В спорных обстоятельствах всегда отдадут предпочтение кровным узам. Я начала чувствовать себя так, словно иду по лезвию ножа и при любом неверном шаге могу рухнуть в бездну нищеты.

Но все же, когда наступил май, я, по-прежнему опутанная нитями моего безумия, пылала решимостью сохранить все, что имею. Несчастье случилось в четверг. В тот день я решила остаться дома, а не ехать, как всегда, на рынок; незадолго перед тем я лечила мужа от серьезной простуды и очень устала. Энни ушла в Зеннор проведать родственников, а Гризельда уехала с моим мужем в Пензанс, поэтому дома я оставалась одна.

Я сидела в своей комнате и с горечью думала о том, что мне скоро исполнится тридцать один год, а я все еще попусту трачу остаток лет, как вдруг внизу послышался стук закрывшейся задней двери.

– Кто там? – громко крикнула я.

Ответа не было.

Неожиданно разволновавшись, я помчалась вниз, но, когда распахнула кухонную дверь, мои надежды растаяли так же быстро, как и появились.

– Вот ты где, Джанна, – сказал удивленный Джаред. – Я так и думал, что ты дома.

Шок от встречи с ним и сильное разочарование заставили меня задрожать от ярости.

– Как ты смеешь проникать ко мне в дом и так пугать меня! – налетела я на него. – Я скажу твоему отцу…

– …что сохнешь по мистеру Касталлаку из Морвы?

Эти слова были как удар. Я-то думала, что умело скрываю свои чувства. Мне и в голову не приходило, что влюбленная женщина выдает себя миллионами мелких, но красноречивых признаков.

Джаред засмеялся.

– Давай договоримся, Джанна, – уверенно сказал он, забавляясь моей реакцией. – Все будет справедливо. Отец оставил тебе дом в пожизненное владение, так ведь? Обещай мне, что отдашь дом мне, когда он умрет, а я дам тебе сто фунтов. Я знаю, что получу ровно столько. Обещай, и я позабочусь, чтобы отец никогда не услышал о мистере Касталлаке. Если же нет… тогда я расскажу ему, что происходит, и тебе не достанется ни дома, ни денег.

– Ты обнищаешь раньше, чем это произойдет! – закричала я в новом приступе гнева. – Скажи, скажи ему, и мы посмотрим, кому он больше поверит, тебе или мне! Он поверил мне, когда ты обвинил меня в романе с фермером Полмартом, поверит и теперь! Только попробуй заварить эту кашу и увидишь, к чему это приведет! Только попробуй!

Наступила тишина. Джаред на секунду заколебался. Мы стояли близко друг к другу, нас разделяло менее двух футов. Я смотрела ему в глаза, и он смотрел в мои с таким же вызовом. Неожиданно выражение его лица изменилось; темные глаза стали не такими жесткими, угрюмая линия рта смягчилась.

– Что ж, в мужестве тебе не откажешь, – сказал он.

Я быстро сделала шаг в сторону, но все-таки недостаточно быстро. Он опередил меня и, прежде чем я смогла понять, что происходит, дернув за запястье, прижал к себе и поцеловал в губы.

Комната закачалась, поплыла, потеряла очертания. Я одеревенела от отвращения, меня парализовала паника. Я чувствовала, как его огромные руки, поросшие черной шерстью, скользнули по моим бедрам, потом быстро пробежали по груди, а язык, словно чудовищное орудие пытки, задвигался у меня во рту. Я задыхалась. Его влажные губы были отвратительны на вкус, но, поскольку он прижал меня к стене, я не могла повернуть голову.

Неожиданно все кончилось. Джаред исчез; я, ослабевшая и задыхающаяся, опиралась о стену, но, когда я открыла рот, чтобы закричать, зрение мое прояснилось и я увидела мужа, наблюдавшего за нами через проем двери.

На следующий день он уехал в Пензанс, отказавшись говорить, зачем едет. Со времени своего раннего возвращения с рынка он не сказал мне ни слова, и, хотя его молчание довело меня до слез, он все равно не стал со мной разговаривать.

Четырьмя часами позже, когда он выходил от юристов после составления нового завещания, у него начался сердечный приступ, и он умер прежде, чем его успели доставить в больницу.

