Susan Howatch

PENMARRIC

Copyright © Susan Howatch, 1971

All rights reserved

This edition is published by arrangement with Aitken Alexander

Associates Ltd. and The Van Lear Agency LLC.

© Ю. Толкачева, перевод, 2017

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017

Издательство АЗБУКА®

Мне было десять лет, когда я впервые увидел свое Наследство, и двадцать, когда я впервые увидел Джанну Рослин, но моя реакция в обоих случаях была одинакова. Я равно нуждался в них.

Я хотел получить Наследство, потому что готический стиль этого архитектурного кошмара поразил мое детское воображение, потому что борьба моей матери за то, чтобы сохранить поместье за мной, была, на мой детский взгляд, не жалкой, не унизительной, но пронизанной благородством и мужеством, потому что в праве на него мне было отказано, а ребенку ничего так сильно не хочется, как того, что невозможно получить. А Джанну Рослин я хотел, потому что мне было двадцать лет и я грезил женщинами, особенно красивыми женщинами, и более всего теми, которые были красивы, хотя не принадлежали к сословию, в котором я был рожден.

Мы встретились случайно. Вообще-то, мне нечего было делать во дворе зилланской церкви в два часа пополудни в тот жаркий июльский день 1890 года. Мне, собственно, нечего было делать даже в самом Зиллане. Я не был знаком с этой частью Корнуолла, потому что я родился и вырос близ реки Хилфорд, а мягкий климат южного Корнуолла с его деревьями, реками и убегающими вдаль холмами не имеет ничего общего с бесплодным северным побережьем, его обдуваемыми ветром пустошами, отвесными скалами и предательским прибоем.

Зиллан был изобиловавшим пустошами районом в северной части графства.

Я гулял там в тот день после ссоры с отцом в его временном пристанище в близлежащем районе, и поскольку был сильно расстроен в тот момент, то не обращал внимания на окрестности, пока не оказалось, что я иду деревенской улицей по направлению к церкви. Зиллан был привлекательнее, чем те скопления простеньких домишек, которые в северном Корнуолле обыкновенно именуются деревнями. Сады перед домами, сложенными из серого камня, были полны цветов, паб под названием «Удача рудокопа» недавно выкрашен, и даже местная бездомная собака хорошо откормлена. По всей видимости, бедность, которая сопровождала продолжающийся спад в оловодобывающей промышленности, пока еще не добралась до этого уголка графства. Задержавшись взглядом на столбах дыма, вырывающегося из нескольких шахт, видневшихся на горизонте, я прошел через боковую калитку на церковный двор и бесцельно побрел в тени нормандской башни к дверям церкви.

На паперти я замешкался, не зная, что делать дальше. Я старался не думать о недавней ссоре с отцом, о бесконечных стычках с матерью, о Наследстве, которое хотел получить так давно и так сильно. Я смутно понимал, что никогда в жизни не был столь одинок, но все же был слишком потерян и слишком запутался, чтобы полностью осознать, насколько несчастлив. Я просто замер на паперти зилланской церкви, словно обретя спасение от какой-то давящей, преследующей меня силы, и, пока я так стоял, ветерок бежал по пустоши, а с безоблачного летнего неба на нее светило полуденное солнце. На церковном дворе было очень тихо. Самый пейзаж, казалось, застыл в таинственном предвкушении; недвижный, завороженный этой атмосферой ожидания, я посмотрел через проем калитки в конец деревенской улицы и увидел одинокую фигуру женщины, которая медленно приближалась ко мне, пересекая пустошь.

Она была в черном и несла букет алых роз.

Я все смотрел на нее, стоя в тени на паперти, а где-то высоко над моей головой на церковной башне часы начали отбивать время.

Она миновала первый дом на краю деревни, и движения ее были столь плавны и легки, что, казалось, она бесшумно скользит по узкой улице. Она не смотрела по сторонам. Ветерок с пустоши взметнул на миг вуаль с ее шляпки, и она подняла руку в черной перчатке, чтобы ее поправить.

Она приблизилась к калитке ограды. Цветы оказались всего-навсего дикими розами, такими же, что росли у стен по соседству, но именно эта их простота делала оранжерейные лондонские розы тривиальными и нарочитыми. Женщина прошла через церковный двор к паперти, и я уже готов был выступить из тени на свет, когда она меня заметила.

Должно быть, она удивилась, увидев незнакомца в этой глухой деревне, затерянной среди пустошей, но даже тени этого удивления не отразилось у нее на лице. Она продолжала свой путь так, словно меня и не существовало, и я понял, что она хочет пройти по тропинке мимо паперти на другую сторону церковного двора.

Я непроизвольно пошевелился. На мне не было шляпы, но рука моя потянулась к голове прежде, чем я вспомнил об этом.

– Добрый день, – сказал я.

Она соизволила взглянуть на меня. Глаза за вуалью были голубые, широко расставленные, обрамленные темными ресницами. Секундой позже она чуть склонила голову в ответ на мое приветствие и прошла мимо, не промолвив ни слова.

Я смотрел ей вслед. Затем тоже прошел через двор и оглядел могилы за церковью. Она была там. Алые розы лежали на свежем могильном камне, а она недвижно стояла возле, склонив голову и сложив руки. Меня она не видела.

Я решил присесть на ограду и осмотреть архитектуру дома напротив, который, как я предположил, был домом приходского священника. Некоторое время я его изучал. А когда пришел к выводу, что дом был чрезвычайно непримечательным зданием, то услышал, как звякнул засов калитки в ограде, и увидел, что женщина пошла по улице обратно. Дойдя до конца деревни, она опять свернула на тропинку, бегущую через пустошь, и я провожал ее взглядом, пока она не скрылась из виду.