— За это время до Владивостока можно долететь. Ну, Манечка, и место ты для дачи выбрал! — ворчал Тучин.

— Ничего, успеем. К утренней зорьке попадем — и хорош. Наша рыба от нас никуда не денется.

Казалось, на остановках никто не выходит. Но вагон постепенно пустел. Наконец вышли и они.

И оказались в каком-то ином, позабытом мире. Где-то далеко постукивал дятел. Трещала сорока.

Они пошли черемуховой рощей. Прежде Колюзину приходилось видеть три-четыре, ну, положим, десяток черемух рядом, но вот столько, чтоб на полкилометра одна черемуха, он видел впервые. Деревья высоченные. И вся черемуха цвела. От земли, где ветки стлались по тропе, до верхушек на десятиметровой высоте. Тропка, словно снегом, засыпана лепестками цветов. На ней остаются темные следы. Висят блинки паутины. Вся черемуха благоухает. Какая-то сказка, сон.

— Ты что ж, Мариан, скрываешь такое чудо от людей? Сюда на экскурсию возить надо. А ты… — ворчал Тучин.

— Пришли, — сказал Манечка.

Они вышли за черемуху и увидели… И по рассказам Сибирякова Антон Васильевич представлял, что у того домишко маленький. Но то, что увидел, поразило и его. Некая избушка на курьих ножках. Окошко заткнуто тряпкой. Вдоль стен — крапива высотой до крыши, прошлогодний высохший малинник.

— Да я в нее и не влезу! Это все равно, что слона загнать в телефонную будку, — проворчал Тучин. — Ты куда меня привел, Манечка?

— Ничего, влезете. Она резиновая. — Манечка открыл висящую на одной петле калитку в сад. Избушка стояла на самом берегу озера, по которому разбросаны многочисленные острова.

Манечка первым поднялся по скрипучему крыльцу, снял ржавый замок, который, как оказалось, не был заперт, пощелкал в сенях выключателем.

— Проходите.

Колюзин вошел и остановился, изумленный. Из сеней дверь вела в кухню, освещенную лампами дневного света. Стены кухни отделаны белым пластиком.

В соседней комнате — письменный стол. Полка с книгами. Большая Советская Энциклопедия. А над полкой, на вбитом в стенку гвозде, выкованном в кузнице, висели липовые лапти. Аккуратные такие, для выставки, в белую и темную клетку.

Главное же, что изба внутри оказалась просторной. И впрямь резиновая.

— Э-э, да у тебя тут боярские хоромы, — влезая в избу, прогудел Тучин. Он сразу плюхнулся на диван к окну. — И вид на озеро! Мне, старику, больше ничего и не надо. Я никуда не пойду. Раскрою окно и буду закидывать удочку с дивана прямо в озеро. Все, с завтрашнего дня ухожу на пенсию, поселяюсь у тебя, Мариан Михайлович. А ты там твори.

Антон Васильевич остановился напротив лаптей, висящих на гвозде, рассматривая их.

— Коверзешки, — пояснил Мариан Михайлович. — Лапти — это только общее название, как и ботинки.

Разговаривая, Манечка успел переобуться в постолы — лапти с голенищами по щиколотку. Такие же предложил Тучину и Антону Васильевичу.

— Попробуйте!

— А чего!.. Хорошо! — переобуваясь, покрякивал Тучин. — Вот ты в них на работу и ходил бы, а не в тапочках.

— С удовольствием. Только надо переобуваться, когда к директору идешь.

— Ты и директору подари.

В постолах Тучин выглядел забавно. Брюки на подтяжках, иначе они не удержались бы. По фигуре Тучин походил на глобус.

— «Эх, лапти мои, лапти липовые», — стоя посредине избы, притопывал Тучин постолами. — Когда отпустят на пенсию, буду ходить в постолах, есть тюрю, соблюдать фигуру. А то что такое, достиг зеркальной зрелости! Ботинки без зеркала не зашнуровать: шнурков не вижу.

Позавтракав и напившись чаю из ведерного самовара, на чем настоял Тучин, — впрочем, он один весь его и выдул, отчего глобус стал значительно больше и округлее, — Манечка пошел подготавливать лодку и снасти, Тучин завалился на диван, чтоб отдышаться, а Колюзин пристроился за избой на бревнышке, с ее солнечной стороны.

