- Ты будешь нужен нам всегда! - в один голос воскликнули сенаторы.

- Наше "всегда" скоро кончится, а потому следует поторопиться и сделать все, что еще можно сделать, - сказал Марк и так решительно двинулся к выходу, что никто более не посмел его удерживать.

Посмотрев вслед Катону, некоторые сенаторы прослезились потому, что впервые подумали не о себе, а об этом человеке, который, как им теперь окончательно стало ясно, давно определил свою судьбу, однако с невиданным упорством продолжал нести груз забот о других людях. И на миг им самим захотелось превратиться в Катонов, чтобы спасти всю свою цивилизацию.

А в это время в другом конце города пунийские римляне сокрушенно сознавались:

- Мы не Катоны, прости нас, Порций, мы более не можем бороться против всего Средиземноморья. Мы хотим послать к Цезарю гонца с просьбой о помиловании.

- Ну и поделом вам, - спокойно ответил на это Катон, озадачив пунийцев.

- Но мы выставим Цезарю одно условие, - поспешили добавить они, - мы потребуем, чтобы он гарантировал жизнь тебе, Порций, и будем добиваться этого с присущими нам упорством и настойчивостью, в которых ты имел возможность убедиться. Если же он откажется простить тебя, то и мы не сдадимся ему, а будем сражаться до последнего дыхания и сестерция.

- Вот и отлично, что вы наконец-то определились и прямо заявили о своем решении, - сказал Катон. - Поскорее отправляйте гонца к Цезарю. Только ведите с ним речь о собственном спасении. За меня просить не надо, ведь просят побежденные и молят о пощаде виноватые, а за мною и правда, и победа. Я одолел Цезаря тем оружием, которое избрал сам и которое долговечнее его легионов, я победил его Честностью и Справедливостью. Сегодня Цезарь изобличен в своих давних кознях против Отечества, каковые прежде упорно скрывал. То, что он мнит успехом, на самом деле станет его пораженьем, ибо, увидев, кто он есть, люди отвернутся от него. Каждой нынешней победой он лишь усугубляет свое поражение и приближает час возмездия.

- Да-да, - с готовностью согласились пунийцы, - конечно же, ты, Катон, настоящий победитель! Ты несгибаемый и безупречный, ты - оправдание нашего гнусного века перед потомками. В истории ты перетянешь сотню Цезарей, только... позволь нам послать гонца...

Катон усмехнулся и поймал себя на мысли, что ему излишне часто прихо-дится несерьезно реагировать на события этого самого серьезного в его жизни дня.

Пунийцев поведение римлянина изрядно напугало. Несколько сотен всад-ников, занявших ключевые посты города, придавали мимике Катона гораздо большую выразительность, чем самый яркий талант самому популярному актеру. Боясь прогневить Катона, пунийцы снова приняли заискивающий вид и, пропев ему несколько масленых дифирамбов для смягчения ситуации, с максимально жалким видом оправдались:

- Цезарь - нехороший человек, и он побежден твоим благородством, Порций, но от него зависит судьба наших состояний и наши жизни...

- Однако признайте, что и от меня кое-что зависит, - подавляя брезгли-вость, перешел Марк на понятный собеседникам язык.

- О да, Порций, ты волен распоряжаться нашей жизнью...

- И состоянием, - выразительно уточнил Катон.

- О да! - испуганно вскрикнули почтенные хозяева богатого города Утики.

- Но ведь ты милосерден, Порций, ты не разоришь нас? Этим ты испортил бы свое имя для истории, ты уподобился бы Цезарю, грабящему и врагов, и друзей!

- Мое имя не для ваших уст! - зло, с несвойственной ему резкостью пере-бил уязвленный Катон. - Потому что мое имя не ярлык, а суть! Лучше вернемся к делу. А по делу, вы сейчас находитесь в моей власти. Я могу лишить вас всего, но, как вы верно заметили, я отличаюсь от героя вашего времени, а потому предлагаю договориться по-хорошему.

