Итак, для начала слово «сколько». Оно меня вогнало в небольшой ступор, но я всё-таки протянула руку ближе к лицу девочки, расправив пальцы павлином, и начала поочерёдно загибать и разгибать их, одним глазом наблюдая за расширяющимися глазами собеседницы, а другим – за остатками лака, переливающимися на самых шустрых солнечных лучах, сумевших проникнуть сквозь плотную листву.
- С рукой что-то не так? – неуверенно предполагает Рута, на что я недовольно морщусь, качаю головой и ненадолго торможу, пока ко мне не приходит новая идея для объяснения.
Тогда я практически соединяю указательный и большой пальцы, после чего постепенно увеличиваю расстояние между ними и завершаю этот маленький ансамбль нарисованным в воздухе вопросительным знаком. Понимания на лице оппонента ничуть не прибавилось, скорее наоборот.
Ладно… проехали… показываем дальше.
Выставив указательный и средний пальцы, я прошлась ими по воздуху, а затем соединила большие и указательные пальцы обеих рук, чтобы тут же крутануть правым запястьем, желая изобразить смену дня и ночи. Для ясности указываю рукой в скрытое за растительностью небо. Понимания на лице девочки так и не появилось, а вот брови сменили место своей дислокации, переместившись к оборонительной линии волос.
- Давай, Пит вернётся, и ты с ним поговоришь, – предложила она, забирая пустую бутылку и пряча её в рюкзак. – Он тебя любит, должен понять.
Это заявление заставляет меня смутится, отказаться от вопросов на некоторое время и молча пить воду из второй врученной бутылки, куда Рута предварительно бросила какие-то травы, сказав, что они должны помочь смягчить боль в горле. А вот от протянутых ягод и орехов отказалась. Наверняка, при глотании они вызывают боли больше, чем простая вода, да к тому же любая мысль о еде не вызывает ничего, кроме рвотного рефлекса. Вскоре аппетит пропадает совершенно.
Прошло уже несколько часов, а Пита всё нет.
Нет, ну сколько надо времени, чтобы проверить силки? Полчаса? Час? При условии, что они далеко расположены – два максимум!
Так, где же Пит?
Не имея возможности задать разъедающий изнутри вопрос, я вперилась взглядом в Руту, которая в свою очередь следила за порхающей невдалеке иссиня-жёлтой бабочкой и внимательно пережёвывала пекан. В её движения есть что-то настораживающие. Подрагивающие руки, закусанная губа, неуверенный, несколько рассеянный взгляд, который, стоило ему встретиться с моим, был опущен в траву, куда вскоре упала капелька. Слеза.
Подгоняемая забившимся в несколько раз быстрее сердцем, я встала и подошла к девочке. Она всхлипнула.
Что…
- Я пыталась его отговорить, – пробормотала она чуть слышно и подняла на меня шоколадные глаза, с уголков которых ползли слёзы. – Честно, но… тебе стало хуже и…
- Где Пит? – спросила я одними губами, уже зная, что возненавижу ответ.
- Он пошёл за лекарством, – прошептала Рута. – К профи.
Её словам вторил пушечный выстрел.
Комментарий к Часть II. Игры.
VIII
Извините, что так долго, просто сейчас нахожусь в местах, далёких от интернета (и откуда ему в Европе взяться? Тут же степь кругом! (И никаких развлечений, кроме дождя и футбола...)), но надеюсь, что ожидание того стоило и продолжение получилось не таким плохим, как я думала.
====== Часть II. Игры. IX ======
Ведь чудо всегда ждёт нас где-то рядом с отчаянием.
Эрих Мария Ремарк «Время жить и время умирать»
Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет… Не-ет!!!
Я ходила туда-сюда, протаптывая колею, и насыщала организм огромным количеством кислорода, пытаясь следовать совету Руты, которая повторяла как мантру: «Китнисс, успокойся!»
Легко сказать, успокойся! А если это… если это он? Нет… Нет, нет, нет, нет!
- Китнисс, это не он, это не Пит.
Тебе-то откуда знать?
- Даже если он… – я замерла и с ненавистью посмотрела на лицо девочки, освещенное полоской света заходящего солнца. – Ты же всё равно ничем не поможешь.
Я скрипнула зубами, поджала губы и продолжила ходить кругами, признавая свою абсолютную бесполезность.
Я не могу помочь, потому что не знаю. Не знаю, где произошло. Не знаю, что произошло. Не знаю, с кем произошло. Я ни фига, ежик их всех задери, не знаю!
Как на уроке физики.
