Усталое, слегка пристыженное лицо отца всплыло в ее памяти.

– Она не жестокая. Она просто хочет, чтобы ты стала настоящей леди, как и она. Ты можешь этому научиться, Ди. Просто… постарайся ее не злить.

Понимал ли отец уже тогда, кого привел в их мирную любящую семью?

И какое это сейчас имело значение? К чему копаться в прошлом? Отец давно умер, оставив ее с Тессой, за что Дейдре едва ли сможет когда-нибудь его простить.

Дейдре вздохнула. Отец считал, что делает для нее доброе дело. Он хотел, чтобы она исполнила свое предназначение и выиграла баснословные богатства, хранящиеся в трастовом фонде Пикеринга, и потому он старался, как мог, выбрать для нее мачеху, которая сможет научить ее всему, что Дейдре должна знать и уметь. Он был ослеплен молодостью и красотой Тессы и отчего-то ничего не знал о ее злобной сущности, хотя мог бы задаться вопросом: по какой причине красивая леди из приличной семьи так долго засиделась в девках?

Тесса убила папу. Для Дейдре это был очевидный факт. Мачеха не заколола его ножом и не добавила яд в его портвейн, но сути это не меняло. Тесса, зеленоглазая ведьма с непомерными запросами и дорогостоящими привычками, обобрала отца дочиста.

Отцу так застило глаза ее декольте, что к тому времени, когда он понял, куда утекают его финансы, было уже слишком поздно что-то исправить. Он постарел за одну ночь, он как-то усох и съежился, словно его изнутри сглодал червь. И у этого червя было имя – жадность леди Тессы.

А потом он умер. Сердце его перестало биться посреди ссоры с его упорствующей в грехах, нераскаявшейся женой.

В отсутствие добросердечного мужа, который хоть как-то сдерживал ее, Тесса стала издеваться над Дейдре и слугами Вултона столько, сколько было угодно ее злобной душе.

До свидания, Тесса.

Здравствуй, Брукхейвен.

Дейдре открыла глаза и обвела взглядом комнату. Дверь в соседнее помещение была изящно замаскирована золоченой панелью.

Она встала, подошла к двери и, приняв решение, быстро повернула ключ в замке.

Она наказана? Тогда и брачной ночи тоже не будет. В этот момент постучали в дверь, выходящую в коридор. Дейдре достала большой ключ из замка и спрятала в декольте.

– Да?

В комнату вошла Патриция. Дейдре завидовала своей кузине Фиби, потому что ее горничная превосходно делала прически.

И, как никто другой, умела украшать шляпки.

Оказалось, что у Патриции к тому же и доброе сердце.

С ласковой улыбкой поставив чайный поднос на туалетный столик, она спросила:

– Вам еще что-нибудь понадобится, миледи?

О, да, как же она могла забыть! Теперь Дейдре была маркизой Брукхейвен и могла распоряжаться кем и чем угодно, кроме своей собственной жизни.

– Я пока не хочу чаю, Патриция. – От одного запаха еды Дейдре подташнивало. В том состоянии, в котором она сейчас находилась, есть совсем не хотелось. – Может, немного позже приготовите мне горячую ванну? – Хотелось побыстрее смыть с себя этот день. И снять с себя свадебное платье. Но пока ей нужно было кое-что обдумать.

Патриция сделала реверанс, забрала поднос и вышла из комнаты.

Дейдре душил гнев.

Если случится самое худшее, если Брукхейвен продолжит вести себя как тиран, если окажется, что она совершила самую непоправимую ошибку в жизни…

Она просто может бросить его и уехать, вернуться к Тессе.

Нет.

На самом деле да.

Ты не хочешь его бросать. Ты просто злишься.

О, «злишься» – это еще очень мягко сказано.

Если ты уедешь от него, тогда как он сможет тебя полюбить?

Дейдре выпрямила спину. Она не останется тут, если ее не любят, и она не станет молить о любви никого, даже самого маркиза Брукхейвена.

Если ты останешься, ты можешь заставить его полюбить себя.

И, что еще лучше, если она останется, она сможет ему отомстить, заставить пожалеть его о нанесенной обиде. Он первый объявил войну.

Дейдре скрестила руки и сделала глубокий вдох. Она останется.

