Мне не нужны были эти знания, мне нужно было показать, что я не страшная психопатка или пускающее слюни животное. Подозреваю, что, только в этом убедившись, маги тут же поняли мои мотивы… но и что с того? Свой неживотный интеллект я скрывать и не планировала. И, в целом, свою порцию хорошего отношения я заслужила. Не ото всех, и, конечно, недоверие всё ещё проскальзывало в людях, но это было уже что-то.

Мне, к сожалению, не давали читать никаких газет, так что две моих встречи с Ритой (не считая той, что уже была, и эти два раза она была со своим фотографом) и ещё одна — с каким-то другим журналистом закончились для меня совершенно неизвестным образом. Это вызывало глухую растерянность, но я тешила себя мыслью, что когда-нибудь всё будет. В моих силах было сделать это «когда-нибудь» ближе и определённее.

По плану, несмотря на то, что, кажется, все беседы с психологом уже давно исчерпали себя, каждый день меня навещал маг этой профессии. И каждый раз находилось что-то новое — или старое, раскопанное не до конца. Конечно, мне не нравилось, что во мне копаются. Я отводила взгляд, раздумывала над ответами, раздражалась от спокойного пристального внимания, иногда срывалась и язвила, фыркала, сыпала откровенно циничными комментариями. Скорее всего, этого от меня и добивались. Не вызывающего поведения, а откровенных реакций.

Мне же было некомфортно: я не привыкла, чтобы меня так легко выводили на эмоции. И дело было даже не в магах — дело было в самой мне. Сначала думала, что, учитывая возросшую эмоциональность, надо бы просто лучше себя контролировать, но практика показала, что иногда что-то всё же прорывалось.

Как мне вскоре дали понять, моё «превращение» из дракона в человекоподобное к анимагии имело очень посредственное отношение. Во-первых, анимагии так, как я это делала, не учатся — это дело очень опасное, требующее предельной концентрации, таланта, наставника, заклинаний и зелий. Судя по тому, что учинили Мародёры, пока учились в Хогвартсе, не все пункты из перечисленных на практике оказывались обязательными — но я всё же проделала не это. И, по правде сказать, проделала вообще не совсем я.

Как объясняли, — потому что я просила, а «приказа сверху» что-то скрывать от меня, видимо, не поступало, — всему виной был тот самый ритуал. Он действительно имел место быть и оставил после себя кое-какие последствия, например, моё феерическое превращение в человека.

Вот представьте, что вы берёте вязкое тесто и заливаете его в формочку. Не мгновенно, но скоро оно примет форму этой самой формочки. То же было и с драконьей, теперь уже моей, магией, которая, как и всякая магия, всегда подстраивалась. Ребёнок взял в руки палочку? Вот он, канал выдачи энергии, прекращаем магические выбросы. Сильное эмоциональное потрясение в виде какого-то определённого человека? Замечательно, сейчас изменим патронус…

Когда моё сознание подсадили в тушку драконицы, магия начала меняться, подстраиваясь под своего нового обладателя. Новому обладателю нужно было сразу очень много: и контролировать её, и форму тела изменить, потому как этот новый обладатель очень уж отличается от старого. Но какой бы заковыристой ни была форма, магия принимает её. Не сразу, но, как показала практика в лице меня, и не растягивая этот процесс на долгие годы.

Как итог: форма моя стала почти человеческой (увы и ах, полностью человеком из магической твари я бы стать не смогла из-за того, что изначально магия была драконьей, животной — и свойств своих окончательно менять не хотела), а свои силы я могу контролировать так, чтобы частично управлять магическими выбросами. Чем они отличались от магии? Незатейливостью. Если с помощью магии можно было открыть замок, то с помощью магического выброса можно было выбить дверь. Если с помощью магии можно было заставить какое-то одно растение вырасти быстрее, то с помощью магического выброса в джунгли превращался весь сад.

Ещё магические выбросы, из-за своей ненаправленности, часто бывали слабы, но мне это не грозило. Магии у меня было столько, что, как выразилась одна целительница, «можно магглам раздавать, и ещё много останется».

