Дед, ты хорошо видишь? – спросил участковый уполномоченный.

– Газету с очками читаю, а так не жалуюсь на глаза. Бывает, что иногда слезятся, так на то я и старик.

– Вот и отлично, - заключил Гончаленков, - Мы будем расчищать завал, а ты пока смотри по сторонам. За дело, господа, и предупреждаю, что не пожалею патрона на того, кто при мне разинет рот, чтобы ругаться между собой.

Недавнее нападение значительно повысило работоспособность, а мучительная смерть ветеринара только подстегнула энтузиазм трудившихся. Прошло минут восемь, и напряженное молчание нарушил окрик деда:

– Едет что-то!

– Неужели машина? – уши Калинкина вопросительно изогнулись.

– Заграничная, зеленая, - комментировал старик, - Видать не здешняя.

Лошадникова даже не взглянула, но вынесла свой вердикт:

– Коммерсанты…

– Да хоть мафиози, - сказал Гончаленков, - В нашем положении любая помощь не помешает, а исправная машина тем более.

Ворошиловка, 10:10.

С помощью лебедки, что имелась в комплекте «Тойоты», а также совместных усилий шестерых человек удалось высвободить «УАЗ». Машина была избита и исцарапана до такой степени безобразия, будто десяток бешеных бейсболистов от души поколотили его своими битами.

Лошадникова возилась с Лостопадовым, которому стало в очередной раз хуже – рвота стала почти неукротимой, на теле стала сползать кожа, обнажая кровоточащие эрозии. Коняевы кроме храпа никак не проявляли жизнедеятельность. Оставшиеся мужчины собрались на совещание относительно дальнейшей тактики. Первым слово взял Гончаленков.

– Ну что, как говорится, подведем неутешительные итоги. Во-первых, похоже, что мы – это все, кто уцелел в округе на тридцать километров. Во-вторых, буквально под боком у нас куча радиоактивных отходов и подуй ветер сюда, нас ждет судьба этого солдата, - он кивнул на Лостопадова.