Через двор медленно брел Посейдон, размахивая амфорой. Игра. Сунься сейчас к Черногривому враг – такого огребет, что на краю света только отдышится. Ничего, что Жеребец и шатается старательно, и поет, хихикая под нос, и во, растянулся, амфору расколотил. Ага, правильно, брат, дальше можно и на четвереньках. Это уже без разницы. Кронид не сядет в подземном мире. Нигде не сядет.

Если, конечно, я не пойму, о чем говорил Эреб.

Пальцы подрагивают – будто прясть собрался, на мече не дрожат никогда. Если видеть во тьме, легко, а обманывать себя – наука из сложных, то вот видеть правду во тьме собственного разума…

Не складываются оттенки. Сплошь белые пятна мельтешат вопросами: с чего брату мне угрожать? А угрожал ведь: «Думать не смей!» Не просто же он так.

Посейдон отгоняет детей, которые вздумали на нем верхом покататься: «Я Жеребец… но… ик, не настолько!» Во двор выбегает Афина: легкая поступь сандалий, ветер со свистом разбивается о боевой шлем: «Дядя! Дя…»

И молчание, ага, это она Посейдона увидела. Теперь схорониться бы за колонной, пока отомрет… поздно. Заметила.

– Аид, – племянница зовет меня по имени, «дядя» – только от сильного волнения. – Вернулись разведчики. От Офриса.

– И?

– Живые. Двое остались в живых. Они говорят: Крон отпустил их. Сказал, что не будет сейчас выступать, потому что хочет, чтобы подтянулись все…

Зря к племяннице никто не сватается. «Зануда», «строгая сильно», «мужик» – это поняли. А раз бы посмотрели бы на нее в предбитвенном волнении: раскрасневшуюся, с горящими глазами, со спадающей на лоб вечной непослушной прядью…

Наверное, тут любой бы пропал.

– Аид, он назвал даже сроки. Десять дней – а потом его войско сдвинется с места. Он мог лгать, но эта… Ата… говорит, что не услышала лжи, а она разбирается. Я начинаю думать, что он просто безумен.

Десять дней, да пока еще дойдут – это ничего, это есть время подумать, если бы только не было визжащей малышни, пьяных песен брата и дотошной племянницы…

– Это знак Ананки! – грудь у Афины под панцирем ходит ходуном. – Мы можем обернуть козни Крона против него самого, подготовиться, выстроить укрепления, ловушки – и встретить их так…

О, Прометей еще. Но этот не во дворе – так, мнется где-то у выхода, взволнованным дыханием морщит и без того усталый воздух. Как же – войска начали собираться! Оттуда тысяча, оттуда пять сотен, а вон там на севере недавно Черный Лавагет прошел – так вообще две с половиной тысячи прислали и еще несколько обозов на откуп. И медные люди в бой рвутся – воинственный народ, им только скажи, куда…

– …куда? У нас прибавилось союзников среди водных и морских божеств. Эта долина, где Пеней принимает в себя воды Энипея[4], думаю, будет мудрым выбо…

– На Полынное Поле. И дело с концом.

Там и лагеря есть, куда поставить, и стервятники с давних пор прикормленные. Курганы, правда, воздвиглись – ну, и это не помеха.

В серых глазах – гроза. Не детская обида, а мрак настоящего гнева.

Красиво.

– Что с тобой? Что с вами?! – кивок в сторону упорно ползущего куда-то Посейдона. – Разве вам все равно? Ведь близится война, ведь…

– Нет, – просто встревает Стикс.

Кивнул, не раскрывая глаз – короткая благодарность подземной титаниде, что подошла и вмешалась. Не хочется говорить.

– Что, мудрая дочь Зевса – разве тебе не сказали, какова армия у Крона? Разве ты не сопоставила ее с тем, что соберете вы? Спроси у вещего Прометея – вон он стоит. Это не война – это идет истребление. Воин собирается истреблять играющих детей.

– Но я не…

– Пойдем, девочка. Вы должны делать то, что можете: собирать войска, определять, где встретятся армии, вооружать их, распоряжаться обозами… И ты делаешь это хорошо.

– Но если…

– Делай это и дальше. А его не тревожь, у него теперь свое. Придумывает, как сделать так, чтобы началась война. Настоящая.

И не понять, что она там знает, а что не знает, эта подземная.

