Страх поразил войско, страх перед пресмыкающейся нечистью и прочими скрытыми коварствами пустыни. Люди готовы были умереть от укусов мух и вороньего карканья. Однако в полдень царский жезл у Страха перехватила другая владычица пустыни - высохшая до костей ведьма с большущими водянистыми глазами - Жажда. Змеи жалили тела людей, а жажда поражала их внутренности. Глотки сохли так, что люди испытывали чувство, будто их душат изнутри. Из последних сил они молили Катона о спасении. "Полжизни за глоток воды!" - кричали их глаза. У самого Марка тоже плыли радужные круги в мозгу и мутился рассудок от жажды. Но он ревностно охранял воду, всем, в том числе, и себе, отмеряя одну дозу, рассчитанную исходя из предполагаемой длительности пути. Причем сам он пил последним. Когда на пути попадался источник, его тут же брала в кольцо стража, и ликторы Катона наполняли животворной влагой посудины, а потом организованно раздавали ее страждущим. В другом случае воды не только не хватило бы на всех, но она повредила бы и тем, кому досталась бы, из-за неумеренности их аппетитов. Такой порядок позволял как-то противостоять жажде, но не уберег от другой беды. Один мутный ручеек оказался заразным, и многие солдаты заболели, остальных же охватила паника: в то время, как они умирали от жажды, выяснилось, что вожделенная вода тоже несет смерть! А виноват во всем, конечно же, Катон. "Ах, вот почему он пьет последним", - шипели распухшими языками сквозь потрескавшиеся губы те, у кого еще хватало сил на злобу.
Вдобавок ко всему, римляне заблудились, так как ураган уничтожил ориентиры, о которых им рассказывали аборигены. Оставалось надеяться найти дорогу по звездам, но, когда настала ночь, выяснилось, что небо здесь смещено относительно италийского, и точно определить по нему путь невозможно.
Войско оказалось на грани истощения своих физических и душевных сил. Это поняли не только ползучие, но и летучие обитатели пустыни, а потому над колонной теперь парила черная туча стервятников, зорко всматривающихся в ковыляющую по песку добычу. История существования этих потомков динозавров длительностью в миллионы веков сделала их мудрыми, поэтому они в отличие от людей не торопились, твердо зная, что пустыня не отпустит от себя этих двуногих бескрылых существ и рано или поздно бросит их на растерзание своей летучей стае.
Катон испытывал самое страшное для гордого человека чувство - чувство собственного бессилия перед обстоятельствами, перед судьбою. "Вот именно, перед судьбою, - повторил он последнюю фразу своих размышлений, - не пустыня и не Цезарь сражаются со мною, а сама судьба, единая для меня и Рима!" Он посмотрел на песчаную равнину, желтую днем и грязно-серую теперь, в вечерних сумерках, и увидел в ней свою судьбу. Она суха, холодна и недвижна, но ее зыбучие пески напичканы засевшими в норах и щелях змеями и скорпионами, а из недр сочится заразная вода. По ней тяжело идти, ноги топнут в песке, ветер заметает след, и сколько ни пройдешь, все равно будешь в пустыне; можно выкопать колодец, насыпать гору - ветер все сровняет и снова обратит в безликую равнину. Она скудна, но бесконечна. Здесь мало жизни, но много пространства, это господство пустоты, отрицающей смысл существования. Тут не на что смотреть и не к чему стремиться, и если взору вдруг предстанет прекрасная картина, то это будет всего лишь мираж. Однако коварная судьба, пользуясь ограниченностью человеческих чувств, очерчивает жертву кругом, за пределы которого та не может заглянуть, и, указывая на линию горизонта, вкрадчиво шепчет: "Там будущее..." Жертве в роскошных красках видятся сады, фонтаны и цветы. "Вперед, - пряча ехидную усмешку, призывает судьба, - иди к прекрасной цели, проявляй настойчивость, ищи счастья впереди!" И тут же в сторону с брезгливостью бросает: "Я ж тебя по кругу поведу!" И вот человек, обманутый приманкой загоризонтной цели, топчет песок, рвется в даль, но, сколько ни идет, видит вокруг все ту же пустыню, а перед собою - недосягаемую линию, где небо сходится с землею. Прозревая коварство судьбы, он в отчаянии падает на землю, презирает себя за доверчивость и проклинает жизнь. Но всевластная госпожа насмешливо взирает на его корчи. Она вливает человеку в приоткрытый от жажды рот ароматного розового вина, и, захмелев надеждой, он снова ковыляет к горизонту, теряя силы и таланты, теряя годы, а когда отказывают ноги, продолжает карабкаться вперед ползком, ковыряет песок руками, время от времени для возбужденья сил отхлебывая волшебного напитка из бокала судьбы. И, лишь когда бокал испит до дна, он убеждается, что в нем была не амброзия, а обычная вода, бесцветная вода в розовом бокале. Его путь закончен. Он видит себя посреди пустыни, окруженным змеями и скорпионами, слышит карканье ворон и клекот грифов, слетевшихся по его душу, он чув-ствует бессилие и все ту же неутоленную жажду.
