Выйдя из-за куста, я поинтересовалась:
— Что это?
— О, вы уже все… — начал было он, но осекся, когда я задала вопрос. Удивленно приподнял брови. — Это капюшон.
— А зачем он? — непонятливо нахмурилась я.
— Укрываться от дождя или от ветра, — вежливо пояснили мне. — Да, прицепите это на пояс, думаю, пригодится.
Мужчина протянул мне кинжал в аккуратных, красиво тисненых ножнах. Рукоятка была резной, красивой, но всё же:
— Простите, я не умею держать оружие, к тому же, не люблю причинять вред кому бы то ни было.
— Госпожа кикимора, — сообщил мне мужчина, скрестив руки на груди. — Мы с вами отправляемся не на летнюю прогулку по окрестностям, неизвестно, что попадется нам на пути. Так что, будьте добры, возьмите кинжал и постарайтесь с ним не расставаться.
На это я не нашлась, что ответить. Принципы принципами, а смертный-то был прав — в выборе между своей жизнью и жизнью каких-нибудь разбойников, я не задумываясь выбрала бы себя. Тем более, что жизнь смертных всё равно короче нашей. Оборвать её раньше у того, кто этого заслуживает — не велика потеря. Кинжал занял законное место у меня на поясе — прицепил его туда Реджинальд, не доверяя моим способностям обращения с острыми предметами.
— А теперь, если вы не возражаете, вот ваша лошадь, — кивнул мне мужчина.
В углу полянки жался к ощипанной березке чудо-зверь — настоящий конь… Из моей головы мигом вылетели все мысли как об оружии, так и о людских портных. Это был коричневый жеребец, довольно хиленький, я бы даже сказала, крайне исхудавший, но всё же настоящий. Людской.
— Вам оседлать и помочь взобраться, — без всякого вопроса в голосе сообщил мне Реджинальд, и уже было сделал шаг в мою сторону, когда я ехидно улыбнулась, в мгновение ока метнулась к лошади, погладила её по холке, давая ей признать меня, принюхаться а через ещё пару секунд уже сидела у неё на спине. Седел я не признавала.
Мой спутник выглядел так, как будто я только что вывернула с корнем огроменный пень и перебросила его через все болото, но все вопросы проглотил и так же искусно взлетел в седло.
— Нам нужно ехать быстро, миновать эти места до сумерек, — бросил он. Кажется, я ущемила чье-то мужское самолюбие.
— До заката, — поправила я.
— Вам лучше знать, — пробормотал мужчина и пришпорил своего коня, следуя за мной — я все-таки получше, чем он, была знакома с дорогой.
Ехать на человеческом коне было непривычно — и под этим я имею ввиду непривычно медленно. Да, коня из плоти и крови я видела первый раз в жизни, а вот на Драгомировских духах-лошадях носилась не единожды. Они были разные — травяные, лиственные, земляные, но поездка была из тех ощущений, которые не забываются никогда в жизни. Духи неслись, не врезаясь в деревья, потому что они сами были частью леса — и лес уступал им дорогу, куда бы они ни направились. Ветер свистел в ушах, а мимо неслись всевозможные оттенки зеленого, желтого, красного, потому что отличить что-нибудь друг от друга во время такой скачки не представлялось возможным.
Да, с духами мы бы были у границ Владений за час, а с этими жалкими подобиями настоящих коней, похоже, предстояло провозиться как раз до заката.
Время тянулось издевательски медленно, ползло будто старый полуслепой уж, медленно скользящий в траве. Реджинальд со мной не разговаривал, а я не настаивала.
Люди в таких местах всегда предпочитают молчать — на них давит сила, которой они не понимают. И хотя я была уверена, что мужчина знает больше других смертных, но и его угнетал тяжелый воздух ельника, который пришёл на смену легкому аромату лиственных деревьев.
Тропы не было — кони то и дело норовили споткнуться о корни, нарочно вылезающие там, где их и в помине никогда не было. Чем дальше после полудня, тем быстрее начинал пробуждаться лес.
Темные лапы огромных елей хватали Реджинальда за рукава, ударяли по лицу — от него за версту несло человеком. Меня же лес узнавал и не ставил особых препятствий — только недоуменно покачивал кроной, всё ещё не понимая, что мне понадобилось. Я думала о том, как нам повезло, что день оказался солнечным, и всех обитателей сморило основательно, да оглядывалась на спутника. В лесах ведь с людьми нужно осторожно, не то…
— Кто это у нас тут? — скрежещущий голос, похожий на скрип старой коряги, заставило моё сердце ухнуть в пятки.