Мыслей все равно нет – а может, были, но пропали. Не понимаю. Что за силы можно поднять. Почему – под ногами. Почему так опасно. Почему молчит Ананка и ни звука – от Аты…

– Вот и отец тоже совсем… – бросает Афина, уходя вслед за Стикс. То ли с обвинением, то ли с печалью.

А что отец тоже и совсем? Отец пропадает на своей любимой площадке. Бури лицом встречает. Ждет, пока доиграем. Или он предпринять решил что-нибудь?

– А я Крон, а ты меня ничем не убьешь!

– А… а у меня волшебное копье! Тельхины ковали!

– А мне, может, плевать на тельхинов, да!

– Ты чего плюешься, ты в меня попал!

Глаза – синие, зеленые, серые, карие; волосы – белые, золотые, русые, каштановые; хитоны, пряжки, набедренные повязки... уже одного цвета: перемазаны вконец.

– У-у-у! Я дракон! Сейчас пламенем дохну!

– Вали его! Хитон в глотку!

– Я тебе сейчас башку срублю!

– А у меня три башки! Нет, девять! И одну срубишь, а две еще вырастают!

– Дурак, так не бывает…

– А я за Кронидов, я тебя все равно не боюсь. Я вообще ничего не боюсь!

Зевс вот боится – чего? Того, что может быть хуже победы Крона. Что? Тупик. Виски разнылись, спать опять перестал, ну, оно и понятно, тут такое грядет, что вовек Ананка со своим свитком не расхлебается. Интересно, отец нас – опять в брюхо или в темницу понадежнее?

– А я тебя цепями закую!

– Не по правилам! Бога нельзя – цепями…

– Цепи же волшебные!

– Все равно не по правилам.

– А давайте в Крона, как он детей отрыгивал, играть? Буэ-э…

– Фу!!!

Гестия не окрикивает детей, не успокаивает. Тихонько играет с огоньком на ладошке. Не буду подходить. Иначе опять увижу это проклятое: «Почему ты так со мной?» – только уже из других глаз. Рассказывали ли сестре, чем я стал за это время? Наверняка же Деметра ничего не пропустила.

Вроде бы я – Страх, а не понимаю, чего боится Зевс. И к чему Эреб говорил о «силах». Не о силе. И почему победа должна родиться от подземных вод. И ведь это же просто, я понимаю, что это просто – а не могу…

Ладно, посмотрим, что Зевс будет делать. Может, хоть это как-то натолкнет на мысль. Не вечно же ему торчать на той площадке и бури в лицо принимать.

Точно, не вечно.

Что, спрашивается, будет делать предводитель, пока один брат пьет, а второй вот-вот с первым глушить начнет – от невозможности добраться до истины?

…женится!

Наверное, младшему это казалось хорошей приметой: новый виток войны – новая жена. А может, просто решил – напоследок-то… Но все-таки решил – в третий раз, и, кто бы мог подумать – на Гере.

На свадьбу я не пошел. Во-первых – нашли, когда. Войска Крона прихлынули к Офрису, ползут в нашу сторону – медленно, не торопясь, чтобы мы успели собрать всех, чтобы не пришлось наносить второго удара. Союзники опять начинают разбегаться – что им ужас перед Черным Лавагетом, вот Крон с его войсками – это да…

Самое время для свадебных пиров.

Во-вторых…

Новость мне принес Гипнос: не отстал все-таки и на Олимпе с желанием побалагурить. Вообще-то, на Олимп его, как и старшего, не приглашали, но кто ему, сыну Ночи, законы пишет? Брызнет настоем из чашечки – брякнешься мордой в кубок амброзии.

Он подловил меня в час трапезы, хихикая, подлетел к столу и вывалил все как есть: Зевс и Гера, свадьба, торжество.

В ответ я поперхнулся и окатил его нектаром. Еще несколько мгновений пытался осознать…

Потом впервые в жизни захохотал.

По-настоящему. Так, что из глаз брызнули слезы, заболело в груди, а вокруг затряслись стены. От чистого сердца – без всякого злорадства, просто было очень, очень смешно…

Мне потом говорили, что титаны на земле поежились от этого звука, видимо, посчитав его великим знамением.

Гипнос с забрызганной нектаром физиономией молча пялился на меня. Что я-то? – говорили его глаза. За что мне-то? Я новость принес, а он… Аид Громкоржущий, понимаете ли.

– Зевс и Гера… – я опять не удержался от хихиканья. Эта новость била в голову лучше хмеля. – Уж лучше бы Деметра или Гестия. Что это он к ней так воспылал.