— Красиво поешь, солнышко…

====== Часть II. Игры. II ======

Что может дать один человек другому, кроме капли тепла?

И что может быть больше этого?

Эрих Мария Ремарк

Мне понадобилось прочувствовать четыре удара сердца, чтобы осознать, что раздавшийся голос — не плод моего подгоняемого расшатавшимися нервами воображения, и отскочить подальше от источника звука. Точнее — попытаться отскочить, причем неудачно, парень среагировал быстрее меня и успел не только приблизится, но и зажать рот рукой, а также обжечь моё ухо дыханием, прошептав в миллиметре от него: «Тише, Китнисс… Ты же не хочешь, чтобы наши друзья услышали и пришли на огонек?»

«Не хочу», — призналась я сама себе, но это не помешало мне укусить его за средний палец (предупреждение: палец выбран совершенно случайно, без всякого ехидного умысла — до какого дотянулась, тот и укусила), воспользоваться замешательством и, вырвавшись из на миг ослабленного захвата, отстраниться на безопасное расстояние, хотя, безопасность — это не тот термин, который следует употреблять на арене. Мысль убежать, конечно, возникла, но вряд ли бы мне удалось, к тому же не хотелось наткнуться на кого-нибудь, кто не будет медлить как этот индивидуум. Поэтому я судорожно огляделась, схватила лежавшую у ног палку, которую даже собаке в рот стыдно давать, и развернулась, чтобы наконец узреть возмутителя спокойствия, коим оказался Пит.

И почему я не удивлена?

— Что ты здесь делаешь? — бросила я ему, перехватив палку поудобнее, намекая на то, что могу ей воспользоваться, не знаю как, но смогу, пусть это и довольно глупо — лезть с корявым обрубком на человека с холодным оружием.

Пит поморщился. То ли ему был неприятен мой тон, то ли укус комара прямо в то место, где обычно располагались такие милые ямочки — незаменимый атрибут главного героя любовного романа с тошнотворно-малиновой обложкой. Но без ямочек это был бы не Пит, ведь они делают его таким очаровательным… Так. Какой к ёжику любовный роман? Какие ямочки? Какой Пит? .. Очаровательный… Ёжик! О чем я думаю? У него нож в руке! Я конечно, не знаю, что у него на уме, но вряд ли он собрался морковку шинковать!

— То же, что и ты, — ответил он. — Играю.

— И за кого играешь?

Пит слегка наклоняет голову так, что блики факела перестают прокрадываться в его глаза, и те становятся абсолютно чёрными. Ответ мне точно не понравится.

— За белых, — прошептал еле слышно.

Понятно…

Я вскинула голову, сузив глаза и поджав губы, он бросил факел, вонзившийся в землю острым концом, и… я не знаю, как мне удалось сдержать панический визг, обычно бесконтрольно вырывающийся из моего рта при виде этого ужаса, который не умеет ни летать на крыльях ночи, ни прилипать к моей подошве, но все-равно заставляет каждую клетку моей крови сворачиваться и разворачиваться обратно. Когда оцепенение, завладевшее моим телом на безумно долгие доли секунды, ослабло, я заставила себя зашевелиться и запрыгнуть на бревно. Этого сознанию, охваченному пришедшим на смену шоку страхом, показалось недостаточно, и я попыталась залезть на самую высокую поверхность, находящуюся в радиусе одного метра от меня — Пита. Правда забраться на его макушку, как хотелось изначально, не удалось по некоторым причинам (может, жрать надо было меньше?) и поэтому я расположилась на его руках, из которых от неожиданности выпал нож.

— Убери, убери, убери! — прошептала, с трудом сдерживая крик, с мольбой глядя на парня, который в данный момент представлял из себя изваяние из коллекции «Ошарашенные».

— Что?

— Убери эту гадость куда подальше! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

Он сильнее прижал меня к своей груди, чтобы лучше видеть находящееся под ногами (при других обстоятельствах я бы с удовольствием поймала кайф от этого довольно неоднозначного положения, но сейчас все остальные чувства притуплял ужас), с облегчением выдохнув, сказал:

— Это уж.

Часть страха преобразовалась в раздражение.

— Да какая мне разница как зовут это чудовище, я с ним на брудершафт пить не собираюсь и… — Стопулечки. – Уж? Это тот, который не ядовитый?