"Жажда - злоба судьбы, песчинки - дни, пустыня - жизнь", - подытожил Катон, и лицо его вдруг одухотворилось идеей, а взгляд обрел ясность, узрев цель. Его враг перестал быть невидимым. Прячась во мраке неведомого, он был неуязвим. Теперь же Катон выявил его и, выведя перед собою, поставил к барьеру. Начался поединок.
Судьба, рискнув материализоваться в пустыню, совершила опрометчивый шаг, она позволила римлянину вступить с нею в открытый бой. Других людей лик ее пугал, но Катон становился тем сильнее, чем могущественнее был враг. Победить жажду означало для него преодолеть соблазны и напасти жизни; но победа над жаждой - это победа над пустыней, а одолеть пустыню, значит, победить судьбу!
Катон возненавидел воду, как рабскую цепь, как оковы природы, подчи-няющие его чуждой силе. Он должен провести людей через смертоносные пески, символизирующие в его представлении ржавчину цивилизации, и доставить их в благодатнейшую часть Ливии - Великие Равнины, которые отнюдь не мираж, а оттуда откроется путь к победе в войне и возрождению Рима. "Если мы выйдем с честью из этой ситуации, если Республика переживет гражданскую войну, - думал Катон, - то народ римский, пройдя через очистительный огонь страданий, станет неуязвимым для порока!" Вот какова его задача! Что в сравнении с нею потребность тела - жажда!
Почувствовав себя победителем, Катон нашел и путь к победе. Утром он собрал солдат у лагерных ворот и обратился к ним с такими словами: "Воины, сограждане, мы слишком предались своим заботам, в этом песке не только топнут наши ноги, в нем увязли наши души. Однако это непростительно и невозможно. Душа римлянина не может утонуть в пустыне, поскольку она принадлежит не отдельному телу, а всему Отечеству. Каждый из нас - частичка великого Рима, а в каждом из нас - великий Рим. А Рим - это не только люди, коих едва ли не больше, чем песчинок вокруг нас, это также маны предков, лары и пенаты наших жилищ и боги Отечества. Об этом мы забыли и оттого оказались в столь бедственном положении. Желтый песок поглотил наши взоры и отвратил наши глаза от небес. Однако, если люди, утопнув в заботах, порою забывают о богах, то боги помнят о нас всегда. И сегодня ночью они осенили нас своею благодатью! Вспомните, ведь сегодня ваш сон был особенным. Сравните, какими вы были вчера, и какими воспряли утром!"
Полчаса назад солдаты ни о чем таком не думали, но теперь приток сил за счет ночного отдыха кое-кому и впрямь показался божественным вдохновением. Кто-то вспомнил оптимистические сновидения и сообщил о них соседям, а, кто ничего подобного не видел, тому и не о чем было говорить. Поэтому в толпе прозвучали лишь голоса, подтверждающие версию Катона о ночном нисхождении к ним в лагерь божеств.
Используя миг психологической победы, Катон продолжал: "Меня же, как лицо, наделенное правом ауспиций, божественное откровение осенило непосредственно. Покровители нашего Отечества символическим образом возвестили мне о необходимости проведения обряда жертвоприношения. Однако нам надлежит почтить не только своих, но и здешних богов. Мы находимся в Ливии, но не проявляем никакого уважения к небесам этой страны. Вот почему столь враждебна к нам пустыня!
