Печать ему не была известна, но принадлежала римскому всаднику. С не-спешностью обреченности Марк раскрыл дощечки и узнал, что Цепион тяжело заболел и был оставлен римлянами в городе Эне.

Назначив легатом Сициния, который уже давно ввиду необходимости принял образ катоновца, Марк впервые изменил своему обычаю по суше передвигаться только пешком, вскочил на коня и помчался в Фессалонику. Там он испросил у претора отпуск, но, прибыв в порт, понял, что плаванье невозможно из-за волнения на море. На большом судне, подобном тем, на каких пунийцы некогда выходили в Атлантический океан, еще можно было бы попытаться сразиться со штормом, но таких кораблей в гавани не нашлось. Тогда Марк начал опрашивать владельцев всех болтающихся у причалов или втянутых на сушу посудин, предлагая им за поездку в Эн любые деньги. За этим занятием Катона застали друзья, отставшие от него в пути, которые тут же принялись ему помогать. Увы, смельчаков не находилось. Однако если смелость имеет границы, то жадность беспредельна, потому деньги Катона все-таки нашли себе жертву. Некий лоснящийся от нездорового пота и скользкий от хитрости финикиец после долгих и весьма плодотворных для него торгов решился пуститься в путь за серебром или смертью. Но, уже дав согласие, он еще некоторое время набивал себе цену и капризничал, а потом вдруг заявил, что приближается вечер, а потому поездку нужно отложить до утра или заплатить двойной тариф за ночное плавание. Катон немедленно утроил го-норар, и уже в сумерках суденышко ринулось навстречу волнам. Посудина была настолько мала, что Марк смог взять на борт только двух друзей: Мунация и Фавония, а также лекаря Клеанта и двух слуг.

Торговец быстро смекнул, что у Катона случилось большое несчастье, а где беда, там всегда есть возможность поживиться такому смышленому человеку, как он. Поэтому, едва они вышли из гавани, финикиец начал изображать колебания и нудно зудеть о необходимости возвратиться в Фессалонику. Этим маневром он добился удвоения ранее уже утроенной суммы оплаты, но затем притих, так как Фавоний - горячий юноша, старающийся подражать Катону во всем, но только не в обуздании эмоций, - схватил торговца за шиворот, тряхнул его сильнее шторма и пообещал сбросить в воду при следующем звуке. Финикиец сообразил, что, если его утопят, сорвется выгодный контракт, и в дальнейшем вел себя пристойно.

Черные волны с белой проседью пены неутомимой чередой нападали на маленький кораблик и обрушивали на него свою мощь. Однако он был слишком легок, чтобы вступать с ними в битву, и каждый раз, когда надвигалась опасность, ловко подпрыгивал, уклоняясь от столкновения. За рваной преградой туч угадывалась полная луна, свет которой, просеиваясь сквозь грозовые заслоны, делал ночь бледной, а картину окружающего хаоса - зловещей. Суденышко скакало и вертелось на скатах волн, и управлять им было сложно. Гребцы никак не попадали в такт, и в конце концов Катон сам принялся командовать ими. Кое-как кораблик все же продвигался вперед. Утром ветер немного утих, и скорость возросла. Однако к полудню шторм разыгрался с прежней силой. Хозяин стал просить разрешения пристать к берегу, чтобы дать отдых гребцам. Катон не мог допустить остановки, да и сама высадка на берег представлялась опасной. В этой ситуации он принял другое решение и взялся за рулевое весло, а его спутники на время подменили гребцов.

Плавание продолжалось днем и ночью. Буря порою угасала, а затем опять возобновлялась, не желая оставлять море в покое. Лишь на третью ночь судно достигло мыса Афон, но с изменением курса волна стала встречной и понесла его обратно. Путешественники прибегли к лавированию, стараясь обхитрить волны, и через несколько часов борьбы все же обогнули возвышающуюся над водою громаду Афона. Но особенно стихия потрепала их возле Фасоса. Здесь корабль лишился нескольких весел, получил течь и, попав в какое-то течение, неуправляемый, понесся к Самофракии. Началась паника. Тогда Катон заставил всех без исключения членов экипажа и пассажиров вычерпывать быстро прибывающую в трюм воду, и за этим делом люди на время забыли о страхе. Через несколько часов стало очевидно, что корабль летит прямо на скалы острова, выступающего из мглы брызг и утреннего сумрака в образе гигантского чудовища.