Я спрашивала: получается, я сильный маг? Мне отвечали, что я не маг, потому как сквиб и магическое существо, и палочка в моих руках — не более чем тыкалка. Я не сильно расстроилась, потому как, наверное, изначально не очень доверяла такой удаче. И так уже слишком много хорошего: и иммунитет, и невосприимчивость, и магия ключом бьёт… Когда-нибудь рог изобилия, пролившийся на меня наравне с бочкой неприятностей, должен был закончиться.

Печально, что неприятности имели свойства не заканчиваться, а только приумножаться.

— Как скоро закончатся эти эксперименты безумных гениев? — под конец очередного сеанса с психологом, наблюдая, как он запихивает блокнот с ручкой (как забавно, что перьями пользовались нечасто и в основном те, кому мало нужно было писать; разве что в школах ещё, чтобы почерк был красивым) в широкий карман целительской мантии, спросила я.

— Да считай, уже закончились, — невозмутимо откликнулся он. — Со дня на день жди вердикта.

— Неплохо, — я была приятно удивлена, чуть улыбаясь мужчине на прощанье.

Мистер Рейнор, сначала оттолкнувший именно своей ролью, позже чем-то напомнил мне моего дядю. Тот тоже всегда воспринимал меня всерьёз, даже когда мне было лет пять от силы, и говорил обстоятельно и без глупых сюсюканий или пренебрежения. Некоторые целители, к моему ужасу, в начале явно не воспринимали меня как разумное существо и как раз-таки это и пытались провернуть. Быстро поняли, конечно же, что ошибались, но первые дни были незабываемыми.

Оставшись в комнате одна, я откинулась на спинку стула, закинула ногу на ногу и задумалась. Каким бы узником я себя ни ощущала, чувство времени мне не отказывало, а на вопрос, какое сегодня число, маги отвечали свободно, так что я знала, что прошло чуть больше полугода — на дворе стоял август. Сказать честно, я ожидала, что «вердикт» вынесут многим позже, спустя года полтора или два после моего появления. Но то ли я недооценила то, что можно проверять и в чем можно убеждаться, то ли что-то упускала из виду.

Как ни странно, показать мне то, что я упустила (или, скорее, не учла в данной ситуации) вызвался именно Уизли. Как только я выходила из комнаты, он тут же оказывался рядом; видимо, что-то магическое. Тогда я решила не сидеть на месте и, может быть, попытаться узнать от кого-нибудь побольше информации. Примерный список тех, кто обладал большим количеством знаний относительно того, что со мной творится, у меня уже был.

— Тебя скоро отсюда выпускают, — торжественно заявил мне Уизли, даже не поздоровавшись и довольно усмехаясь. То ли был рад принесённой вести, то ли просто настроение — как почти всегда — висело на отметке «хорошее».

— Я уже знаю, — разочаровала я его. Потом, впрочем, спохватилась: — Тебе известно что-то конкретное?

— И я даже могу тебе об этом рассказать, представляешь, какая радость! — хмыкнул он. — Думаю, скоро тебя поведут социализироваться. Сначала, конечно, выдадут газеты, позволят сунуться на другие этажи больницы… с сопровождением. Дамблдор настоял. Мерлин знает, сколько усилий потребовалось ему, чтобы убедить остальных поторопиться.

Смотря словно сквозь Уизли, который чуть кривил губы, явно пребывая на стороне Дамблдора, я ненадолго задумалась, даже скорее зависла. По моему мнению, это был слишком большой контраст: сегодня меня ещё не выпускают погулять по больнице, пока там ходят посетители, а «скоро» уже поведут на прогулку. Странно. Приятно, но настораживающе.

— А ты не очень рада, — проницательно заметил Уизли.

— И каким же образом у мистера Дамблдора это получилось? — ушла от вопроса я. Конечно, не очень рада; не люблю быть в долгу.

— У Дамблдора, из-за его заявлений, пошатнулась репутация. Если с тобой будет промах — она зашатается ещё сильнее. Но промахов не будет, — он улыбнулся. Не было ничего такого наигранного, не было, как пишут в книгах «и сразу стало понятно, что не будет». Немного поменялся тон, немного изменился взгляд, и фраза, вкупе с улыбкой, просто сразу же стала звучать по-другому.