Рыбачить отправились во второй половине дня. Сложили в большую смоленую лодку удочки, подсачник. Манечка сел на весла, Антон Васильевич — в нос лодки, а Тучин — на корму. Он долго примерялся, прежде чем ступить в лодку, а когда сел, Колюзина на полметра подняло вверх. Так они и поехали в лодке, которая стояла наклонно по отношению к поверхности воды.

— Ты веди нас на самое хорошее место, — сказал Манечке Тучин.

Манечка загнал лодку с подветренной стороны небольшого острова в тихое зеркальце между камышей, соединенное протокой с озером.

— Тут и будем ловить.

У Тучина была своя удочка. Он привез ее из города. Бамбуковое удилище, поплавок снизу голубой, чтоб его не видела рыба, сверху — розовый, издали заметный рыболову. А Манечка пользовался удочками самодельными. Удилище — какой-то ивовый прутик.

— Чего это у тебя, какие-то палки? — ворчал Тучин.

— Нам других и не надо. Зачем?

Тучин с Колюзиным поймали по нескольку окуней, а Манечка все еще разматывал лески на удочках. Затем и вовсе развалился в лодке, подставив лицо под солнце, прикрыл глаза.

— Ты что, так ловишь? — гудел Тучин.

— Ничего, от нас наша рыба не уйдет.

— Забрось и ты хоть разок, покажи класс.

Манечка лениво принял удилище у Тучина из рук. И тотчас поплавок нырком ушел ко дну.

— Тащи! — закричал Тучин.

— Уйдет, — уверенно и флегматично-спокойно сказал Манечка.

Но Тучин двумя руками вцепился в удилище.

— Тащи!!

И вытащил окуня, да такого огромного, что странно было, как не оборвалась леска.

— Ага! Видал? Во как надо ловить! — торжествовал Тучин. — Ты говорил — уйдет! Никуда не денется. Наш будет. — Он снял с крючка окуня, держал его в обеих руках, поворачивал. Окунь вяло пошевеливал хвостом. — Хорош, крокодил! — торжествовал Тучин.

И произошло непредвиденное: окунь хлестнул всем телом, выскользнул у Тучина из рук и гулко, как полено, упал в воду.

— Держи!

Но держать уже было некого.

— Так и положено, — поправил очки Манечка. — Крупная добыча — озеру. А нам такие и не надо. Зачем? Возьму штучки три граммчиков по пятьсот, и ладно. Мы не жадные, — приговаривал он, разматывая удочки.

— Ну что ж, возьми, возьми, — все еще никак не мог успокоиться Тучин. — Взял, да?! — созлорадничал Тучин, когда Манечка вытащил ершика граммов на сто. Но тот словно ничего и не заметил. И сразу же поймал окуня такого, что пришлось брать подсачником. А за ним — бац! — второго. Да и третьего.

Тучин сразу же принялся наживлять червяка.

— А вы не торопитесь. Успокойтесь, — наставлял его Манечка. — Рыба любит людей неспешных, нежадных. Вот видите, и у вас окунек грамм на триста. Теперь надо ершиков, на ушицу.

И после этого действительно у всех трех — одни ерши.

— Ну, Манечка, ты слово какое-то знаешь! — поражался Тучин.

— На уху поймали?.. Хватит!..

И Манечка будто закрыл какие-то подводные ворота. Хоть бы одна поклевка!

— Чудеса! — от удивления хлопал себя по бокам Тучин.

После рыбалки Тучин прилег отдохнуть, Манечка и Антон Васильевич чистили рыбу, варили на костре уху.

— Главное в любой рыбалке не рыба, главное — процесс, — наставлял Манечка.

Сначала он отварил ершей, выбросил их, как несъедобную, костлявую мелочь. Но недаром же говорят, что у костей мясо слаще. И только после этого положил в котел крупную рыбу. Готовил на специальных ольховых чурочках, подгнетах. Чтоб попахивала дымком, но не горчила. Приправил горошковым перчиком, разными специями. Ах, уха!.. Поэтому, наверное, она и зовется ухой, что зачерпнешь деревянной ложкой, вдохнешь — Ух! А-а-а…

Поужинав, включили телевизор. Манечка пощелкал переключателем программ. По одной показывали фрагменты из подготовки мастеров фигурного катания к новому спортивному сезону.

— Оставь это! — попросил Тучин. — Любителей фигурного катания много, а ведь на катках народу становится все меньше. Помнишь, как раньше? — обратился он к Антону Васильевичу. — В одном ЦПКО заливали три пруда, Масляный луг, рядом три поля на «Динамо». И не хватало. Верно говорю?

— Верно, — подтвердил Антон Васильевич.