Политкомиссар глумливо рассмеялся.

— Невинные? На войне нет невинных людей. Если они оставались в Бельчите и не восстали пготив фашизма, для меня они — те же самые фашисты.

— Здесь нет солдат, — не сдавался Райли. — Только монахини и крестьяне.

— Все они пгедатели, — ответил Марти. — И тгусы.

— Они не...

— Молчать! — заорал он, повернувшись к Алексу. — Вы что же, совсем ничего не понимаете? Мы никогда не выиггаем эту войну, если нагод не восстанет пготив фашистского гнёта! — с этими словами он рванул крестьянина за руку. — Мы же за них воюем! За них! И чем они нам отплатили? Сбежали, словно кгысы! Это вместо того, чтобы восстать! Чтобы сгажаться в окопах плечом к плечу с товагищами пголетагиями! Умегеть за пгавое дело!

— А вы сами, Марти? — спросил Райли. — Когда это вы сражались, сидя в окопах? Что-то я не припомню, чтобы кто-то вас видел с винтовкой в руках.

Старший сержант Штерн и остальные солдаты бригады Тельмана с интересом прислушивались к их перепалке, и это вынудило Марти ответить, хоть и с явной неохотой:

— Товагищ Сталин лично назначил меня политкомиссагом геспубликанской агмии. Это высочайшая честь, и я не впгаве ее оспагивать, как бы ни хотел сгажаться в окопах.

— Понятно... Куда легче стрелять в своих солдат, чем во вражеских. Как, ты говоришь, его прозвали, Джек?

— Мясник Альбасете.

— Точно. И скольких республиканских солдат вы приказали там расстрелять, товарищ комиссар? Тысячу? Две? Три? Или больше?

Даже в тусклом сумеречном свете можно было увидеть, как вспыхнуло лицо француза.

— Отставить тгепаться!.. — прошипел он сквозь зубы, выхватывая пистолет. — Вы! — гавкнул он, обращаясь к солдатам, но указывая при этом на Алекса и Джека. — Газогужить и гасстгелять!

Старший сержант Штерн засомневался.

— Вы не слышали меня, сегжант? — набросился на него Марти.

Австриец нервно сглотнул.

— Товарищ политкомиссар, я считаю, мы должны их не расстреливать, а доставить к генералу, пусть он решает...

Андре Марти в два прыжка оказался возле старшего сержанта и, прежде чем тот успел договорить, со всей силы ударил его пистолетом в висок.

Комиссар так и не выпустил из рук оружия, когда безжизненное тело сержанта рухнуло в пыль, и из-под его головы потек тоненький кровавый ручеёк, тут же впитываясь в пересохшую землю.

Все присутствующие, даже солдаты, с отвращением смотрели на жестокость француза.

— Кто-нибудь ещё желает оспагивать мои пгиказы? — осведомился он, оглядываясь и по-прежнему сжимая в руке пистолет.

Какое-то время солдаты колебались, не желая исполнять бесчеловечный приказ, но в конце концов страх победил. С мрачным видом двое приблизились к Алексу и Джеку, собираясь их обезоружить, а остальные по-прежнему держали их под прицелом «маузеров».

Интербригадовцы переглянулись и одновременно выхватили пистолеты. Джек направил оружие на двоих солдат, а Райли, ко всеобщему изумлению, бросился прямо на политкомиссара. Прежде чем тот успел опомниться, Райли обхватил его одной рукой за шею, а другой приставил дуло пистолета к виску.

Гордыня и уверенность, что он внушает страх всем окружающим, парадоксальным образом привели к тому, что Андре Марти не ожидал подобной наглости. И даже когда его захватили в заложники, не мог осознать, что произошло. Он же Мясник Альбасете! Это он внушает людям страх. Он не мог даже вообразить, что сам стал жертвой. Это невозможно... просто не могло произойти.

— Бросай оружие! — приказал Райли солдатам. — Или я сам его пристрелю!

Ошеломлённые солдаты смотрели, как Марти хрипит, задыхаясь в мертвой хватке Алекса.

— Вы не можете... меня убить... — еле выговорил он, выпучив глаза от страха и недостатка воздуха.

— Вы так считаете? — прошептал Алекс, еле сдерживая гнев. — Вот уж нет! — с этими словами он ещё сильнее сдавил шею Марти, который тут же задёргался в конвульсиях.

