Так образовалась негосударственная политическая корпорация, капитал которой включал предпринимателей и деньги Красса, армию и славу Помпея, а также будущую власть магистратуры Цезаря. Помпей и Красс брались за счет своего потенциала обеспечить успех всем начинаниям Цезаря, а сами эти начинания должны были привести к реализации планов Помпея относительно Азии и ветеранов и намерений Красса по части льгот всадникам. О более далеких перспективах действующие лица этого союза вряд ли задумывались. Было ясно, что, решив с помощью консулата Цезаря первоочередные задачи, Помпей и Красс вновь станут соперниками и врагами, но то будет потом, а сейчас им нужно было одолеть сенат. И уж точно, колоссы не подозревали, что, возвеличивая Цезаря, они создают себе смертельного соперника.
В Риме часто заключались предвыборные соглашения о взаимоподдержке между отдельными лицами, семьями и группировками. Так что на первый взгляд союз Цезаря, Помпея и Красса не выглядел чем-то чрезвычайным. Однако он сразу же произвел фурор. Поражала значимость фигур, входящих в него, и резко деструктивная направленность деятельности двух из них. Тем не менее, в народе триумвират был принят на ура. "Конец раздорам в государстве! - ликовали граждане. - Наконец-то помирились Помпей и Красс, подружились Доблесть и Богатство! Хвала миротворцу Цезарю!"
Миротворца Цезаря восхваляли даже такие люди как Цицерон. Более по-следовательные оптиматы подозревали недоброе, но высказываться на этот счет опасались. Никого не опасался, как обычно, Катон. Он открыто назвал триумвират преступным сговором с целью погубить государство. Его заявление вызвало бурю протеста. Не было в те дни в Риме простолюдина в грубой тоге, чей обед составляла чечевичная похлебка, который не проклинал бы одетого в такую же тогу и питающегося той же похлебкой Катона за его высказывание против облаченного в дорогое белье из женской ткани и пирующего на золоте Цезаря. В народной молве упрямый стоик предстал прямо-таки демоном зависти и цепным псом злобы. "Вот он, принципиальный Порций, во всей своей красе! - уличающим тоном восклицали клиенты триумвиров. - Добрый ли, дурной ли поступок совершает Цезарь, Порцию все едино: Цезарь плох потому, что он Цезарь, а не Катон! Тут и вся его принципиальность!"
Пока плебс ругал Катона, миротворчество Цезаря веско сказалось в предвыборной кампании. Деньги Красса, слившись в единый поток с серебром Лукцея, помогли многим гражданам прийти к убеждению, что Лукцей и есть их кандидат. Рейтинг Бибула резко упал. Дело шло к тому, что вместо второго консула государство получит сподручного Цезаря.
Теперь уже оптиматы набросились на Катона, упрекая его в былой непримиримости к Помпею и Крассу, которая толкнула их на столь опасный союз. "Конечно, я виноват в том, что не позволил каждому врагу поодиночке разбить Республику, - грустно съязвил на это Катон, - надо было отдать Рим на растерзанье и тому, и другому, тогда бы им не пришлось объединяться. Попререкавшись и потужив над своею участью, сенаторы рассудили, что необходимо продолжать бороться с врагом и в новых условиях. Путь же борьбы был лишь один. Поняв, что их ждет, они не отважились сразу принять решение и отложили вопрос о дальнейшей стратегии до утра, будто оно и впрямь может оказаться мудренее трагического вечера.
Стоическая выдержка позволяла Катону владеть собою в самых экстре-мальных ситуациях. Он смог заставить себя уснуть даже, когда знал, что ему осталось жить лишь несколько часов. Однако в ту ночь Марк не спал, в муках бессонницы выдавливая из себя боль предстоящего решения.
Перед рассветом к нему пришли Мунаций и Сервилий и предложили отправиться в один из муниципиев по государственному, но отнюдь не срочному делу. Катон с благодарностью посмотрел на друзей, желающих избавить его от бесчестия, но ответил, что никуда не поедет, не станет спасаться бегством в роковой час и отопьет из чаши позора наравне со всеми. Втроем, поддерживая друг друга, они отправились в дом Бибула, где должен был состояться неофициальный совет аристократов.
