- Если бы всё было так просто, я бы сейчас сидела в поезде, направляющемся в Казахстан.

Он прищурился.

- Ты меня интригуешь. Опять. – известил меня парень, прежде чем взять в плен мои руки и глаза. – Расскажи, я помогу.

- Зачем тебе помогать мне? Опять.

Он ненадолго задумался.

- Ну… наверное, потому что вчера это была не помощь, а откровенное издевательство с моей стороны. Кроме того, кто-то же должен это делать. Помогать людям. Иначе, мы все будем повторять одни и те же ошибки. Снова и снова.

- Одни и те же ошибки… – тупо повторила я, пока до меня не дошло. – Снова и снова. Аааа! – я кинулась обнимать ошарашенного парня. – Ты гений! Спасибо!

- Да не за что…

Не забыв на прощание поцеловать в щёчку моего героя, я побежала и тут же затормозила.

- Подожди ка… – обернулась, чтобы узреть удовлетворённого ролью помощника блондина. – Только сейчас поняла, что даже не знаю, как тебя зовут.

Он загадочно улыбнулся и склонил голову на бок.

- Зови меня как тебе будет угодно! Я всё равно услышу и приду.

Я чуть поморщила носом.

- Это прозвучало самоуверенно и слегка… по-маньякски.

- Но тебе понравилось.

- И опять же, самоуверенно.

- И опять же, тебе понравилось.

Я рассмеялась и кивнула, признавая своё поражение.

- Прощай, Рататуй!

- До встречи, солнышко!

Меня аж перекосило, но только он этого уже не видел, потому как я со всех ног неслась к своему порталу в другой мир.

И почему все называют меня солнышком? Они что, думают, что я бессердечный манипулятор, вокруг которого вертится вселенная?! Хотя, нет… Вряд ли… На такое сравнение способна только моя извращенная фантазия. Надо будет просто перекрасить волосы и сжечь все жёлтые вещи, от которых ломится мой гардероб, но только потом… когда-нибудь в следующей жизни… Когда я стану кошкой… На-на-на-на…

Наверно…

====== Часть II. Игры. VII ======

Если у тебя хватит смелости, чтобы сказать «прощай»,

жизнь наградит тебя новым «привет».

Пауло Коэльо

Прежде, чем приступать к осуществлению внезапно осенившего меня плана, я решила попрощаться с папой и сестрой. Не напрямую, конечно… Просто, мне кажется, что будет неплохо напоследок разделить с ними единственный отрезок времени, на который наша семья собирается в полном составе в одной комнате – ужин.

- Ооо… – папа с наслаждением раздувает ноздри, вываливая на свою тарелку содержимое сковородки, обладающее невероятным цветом и запахом. Настолько невероятным, что я с трудом удержалась вслед за Алиной зажать пальцами нос. – Вот вы мне скажите, какой ужин может быть без жареного лука?

- Обыкновенный, – сказала сестра, прощаясь с остатками захваченного в плен воздуха. – Я бы даже сказала… вкусный.

Отец мигом хмурится и бросает сковородку в раковину.

Да, лук – это для него первая больная тема после пульта, к которому он вообще запретил притрагиваться. Нет, с луком совершенно другая история. Он готов только его и есть целыми сутками, а заодно и нас кормить. Уверена, что если он когда-нибудь и поддастся на Алинины уговоры поехать в Италию, то только ради лукового мороженого.

- Если тебя что-то не устраивает, то вот, – на стол легла извлеченная из фартука, на котором, кстати, написано «Всё, что я готовлю – вкусно!» (Я подарила! Года три назад, когда у него была не луковая, а блинная зависимость. И почему в нашем мире всё такое непостоянное?) купюра с изображением Архангельска. – Пойди, купи хлеба…

И не порть мне аппетит.

Он этого, разумеется, не сказал, но тон подразумевал только такое логическое завершение.

Сестра насупилась, а её рука потянулась к деньгам, чтобы, преодолев половину стола, замереть над миской салата.

- А сколько из этих денег я могу оставить себе? – вопросила Алина, прищуриваясь.

Папа вздохнул, как обычно делает перед тем, как сказать то, о чём потом пожалеет.

- Сколько тебе совесть позволит.

- Я забираю всё! – воскликнула она и исчезла вместе с купюрой, захваченной цепкими наманикюренными пальчиками.

- Это было весьма недальновидно с твоей стороны, – замечаю я, приступая к нанизыванию на вилку милипиздрических кусочков огурца и помидора. Сколько раз говорила папе, чтобы он не просил Алину делать салат: она либо накромсает на куски, не влезающие даже в папин рот, либо нашинкует в конфетти – всё зависит от её настроения.