Заткнись! Не беси меня! Не сегодня! Не сейчас! Когда я понятия не имею, что делать. А делать что-то надо. Нельзя же просто сидеть и ждать, пока в небе не покажется чей-то портрет… Его портрет.
Ноги, не выдержав давления, подогнулись и опустили меня на утоптанную траву.
Это я. Я во всем виновата. Чего стоило мне очнуться на несколько часов раньше, и всё было бы в порядке. А лучше бы вообще мгновенно умерла, тогда он не вбил бы себе в голову, что должен меня спасти.
«Он тебя любит» …
«Меня ли?» – вот в чем вопрос.
Арр… Ёжик! Не надо мне было вообще сюда попадать! Вот тогда бы точно всё было хорошо! Все были бы счастливы! Пит со своей Китнисс, а я… со своими книгами и мороженым… без Пита. Совсем. Без него…
- Не плачь…
«А я не плачу, не плачу, – думаю, размазывая по лицу солёные капли. – Просто увлажняю кожу. Говорят, это полезно, особенно в такую жару…»
- Всё будет хорошо. Должно быть, – пробормотала Рута и, сорвав одуванчик, начала его общипывать. – Они правда могли... Ведь тогда он…
Моя рука, собиравшаяся последовать примеру девочки, так и замерла в сантиметре от стебля.
Что значит «тогда»?!!
И то ли Рута обучилась за эти минуты легилименции, то ли у меня было слишком выразительное выражение лица (да уж… строить мордочки – это я умею, и это единственное, на что я сейчас способна! Орр… Ненавижу быть бесполезной! Это самое ужасное чувство в мире – понимаешь, что происходит нечто ужасное и ничего не можешь сделать!), но она мне ответила, правда начала издалека и говорила немного сбивчиво.
- Когда закончилась охота белок, мы с ним отнесли тебя в безопасное место, сюда. И стали думать… я ведь сказала, что могу тебя спасти, просто… мне показалось, что если бы ты могла, ты бы мне помогла… Не знаю, с чего бы это, но я правда думала, что могу тебя спасти. Чем яд осы-убийцы отличается от яда белки-убийцы? Ничем. Почти… После того, как я использовала листья, яд вышел, но… Но что-то осталось. Температура, галлюцинации… Ты всё время их звала. Маму. Прим. Гейла.
Я звала их? Но… Нет. Я… Нет…
- Пит подумал, что профи ещё не списали его, сразу не убьют, оставят в команде. Он пошёл, чтобы раздобыть лекарство… и ещё кое-что… – я приподняла брови. – Так, мелочи… – всё ещё не сводила с неё чуть прищуренных глаз. – Немного еды, бутылки для воды, спальный мешок… оружие.
Идиот! Нет, оба идиоты! Совсем из ума выжили! Ладно – еда и лекарство, они небось этой пропажи вообще не заметили, но, чтобы не заметить пропажу оружия, надо быть полным кретином, коим ни Катон, ни Мирта не являются. Профи такого не прощают. Что если они подложили взрывчатку в какое-то место, про которое не знает Пит или ещё какую-нибудь ловушку придумали? С них станется…
Так, хватит! Нельзя забивать свою голову таким количеством негатива! Мысли – материальны, и если думать только о плохом, то всё будет плохо. Нет! С этого момента только хорошее! Пит вернётся живым и невредимым, мы победим, а они все умрут!.. В том числе и Рута… Да что же это такое?! Как?! Объясните мне, как оставаться оптимистом, когда всё в мире безальтернативное и колючее? Как… как ёжик.
- Темнеет, – прошептала союзница, провожая последний солнечный луч, шмыгнувший за макушки сосен.
На арену пришла ночь, о которой возвестил разорвавший на мелкие частички воцарившуюся на несколько минут тишину гимн Капитолия. И портрет… которого не видно. Сквозь плотную рубашку иголок и листьев, образующую купол, еле-еле проглядывает слово «дистрикт», но ни номера, ни лица не видно.
Нет. Я должна знать наверняка. А узнать смогу только сейчас, потом будет поздно.
И не обращая внимания на Руту и её просьбы не делать глупостей (раньше надо было про глупости думать, когда Пит отправился собой жертвовать… Идиот!), прорвалась сквозь кольцо хвойных стражников и побежала, спотыкаясь, падая, но вставая и продолжая бежать. А лес всё не кончался и не редел, и вообще не менялся! Такое чувство, что меня заперли в клетку, и я бегаю кругами по сводящей с ума чаще. А гимн скоро закончится…