Мне бы хотелось написать, что все были очень добры ко мне, но это не так. Именно тогда я узнала, кто мне настоящие друзья, а кто просто притворялся таковыми, потому что я была женой одного из самых зажиточных фермеров в приходе. Священник мистер Барнуэлл, как я и ожидала, был участлив и добр; он был наилучшим из священников, мудрым, понимающим и лишенным предубеждений. Мои работницы Этель и Милли тоже были настолько добры, что пробыли в доме несколько часов после похорон, когда мне трудно было оставаться одной, но я подозреваю, что они тоже принялись сплетничать, как только я отвернулась.

Сплетен было множество. Воздух, казалось, был переполнен ими.

– Вы слышали? – сказал кто-то, когда я появилась на Маркет-Джу-стрит в Пензансе, чтобы повидать юристов мужа. – Джон-Хенри Рослин… Вот что бывает, когда старый человек женится на легкомысленной молодой женщине… всего четыре года прошло, а он уже умер! Разрази меня гром, ей палец в рот не клади! Подумать только, Джон-Хенри Рослин, который столько лет был женат на той милой, почтенной женщине, вдруг взял в жены барменшу, которая годилась ему в дочери… а ведь мы все знаем, что значит быть барменшей в таком городе, как Сент-Ивс!

Казалось, даже юристы мужа разглядывали меня с похотливым интересом. Завещание хранилось у мистера Требарвы, старшего партнера в «Холмс, Холмс, Требарва и Холмс», самой большой конторе поверенных в Пензансе, но с мистером Требарвой в то утро, когда я пришла, был его помощник, молодой человек по имени Винсент. Когда приехали Джаред и Джосс, завещание было зачитано, и мистер Требарва, переводя нам юридические термины, пояснил, что именно муж сделал перед смертью.

Он полностью исключил Джареда из завещания; его маленький внук Абель, которому было два года, получил деньги, скот, землю и ферму, которую сдавали в аренду; впрочем, Джаред в качестве опекуна вместе с мистером Требарвой имел право распоряжаться наследством от имени ребенка до его совершеннолетия. Джосс получил золотые часы отца и двадцать пять фунтов. Что касается меня, мне был оставлен дом и ни копейки на жизнь и на поддержание построек, сада и огорода, которые были завещаны мне же, но не в пожизненное владение, а как поместье, наследуемое без ограничений. Я тут же поняла, что буду вынуждена продать наследство, в то время как Джаред, действуя от имени сына, будет вынужден его купить, если захочет получить обратно семейный дом. Муж сдержал слово и оставил дом мне, но так, что я лишена была возможности в нем жить.

– Так тому и быть, Джанна, – сказал Джаред, с трудом сдерживая гнев. – Мы оба наказаны. Называй свою цену, и, если она будет разумной, ты ее получишь. Мистер Требарва может оформить сделку и проследить, чтобы с юридической точки зрения все было правильно, а потом, получив деньги, ты сможешь купить себе маленький коттедж в Сент-Ивсе.

Как только он произнес слово «Сент-Ивс», я поняла, что не смогу уехать и не уеду с фермы. Она стала для меня домом – единственным настоящим домом за всю мою жизнь. Он дарил мне покой и безопасность, убежище после всех лет тяжких трудов и лишений, которые последовали после увольнения из замка Менерион. Дом был моим, я его любила, и никто, а уж Джаред и подавно, не отнимет его у меня.

– Я не продам его, – сказала я.

Последовала горькая и ожесточенная ссора, во время которой мистер Требарва безуспешно пытался выполнять роль посредника, а молодой Винсент выглядел подавленным и смущенным.

– Но у тебя нет денег! – вопил Джаред. – А если ты хочешь сводить концы с концами, тебе придется купить скот взамен того, что он оставил мне!

– У меня есть сбережения, – сказала я. Но это была ложь.

– Даже если ты купишь кур и коров, тебе все равно не свести концы с концами!

– Время покажет.

– Ну что ж, смотри! – кричал Джосс. – Мы тебя выживем!

– Молодой человек, нельзя же так разговаривать с дамой, – увещевал мистер Требарва, очень скандализованный подобной угрозой.

– Она не дама! – возразил Джосс, дрожа от ненависти. – Об этом известно всем в Сент-Ивсе!