- Скоро мы попадем прямо в "Святая святых", - угрюмо пошутил Фавоний.

- А ты бывал в "квартале Великих богов"? - спросил Катон, стараясь удержать дух спутников под контролем с помощью разговора.

- Не приходилось. Впрочем, не долго осталось ждать столь знаменательного события. Смотрите-ка, гора сама идет нам навстречу.

- Прямо-таки летит! - хмуро подтвердил Мунаций.

Катон лихорадочно думал, что можно предпринять, но даже разуму философа была непосильна задача, поставленная разгневанной природой.

- Ты стал шибко умным, - невесело пошутил Мунаций, - похищаешь у Эллады ее мудрецов, вот Эгей и взбунтовался.

Тем временем каменное страшилище продолжало надвигаться на путешественников. У помощника финикийца отказали нервы, он с воплем бросился за борт и тут же погряз в пучине, забитый пенными гребнями.

Катон велел срубить мачту. Опустив ее в воду, путники попытались использовать это длинное бревно с размотавшимся парусом в качестве руля. Маневр имел некоторый успех, и судно отклонилось влево, однако обойти остров все равно не представлялось возможным. Даже если бы удалось избежать скал, суденышко через несколько часов непременно потонуло бы, так как весь его корпус был расшатан ударами волн и пропускал воду сотнями щелей. Когда море вокруг закипело на острых рифах, Катон и его друзья перенесли мачту на бак и стали отталкиваться ею от смертоносных глыб, возвышающихся над водою. Борьба - лучшее средство против страха. Торговец уже несколько раз простился с жизнью, а римляне, забыв об опасности, неистово бились со стихией. Дважды им удалось избежать рифов, но тут гигантская волна швырнула кораблик далеко вперед и разбила о торчащие из воды камни. Носовая палуба, где находились Катон, Фавоний, Мунаций и Клеант, села на плоский участок рифа, а другие части судна, размолотые водоворотом, смешались с бурлящей водою и унеслись прочь.

Несколько часов Марк и его товарищи просидели на обдуваемых холодным ветром камнях, а к полудню неуверенно проглянуло солнце, и море, словно смутившись пред оком небесного владыки, затихло. Друзья разорвали на полосы свою одежду, связали ими доски палубы и на этом убогом плоту пустились к берегу. Выбравшись на скалу, они сверху долго осматривали место катастрофы, но никого из своих попутчиков не увидели. Тогда Катон поднял измученных товарищей и в поисках пристанища повел их в глубь острова.

- Господин Порций! Господин Порций! - вдруг раздался слабый, но радостный возглас на ломаном греческом языке.

Друзья обернулись. Из расщелины к ним навстречу карабкался потный толстый человечек.

- А, финикиец! - снисходительно поприветствовал его Марк и подал ему руку, помогая выбраться на поверхность. - Ты жив.

- О господин Порций! Разве могу я умереть прежде, чем вы расплатитесь со мною! Сумма ведь немалая... Теперь вы должны компенсировать мне потерю судна и рабов, а судно было высшего класса... о рабах уж и не говорю... все молодые сильные красавцы!

Даже в столь тягостный час друзья усмехнулись специфическому жизнелюбию этого жалкого существа.

- Зачем же я тебе буду платить? - сделал удивленное лицо Марк. - Ты ведь теперь мой раб.

- О господин, ты же великодушный, ты философ, ты не позволишь себе такого безобразия.

- Я-то не позволю, да ты сам записался ко мне в рабы.

- Как так?

- А называешь меня господином.

- О господин, ты только заплати, а я назову тебя хоть богом!

- Ты неисправим. Ладно, ступай за мною. Только перестань ныть: за каждое твое слово я буду вычитать из гонорара по денарию.

- О Баал! Я молчу, молчу, как рыба, как мой несчастный Адгербал, кормящий теперь этих прожорливых рыб.

- Шестнадцать денариев долой.