В любом случае победа за ней.

Дворецкий Джон Герберт Фортескью, выдающийся представитель многоуважаемой профессии, служил в Брук-Хаусе уже десять лет. Он начал свою службу с должности помощника дворецкого, а до этого работал в той же должности в еще одном большом доме, хотя и не в таком богатом, как этот. Когда прежний дворецкий в солидном возрасте ушел на пенсию, Фортескью занял его место. Смена дворецкого прошла гладко и незаметно, поскольку Фортескью давно овладел всеми тайнами ремесла.

За все эти годы он ни разу не присвоил себе ни пенни. Более того, ни разу он не поставил личные интересы выше интересов своих хозяев…

За исключением одного единственного раза.

И сейчас Фортескью стоял на сумрачной площадке второго этажа и смотрел на Патрицию, идущую навстречу ему с чайным подносом госпожи. Патриция, огненно-рыжая ирландская колдунья, так сильно растревожила ему сердце, что подвигла Фортескью на то, чтобы он закрыл глаза на творящийся в доме непорядок.

Англичане не жаловали слуг ирландского происхождения, разве что брали их на должность конюхов, потому что ирландцы обладали каким-то сверхъестественным чутьем во всем, что касается лошадей. Ирландская девушка если и принималась на работу в приличный дом, то разве что судомойкой. Большинство девушек из Ирландии становились фабричными работницами и лишь изредка, если очень повезет с хозяевами, продавщицами.

То, что Патриция работала личной горничной хозяйки дома, было неслыханным пренебрежением к традициям и устоям, и Фортескью хотя и понимал, что идет против правил, но назначил ее на эту должность. Впрочем, авторитет дворецкого был слишком высок, чтобы кто-то из прислуги осмелился бы оспорить его решение, маркизу было все равно, кто обслуживает его жену, а от леди Брукхейвен пока никаких возражений не поступало.

А если бы леди Брукхейвен выразила свое неудовольствие, если бы маркиз потребовал, чтобы Фортескью положил конец столь неслыханной вольности, и если бы вся прислуга Брук-Хаусе подняла мятеж…

Фортескью от этого не было бы ни жарко, ни холодно. Как ни прискорбно. Он смотрел на нее, на огненную гриву ее волос, на изумрудные глаза и гордую посадку головы. Патриция О’Молли не верила в то, что она хуже кого-то. И, честно говоря, она и не была хуже.

Приблизившись к нему, Патриция улыбнулась задорно и шутливо присела в реверансе.

– Чудный выдался денек для свадьбы, мистер Фортескью, вы не находите?

У Фортескью на этот счет были большие сомнения, но он лишь с серьезным видом кивнул.

– Ее светлость хорошо устроилась?

По лицу горничной пробежала тень.

– Она немного… – Патриция наморщила нос, потому что никто еще не успел ей сказать, что слуги не должны корчить рожицы. Фортескью следовало предупредить ее об этом, но поскольку он находил выражение ее лица прелестным, то промолчал.

– Наверное, у нее сдали нервы, сэр. Моя мать заваривала чай из чертополоха: прямо чудеса творит с чересчур впечатлительными невестами. Может, мне с кухаркой поговорить? Что вы думаете?

Фортескью прочистил горло.

– Чай… э… пришелся бы кстати, но я думаю, что у повара уже есть готовое лекарство от нервов.

Патриция кивнула.

– Да. Достать чертополох в этом районе, пожалуй, будет трудно, да? – Она задорно ему улыбнулась, но, вспомнив о субординации, присела в очередном реверансе. – Простите, сэр. Моя мама говорит, что я слишком дерзкая.

Фортескью так хотелось выманить у нее еще одну улыбку или рассмешить ее. Но, увы, он слишком долго был Фортескью, чтобы с легкостью вновь стать Джоном.

– Ну что же… э… дайте знать леди Брукхейвен, что мы уже получили весточку от леди Тессы. Кажется, после церемонии наш кучер по ошибке доставил ее не по тому адресу, а затем сразу уехал. К несчастью, леди Тессе пришлось пару часов провести на улице, пока недоразумение не разъяснилось и карета не вернулась за ней для того, чтобы доставить на Примроуз-сквер.