Так вот, воины, мне в пророческом видении был указан путь к святилищу местного Юпитера, который здесь на египетский манер называется Аммоном. Именно к нему нас вели боги все эти дни, именно к этому священному месту, где чудесным образом цветет сад посередине пустыни. А мы, по неразумию, посчитали, будто сбились с курса.

Итак, нам надлежит соблюсти положенный ритуал, и Ливия одарит нас сокровищами своего гостеприимства. Однако уже сейчас боги изменили отношение к нам. Ливия сняла с нас духовные оковы и в прямом смысле облегчила наше дыханье. Я, например, чудодейственным образом избавился от жажды. Я ничуть не хочу ни пить, ни есть. И посмотрите на меня: я здоров и бодр. Это ли не свидетельство того, что наши физические страдания - последствия слабости души!"

После речи Катон провел жертвоприношение и, в частности, принес в дар богам собственные завтрак и воду, что произвело должное впечатление на солдат. Затем войско двинулось в путь, как было объявлено, к храму Юпитера-Аммона. На самом деле, Катон решил выйти на побережье, чтобы окончательно не заблудиться в пустыне. Однако храм действительно существовал, об этом Катон знал, причем его местоположение заранее было выбрано в качестве промежуточного финиша. Там Марк надеялся пополнить запасы воды и найти толковых проводников.

Задавшись целью, люди смогли превозмочь физические трудности, и в тот день войско существенно продвинулось вперед. Ночью небо очистилось от туч, и Катону, наконец-то, удалось разобраться со звездами. Посовещавшись со сведущими людьми, он довольно точно определил местоположение лагеря и скорректировал дальнейший курс.

В последующие дни римляне сосредоточенно шли к цели. Вера в богов победила в них сознание неудачи своего дела и влекла их вперед, помогая преодолевать жестокость и коварство пустыни. Постепенно они приспособились к местным условиям и научились избегать змей, точнее, их укусов, поскольку миновать самих встреч с пресмыкающимися было так же невозможно, как идти по пустыне, не касаясь песка. Наибольшие неприятности по-прежнему доставляла жажда. Поэтому любая лужа на пути была событием для войска, но событием, чрезвычайно редким.

Когда после нескольких дней особенно сухого обращения с гостями пустыня наконец-то позволила им увидеть животворный источник, солдаты оставили строй и, рискуя получить нагоняй от пропретора, гурьбою бросились к воде. Катон резко окликнул их, и они сразу замерли, как вкопанные, у самого берега, не смея ступить ни шагу дальше. Марк уже привык к повиновению легионеров, но такое поразительное послушание все же удивило его. А через миг солдаты чуть ли не с женским визгом ринулись обратно, и Катону окончательно стало ясно, что не особенная дисциплинированность его войска, основанная на философской подоплеке, столь разительно повлияла на их поведение. Теперь уже он оставил колонну и побежал к ним.

- Что случилось? Что с вами произошло? - на бегу спрашивал Катон.

- Там! Там! Кошмар! - только и могли выдавить из себя бессвязные возгласы солдаты, с вытаращенными глазами тыча пальцами назад.

Их ужас еще более подхлестнул Катона, и он в несколько прыжков достиг берега. Вокруг крохотного озерца с аппетитно колыхающейся водою зеленела редкая трава, а в ней клубились сотни и тысячи змей. По всей видимости, обитатели пустыни избрали источник местом проведения своих свадеб и теперь в тесных объятиях свершали экспрессивный обряд, тут же распределяя роли, так как на одну ползучую невесту приходилось тысячу пресмыкающихся женихов. Открывшееся зрелище заворожило Катона, и он не мог двинуться с места. Наконец он перевел взгляд на вожделенную лужу и вдруг заметил, что ее металлически-серое дно шевелится. Оказалось, что это было вовсе не дно, а кишащие купальщики и купальщицы - все те же змеи. К горлу Марка подступила тошнота, и ему подумалось, что никогда в жизни он уже не станет пить.

Но если бы он мог отвечать только за себя! Катон быстро вспомнил, кто он и каково его положение, поэтому подавил физическую брезгливость и страх, как раньше подавил жажду. До оазиса с храмом Аммона было еще далеко, и даже если бы каждый второй легионер превратился в Катона, то войско все равно не добралось бы до цели без пополнения запаса воды, ожидать же другого подарка от судьбы не приходилось.