— Пгошу вас, — прохрипел он, едва дыша.

Райли слегка ослабил хватку, позволив ему вдохнуть.

— Прикажите им бросить оружие, — повторил он. — Немедленно.

Вконец перепуганный француз жестом велел солдатам выполнить приказ американца.

— Делайте... что он... говогит...

Тем временем, Джек, по-прежнему держа солдат под прицелом, велел им сесть на землю, подложив под себя руки.

— Спокойно, — произнёс он. — Потом скажете, что лишь выполняли приказ комиссара. Так что прошу без глупостей. Вам ясно?

Семеро солдат повиновались без возражений; казалось, они были даже рады, что Марти отплатили его же собственной монетой.

Тогда галисиец подошёл к Райли.

Он взглянул на колонну беженцев, на чьих лицах читался страх и напряженное ожидание своей участи, затем — на политкомиссара, задыхавшегося от паники и недостатка воздуха, и наконец, на восходящее солнце, уже поднимающееся над горизонтом, словно купаясь в крови.

— И что теперь? — спросил он.

— Теперь нам остаётся только ждать.

Хоакин Алькантара смущённо нахмурился.

— Ждать? И чего же?

Алекс кивнул в сторону дороги — туда, где находились республиканские позиции.

— Того, кто приедет, — ответил он.

Вдали показалось облако пыли, предвещая появление автомобиля. Вскоре показалась машина, над ней развевались два флага: один принадлежал Интернациональным бригадам, на другом красовались четыре генеральские звезды.

Минуту спустя оливково-зелёный Ситроен «Тракшн авант», резко затормозив, остановился у обочины, подняв облако желтой пыли. Флаг с четырьмя звёздами, положенный генералам, и символ Интернациональных бригад не оставляли ни малейших сомнений, кто находится внутри. И потому Алекс сильно удивился, когда распахнулась водительская дверца и из машины выскочил довольно нескладный тип с копной чёрных растрепанных волос и густыми бровями, сросшимися на переносице. На вид ему было лет двадцать пять. На шее у него висела фотокамера, которую он тут же поднёс к лицу и принялся фотографировать всё вокруг.

Затем из машины выбрался не кто иной, как майор Мерриман. Оглядевшись, он сурово взглянул на Джека, все ещё державшего под прицелом обезоруженных солдат, а затем — на Райли, который по-прежнему сжимал шею Марти, другой рукой приставив пистолет к его виску.

— Бросай оружие, Джек, — велел он своему другу, и он тут же послушался, понимая, что сопротивление бесполезно.

И, наконец, в довершение всего, из машины показалась лысая голова и суровая физиономия генерала Вальтера, на которой читалась несгибаемая решимость.

И, словно всего этого было недостаточно, генерал повернулся к открытой дверце и не лишенным галантности жестом помог выбраться из машины последнему пассажиру.

Кокетливо поправив ажурный берет, покрывавший роскошную гриву белокурых волос, и одарив генерала уверенной улыбкой, Марта Геллхорн опёрлась на предложенную руку, словно принцесса, которую сопровождает консорт.

Первым внимание Вальтера привлекло безжизненное тело сержанта Штерна. Он молча остановился перед лежащим, даже не пытаясь проверить, жив ли он. Затем перевёл взгляд на солдат, столпившихся в стороне и даже не поднявших брошенное оружие. Потом окинул беглым взглядом сорок монахинь и горожан, наблюдавших за этой картиной с почтительного расстояния, и, наконец, в упор уставился на Андре Марти и двоих интербригадовцев, одетых в форму легионеров, со следами ваксы на лицах и руках.

Затем он приказал двоим солдатам унести Штерна и встал, скрестив руки, с задумчивым выражением на лице.

Обычно генерал Вальтер с первого взгляда умел оценить обстановку, но на этот раз он даже представить не мог, каким образом дело дошло до такой сцены, что сейчас предстала его глазам.

А потому он не нашёл ничего лучшего, как задать французу неизбежный вопрос:

— Что за хрень здесь происходит, Марти? — сурово спросил он, вскидывая голову.

Политкомиссар, как побитая собака, чуть ли не пополз в сторону генерала, тут же растеряв весь свой лоск, и обвиняющим жестом указал на Джека и Райли.