При словах "лишить всего" глаза пунийцев вспыхнули неукротимой воинственностью, и они подумали, что Катон тоже может оказаться в их власти и стать предметом торга сначала со всадниками, а потом и с Цезарем. Однако то была бы рискованная игра, поскольку этот странный человек, принимающий за чистую монету греческие фантазии, мог покончить с собою, как учат философы, и спутать их карты. Поэтому, услышав предложение договориться по-хорошему, в переводе на их язык означавшее утрату части богатств в уплату за гарантированное сохранение жизни и собственности, пунийцы предпочли этот, более надежный вариант. "Хуже нет, чем связываться с неделовым человеком, отягченным грузом морали и совести", - подумали они при этом.

- Мое предложение таково, - продолжал Катон, не ведая, сколь низко оценили его деловые качества контрагенты. - Я позволю вам отправить гонца к Цезарю, а вы поможете мне организовать эвакуацию из Утики всех сенаторов, всех патриотов, всех граждан, стремящихся к свободе. Причем ваша заинтересованность в успехе этого предприятия должна быть не меньше моей, поскольку я не открою ворота Утики Цезарю, если здесь останется хотя бы один из моих друзей, которому его вторжение будет нести угрозу.

Пунийцы молчали, поскольку любой вопрос понимали только в цифровом выражении.

- Вы поддержите меня своим авторитетом у горожан и судовладельцев, а также деньгами в минимально-необходимом количестве, - пояснил Марк и добавил. - Я не возьму с вас больше, чем нужно, можете положиться на честность Катона.

Понятие "Честность Катона" к тому времени обрело такую силу, что в кругах деловой публики могло расцениваться как твердоконвертируемая валюта, имеющая свободное хождение по всему Средиземноморью, и это решило дело. После уточнения технических деталей по организации взаимодействия договор был заключен.

Катон с гудящей от долгого пустозвонства головой пошел к своим друзьям-сенаторам. По дороге его встретил дежурный офицер и сообщил, что Цезарь стремительно приближается к Утике, будучи готовым с ходу дать решительный бой, и уже завтра может подступить к городу. "Ха! - воскликнул Катон. - Он еще думает встретить здесь мужчин!"

Придя к своим сенаторам, он посоветовал им немедленно собираться в путь.

- К сожалению, ничего иного, кроме как покинуть эту землю, нам не остается, - объяснил Марк, - я вычерпал все возможности этого города, можете мне поверить, но безуспешно.

Затем он отдал распоряжение закрыть все городские ворота, кроме тех, которые вели к морю, и хотел отправиться в порт руководить погрузкой судов, однако ему пришлось задержаться, чтобы выслушать еще одного гонца.

Известному республиканскому флотоводцу Марку Октавию удалось сформировать два легиона из остатков армии Метелла; видимо, солдаты сошлись к нему в надежде на бегство из негостеприимной Африки. Но, вместо того чтобы взять их в море, Октавий сам высадился на берег, рассчитывая обменять репутацию неплохого адмирала на славу великого генерала. Увидев вокруг себя множество шатров, скрывающих под своею кожей перепуганных беглецов, он возомнил себя императором и в этом образе отписал Катону послание с предложением объединить усилия в борьбе с Цезарем, а в качестве первой, самой неотложной меры требовал обсудить условия раздела власти.

Катон прочитал письмо, сенаторам и, потрясая им с саркастической гримасой, изрек: "Можно ли удивляться, что дело наше погибло, если властолюбие не оставляет нас даже на самом краю бездны!" Ничего более не прибавив, он велел послу оставить Утику.

- А ответ? - недоуменно спросил центурион.

- Какой тебе еще нужен ответ? - возмутились сенаторы на ближней скамье и указали на негодующий зал.

После этого Катон несколько часов провел в порту, занимаясь всем сразу. Он распределял суда и снабжал отбывающих продовольствием и деньгами, поддерживал порядок среди тех, кто отправлялся в вынужденное путешествие, и утешал остававшихся. Однако ему вновь пришлось прерваться.

Оказалось, что всадники, отвыкшие подолгу обитать на одном месте, да еще бездействовать в многолюдном богатом городе, начали грабить население с тем, чтобы нагрузиться добычей и бежать прочь. Узнав об этом, Катон бросился в город. Долго искать нарушителей порядка не пришлось: истошные вопли и женский визг безошибочно указали дорогу. Прибыв к жерлу вулкана, извергавшего страсти дурных эмоций, Марк преградил путь группе всадников, уже закончивших свое дело и повернувших коней в направлении ворот.