- Напротив, – он встал, чтобы достать из буфета кусок хлеба, которого, стоит заметить, там было две буханки, и, намазав на него аджику, сел и направил в мою сторону долгий пронзительный взгляд. – Теперь нам никто не помешает.

Ой, что-то мне это не нравится… Фразочка напрягает похлеще, чем «Давай поговорим».

- Что с тобой происходит, солнышко?

- Ничего не происходит, – я нервно дергаю головой и опускаю взор в тарелку, тем более что там такая интересная картина в стиле абстракционизма – глаз не оторвать. – И не надо называть меня солнышком.

- Вот! Вот об этом я и говорю, – кивает он, откусывая половину от своего бутерброда. – Раньше ты любила, когда я тебя так называл. Ты же всегда была моим лучиком счастья, в отличие от той тучки, которая не может смирится с моими маленькими слабостями. А сейчас…

Нет, нет, нельзя… нельзя, чтобы всё так закончилось.

- Пап, я… я просто устала. Не выспалась!

- Так иди и поспи! – то ли приказывает, то ли умоляет он, опустошая рюмку водки. – Если это поможет тебе вновь стать моей любимой вечно улыбающейся дочей, можешь проспать хоть всю неделю, но не дольше, ведь потом у нас…

- Рыбалка.

Точно, мы же целый год ждали папиного отпуска, чтобы поехать на рыбалку…

- Ты помнишь?!

Никогда не забуду.

Киваю, встаю и хочу уйти, но застываю на пороге. Не так я себе представляла свой прощальный ужин.

- Пап, я люблю тебя, – шепчу, приказывая таракашкам использовать все краски, какие они только найдут в подсознании, чтобы запечатлеть каждую маловажную деталь нашей кухонки на холсте моей памяти. Я хочу запомнить всё. И этот вечно грязный чайник, который, лично я драю каждый месяц, но чище он от этого не становится, и этот холодильник, усыпанный изгрызенными, порванными, выцветшими на солнце магнитами, собранными по всем городам России, в которых мой отец бывал по долгу службы, и эта картина, занимающая полстены, она ведь никому не нравится, но висит здесь уже лет одиннадцать, не меньше, и этот стол, купленный в ИКЕА, не шатающийся только благодаря каталогу ИКЕА, примостившемуся под левой задней ножкой, и, конечно же, папа, с встревоженным, будто понимающим, что я прощаюсь, взглядом.

- И я тебя… зайка.

- Оу, нет! Лучше зови солнышком! – морщусь я, а он смеется и моментально успокаивается, зачёрпывая столовую ложку жареного лука и протягивая мне.

- Хорошо, но только после того, как ты это попробуешь…

Расширенными от ужаса глазами я посмотрела на эти золотисто-коричневые кусочки, напоминающие лежащих на муравейнике опарышей, и покачала головой.

- Зайка, так зайка! Пожалуй, попрыгаю я отсюда…

Как. Же. Я. Обожаю. Законы. Её. Величества. Подлости.

Большой плакат и не менее большие, даже жирные кавычки, выложенные свернувшимися в калачик ежами и вереницами тараканов с транспарантами, декламирующими «Долой Красную королеву!» и «Нет – монархии! Да – демократии!»

Ведь такой простой план был… Открываю книгу на нужной странице и засыпаю. Но нет… Как всегда, когда нужно уснуть пораньше (особенно, если на первом уроке самостоятельная по физике), сон, получивший приказ от Её Величества, залез на шкаф и слезать оттуда не планировал, как я его ни упрашивала.

До четырех часов утра, о которых меня оповестила вернувшаяся со свидания сестра, я чего только не перепробовала – читала Мёртвые души, считала слонов и слоних, овец и... залезала в интернет, чтобы вспомнить, как зовут мужей овец (точно, баран!), полежала, ещё раз залезла в интернет, на этот раз за тем, чтобы найти советы о том, как лучше уснуть, открыла форточку, съела чайную ложку мёда, потом увидела совет о том, что можно съесть целую луковицу, и разочаровалась в интернете. Единственное, что я не попробовала, так это снотворное, но только потому, что аптечка и всё её содержимое – мои ровесники. В четыре пятнадцать я решила попробовать отжиматься до тех пор, пока совсем не обессилю и не отключусь. Постелила плед, положила книгу и начала отжиматься. Первую часть плана я исполнила довольно быстро – обессилила и упала мордочкой на книгу я после третьего раза, но вот уснуть так и не удалось.