Пит кивнул.

— Упс.

Мда… Немного неудобно получилось… И даже такой любопытный вопрос, как «откуда здесь уж?», смущение отодвинуло на задний план.

Я склонила голову и притихла. По идеи либо мне надо было спрыгнуть с его рук, либо ему спихнуть меня, однако никто из нас и не думал шевелиться. Мне слишком тепло и уютно в его объятиях, чтобы даже думать о том, чтобы вернуться под безжалостные порывы ветра, а ему… да ёжик его знает…

Так мы и встретили первый на арене рассвет – я, выводя палкой, которую несмотря ни на что не выронила, незамысловатые узоры на левой руке, а он, теребя носом мои волосы.

— Женишок! — раздавшийся крик поставил второй синяк на моё обожающее приключения правое полупопие, потому как Пит, услышавший его, мигом меня отпустил.

— Аккуратней, — прошипела, намереваясь добавить что-то типа «я не мешок муки, чтобы со мной так обращаться», но настроение мигом улучшилось, потому как под левой рукой красовалось серебряное лезвие.

— Ты куда пропал?

— А он за тебя переживает, — хмыкнула, вставая и пряча оружие в рукав куртки, не забыв согнуть руку в локте, дабы контрабанда не вылетела.

Пит никак не отреагировал на моё ничуть не лишенное ехидства замечание, он озирался быстро, но достаточно внимательно, чтобы через семь ударов сердца (извините, конечно, что все считаю в ударах, но часов у меня на руке нет — только пульс) уставился на меня, осознав, что искомого на земле нет.

— Китнисс, отдай нож, — интонации такие… сердито-кровожадные… очень нетипичные для Пита.

— Какой нож?

Игра в дурочку (хотя, какая к ёжику игра? По мне так я самая натуральная дура, если не пытаюсь держать в уздцах присущее мне чувство юмора, в таком-то месте…) прекратилась быстрее, чем началась, потому как предательница-ветровка не возжелала оправдать возложенную на неё ответственность и прогнулась под весом ножа.

Пришлось разочарованно сцепить зубы и попятится назад.

— Китнисс, нож, — надавил парень и тоже начал двигаться в ту же сторону, что и я, пытаясь надавить на совесть, или что-то другое, удаленное заместо аппендикса ещё в раннем детстве, своими до ледяного холодка, бродящего по ключице, незнакомыми глазами. Я и так плохо знала настоящего Пита, а этого парня, который смотрел на меня как… ааа… у меня отключилась фабрика сравнительных образов… могу сказать одно — приятных чувств он не вызывал. Но вместо вполне ожидаемого страха или хотя бы опасения, вспыхнули злость и упорство, спровоцированные искоркой сомнения: неужели это, все-таки была игра? .. В конце концов, я же не Китнисс, с какой стати ему в меня влюбляться? Любовь… Что есть любовь? Мда… время для философских размышлений я выбрала не самое удачное… — Нож дай, немедленно!

— Да у вас там этих ножей — хоть заколись, хоть зарежься! Твои дружки дадут тебе новый, если скажешь, что на тебя напала какая-нибудь… — блин, кто же тут водится? — генномодифицированная… — эм… — саблезубая… — уу… — бешеная… — и… — облезлая… - кто? — белка!

Оу… Если я выживу, то надо будет устроить пышные поминки по моей бедной фантазии.

— Генномодифицированная. Саблезубая. Бешеная. Облезлая. Белка? — каждое слово — плевок, разъедающий ребра и проникающий в сердце. Вроде же ничего такого не сказал, но мне так плохо стало, что… В общем, гадость эта любовь, однозначно — гадость.

Сделала ещё один шаг назад и уперлась спиной во что-то… или в кого-то? Цепенею, перебирая в уме всех, кто может оказаться сзади — от Катона до Руты, но через пару ударов сердца расслабляюсь, осознавая, что это всего лишь дерево. Но эта небольшая заминка стоила мне свободы — Пит успевает меня нагнать и заключить в ловушку, упираясь в чуть влажный ствол руками по обе стороны от моей головы.

Единственное, что пришло в мой загнанный в угол мозг, это выдавить еле слышно:

— А я ведь… могу тебя убить…