В узкий проход меж двумя деревьями ступило оборванное, грязное существо. Желтая кожа обтягивала выпирающие кости, едва-едва прикрытые лохмотьями. Я покосилась на мужчину — тот рассматривал лохмотья, в которое оно было одето. По его лицу нельзя было сказать, догадался ли он о том, откуда взялась эта человеческая одежда. На обрывках рубахи ещё виднелись засохшие капельки крови — видно, кому-то не повезло чуть меньше луны назад. Руки о шести пальцах были кривыми и длинными, они почти волочились по земле, ногти на них были черными. Но не это было самым устрашающим во внешности этой обитательницы лесов.
На нас, прищурившись, смотрел один-единственный глаз.
Реджинальда, поравнявшийся со мной, положил руку на меч, а его сузившиеся глаза пристально наблюдали за существом. Он выжидал момента, чтобы, как делают это все звери, наброситься на свою добычу… Только в этот раз добыча была ему не по зубам. Надеясь, что он воздержится от неразумных действий, я попыталась взять ситуацию в свои руки.
— Здравствуйте, бабушка Лихо, — вежливо поздоровалась я. — Удачен ли был месяц?
Сердце стучало где-то в районе ушей. Встретить Лихо Одноглазое, когда оно должно было уже укладываться спать — вот ведь незадача!
— Удачен, девонька, удачен, — довольно проскрипело Лихо, покачиваясь на ветру. Даже когда оно ело вдоволь — всё равно оставалось невероятно худым, чему завидовали наши кикиморы. Завидовать висящей коже и торчащим ребрам — верх странности, но на вкус и цвет, как говорится…
— Ночки вам потемнее, бабушка! — улыбнулась я как можно шире.
— Ой, спасибо, девонька, спасибо, — оскалило Лихо желтые кривые зубы. — Да вот только не нужна ночка-то поди, чтобы ужин прибёг. Чай не мне молодчика-то ведешь?
К чести Реджинальда сказать, он никак не отреагировал — видимо, решил предоставить мне шанс уладить всё мирно… Мудрое решение, учитывая, что Лихо убить обычным человеческим оружием невозможно. Если ранить в глаз — да, убежишь-то ты убежишь, да только недалеко. Догонит, поймает, и вот тогда уж пощады не жди. Меня есть никто не собирался, но ситуация складывалась пренеприятнейшая.
Мне оставалось только одно. Нарочито громко рассмеявшись, я спрыгнула наземь с коня.
— Да что это вы такое, бабушка, говорите? — сделала я страшные глаза, направляясь к Лиху, чтобы та подумала о чем-нибудь не о том. — Давайте, бабушка, отойдем, потолкуем меж собой.
Взяв Лихо под локоток, я отвела её подальше, косясь на моего спутника, на лице которого явно читалась мрачная решимость покромсать Лихо на кусочки. Мне оставалось лишь искренне надеяться, что он не примет наши перешептывания за рассуждения о том, как его повкуснее приготовить. А то станется ведь ещё с него. Человек, кто знает, что у него там в голове.
— Златенишечкин, объясни-ка мне, старой, чавось-то ты со смертным по лесам шастаешь, а? Да ещё по Драгомировским! Совсем в тебе совести не осталось, кикиморушка ты моя ненаглядная. Давай я его быстро порешу, а ты поезжай обратно в болотце, а то холода скоро, — Лихо поежилось, на мгновение прикрыв свой карий глаз с красноватой каймой.
— Так это свадебный подарок, — внезапно выпалила я.
— Чавось?! Чей?! — резко выпалило Лихо, с удивлением на меня вылупившись. — Сумневаюсь! Брехня!
— Да не брехня ничего! — ответила я, делая вид, что оскорблена. — Вы сами знаете, я этих дел ваших не люблю. Я по кореньям, да по ягодам, в жизни мяса в рот не брала. А этот вот заплутал в самую чащу, а я его пожалела и выпросила у Драгомира как подарок свадебный, душу его пожалеть, отпустить домой, к семье. Веду его до границы, а одежда — так авось кого встречу, на границе-то. Негоже, чтобы к нам крестьяне с факелами и заклинаниями повадились лазать. Пищеварению ведь мешают, — применила я решающий аргумент. Если Лихо и щурило свой глаз с подозрением, то пищеварение было почти священным культом, одно упоминание о котором приводило Лихо в благостное состояние духа.