Катон повернулся к солдатам и велел им подойти к нему. Те замешкались, однако, видя уверенность предводителя, мелкими шажками, боясь смотреть по сторонам и для смелости глядя только на Катона, начали приближаться к нему.

- Соратники, - обратился он к солдатам, когда те выстроились перед ним и обрели вид войска, - мы с вами говорили о богах. Взгляните на это озерцо: такая роскошь жизни посередине мертвой пустыни! Это ли не чудо, явленное нам богами? Это ли не свидетельство того, что небеса сменили гнев на милость и ныне благоволят к нам? Боги оценили наши труды и волю к победе и сочли нас достойными награды. Однако нрав небожителей причудлив, как контуры облаков, среди которых они обитают, и потому дары их расцвечены прихотливыми узорами. Они преподнесли нам сокровище пустыни, но разве пустыня, это исчадие коварства, могла отдать его нам без сопротивления? Не смея перечить богам, она все же создала нам призрачную преграду, рассчитывая взять нас на испуг, как малых детей. Так неужели мы поддадимся ее обману, неужели мы не сможем распознать дар небес из-за этих песчаных червяков?

- Но ведь гады ядовиты! - крикнул один из солдат, а остальные закивали головами, таким образом присоединяясь к высказанному сомнению.

- Воины, мы же с вами давно поняли, что если не трогать этих тварей, не раздражать их резкими движеньями, то и они не станут нападать.

- Да, но посмотри, Катон, вода кишит ими. Они же отравили ее!

Катон искоса взглянул на озеро и вздрогнул, испытывая, как и все остальные, отвращение к воде, населенной такими обитателями.

- Друзья, - сказал он, - мы не первый день в пустыне и давно убедились, что вредоносны не сами змеи, а их укусы. Отрава у них в пасти, но воду-то они не кусают, а значит, она годна для употребленья.

Солдаты молча поежились.

- Во время всего похода я шел первым, а пил последним, - продолжал Катон, - а потом и вовсе не стал прикасался к воде, победив жажду силой духа. Однако сегодня я напьюсь вволю, напьюсь, чтобы утолить не свою, а вашу жажду.

С этими словами Катон взял по-походному висевший на шее шлем и за-черпнул им воды с таким чувством, как будто он бросился на копья Цезаревых ветеранов. Снова повернувшись лицом к солдатам, Марк смачно отхлебнул из шлема, абсолютно не ощущая при этом вкуса жидкости. Он обвел толпу торжествующим взором и снова приложился к своей посудине. Марк был в состоянии такой экзальтации, вызванной переживаниями бесконечной лавины бедствий, обрушившихся на римлян, что, будь вода действительно отравлена, яд вряд ли одолел бы его.

- Что я вам говорил! - воскликнул Катон с сияющим лицом. - Прекрасная вода, вкусная и студеная, как из колодца! Можно подумать, будто хладнокровные гады придали ей особую свежесть!

Солдат охватило воодушевление, и они ринулись к источнику.

- Осторожно, соблюдайте порядок! - крикнул им Катон и, тяжело сделав несколько шагов в сторону, в изнеможении сел на исцарапанный стихиями ка-мень, одиноко возвышавшийся над миллионами песчинок.

Войско без приключений добралось до храма Аммона и расположилось на отдых в жидкой тени низкорослой рощи. Оазис был обязан своим существованием небольшой речушке. Однако ливийцы думали иначе. Бог Аммон, по их мнению, был бараном, естественно, в хорошем смысле этого слова, и ему требовались вода и травка, которые он и создал. Население благодатного местечка состояло из нескольких служителей храма и сотни паломников, принесших богу пустыни свои страдания и медяки, рассчитывая посредством вторых обменять первые на радугу надежд, ибо тот слыл прорицателем.

Катону тоже предложили попытать счастья у алтаря хозяина пустыни.

"Что нам может поведать эта баранья голова? - в ответ вопросил он своих друзей, указывая на рогатое изваяние, венчавшее массивный пьедестал в торце зала. - Что вообще могут сказать нам боги такого, чего не указала мудрость? Они призовут нас к справедливости? Растолкуют преимущества доблести и чести? Научат добродетели? Раскроют пагубность для человеческой природы алчности и властолюбия?