В атрии кандидата в консулы собралось гораздо меньше сенаторов, чем накануне, так как многих именно на эти несколько часов скосил внезапный недуг. Остальные тоже чувствовали себя неважно, однако появление Катона, которого мало кто ожидал увидеть сегодня, ободрило пришедших, и совещание прошло по-деловому.
Как и в курии, сенаторы высказывались в порядке, определенном их магистратским рангом, поэтому Катон говорил одним из последних. Однако именно он четко сформулировал задачу и подсказал решение.
- Друзья, - сказал он, - перед нами выбор: изменить себе или изменить государству; такую нравственную ловушку подстроили нам враги. Но для истинного римлянина ответ сомнений не вызывает. Вспомним Деция, бросившегося в смертоносный провал, дабы придать согражданам веры в победу!
Эти слова определили позицию оптиматов. Они в складчину профинанси-ровали предвыборную кампанию Бибула, и в полном соответствии с нравами того времени от его имени был совершен подкуп избирателей. Теперь, когда деньги раздавались в пользу всех кандидатов, исходные позиции Цезаря, Лукцея и Бибула уравнялись и при голосовании можно было исходить из оценки их личных качеств. Поэтому комиции назвали консулами Цезаря и Бибула.
После того, как стали известны официальные действующие лица будущего года, расстановка сил сделалась настолько очевидной, что немедленно началась подготовка к грядущей политической войне.
Цезарь расчетливо допустил утечку информации о своих планах, и народ уже ликовал, предвкушая раздачу земель беднякам. Столичный плебс давно разучился жить честным крестьянским трудом, однако земельный закон испокон веков считался самым что ни на есть демократическим актом, а потому и доныне льстил простолюдинам. Так Цезарь упрочил свои позиции у плебса. Но не столь просто складывались его отношения с Помпеем и Крассом. Большие люди постоянно толкались и фыркали друг на друга, как два слона в тесном вольере, и норовили наступить на мельтешащего под ногами Цезаря. Однако последний был ловок и не только сам все время ускользал от смертоносной вражды гигантов, но каждый раз умудрялся мирить их между собою. Тем не менее, было очевидно, что союз трех нуждается в более прочных связях, нежели краткосрочные политические выгоды.
Такую связь Цезарь нашел в собственном гинекее, облачил ее в дорогие мелитские наряды, какие носил и сам, и представил очам Помпея, коего он недавно охолостил, излишне демонстративно соблазнив его жену Муцию. Юное существо, сияющее девичьей красотой сквозь дымку прозрачной ткани, произвело на великого воителя большое впечатление, и он сунул палец в капкан Цезаря. Все было бы прекрасно, если бы очаровательную Юлию ранее не обручили с Сервилием Цепионом. Впрочем, счастливого отца невесты двух женихов не долго затрудняла пикантная ситуация. Цепион гораздо меньше интересовал Цезаря, чем Помпей, потому Юлию у первого отобрали и отдали последнему. Правда, пока состоялась лишь помолвка, и только в следующем году, когда Помпей делом доказал свою преданность Цезарю, он получил его дочь в полное свое распоряжение. Так бывший полководец одержал еще одну победу, которую Катон, однако, назвал Пирровой, но Катон тогда не котировался. Сервилий тоже значил не очень много, но Цезарь все же предусматривал его использование в своих планах, потому триумвиры предстали перед ним людьми порядочными и честно возместили ему нане-сенный урон, обручив с ним дочь Помпея. Цепи Гименея были призваны прочно сковать триумвиров, но в них то и дело обнаруживалось ржавое звено, нуждающееся в замене. Цветущая Помпея в своем стремлении к замужеству тоже поторопилась и уже была помолвлена с Фавстом Суллой, потому полководцу, прежде чем удовлетворить Сервилия, пришлось разгромить надежды на семейное счастье сына своего былого покровителя. На этом обмен невестами приостановился, поскольку Фавст Сулла уже несколько лет пребывал в опале и выказывать по отношению к нему порядочность, по понятиям триумвиров, было просто непорядочно. Красс же предпочел сохранить жену, початую Цезарем, чем получить новую, - от Цезаря. А сам Цезарь берег свои чресла в резерве, дабы выстрелить ими в подходящий момент с наибольшей выгодой.
