Увидев, какова обстановка в стане республиканцев, Катон попытался при-звать к ответу командующего. Но тот только развел руки и сказал: "Что я могу поделать, если именно меня они честят как виновника всего происходящего? К тому же, все они - проконсулы, да пропреторы: не очень-то им прикажешь! Республика, равноправие!"
"Хорошо, пусть будет равноправие", - сказал про себя Катон, в очередной раз убедившись, что Помпей может быть военным вождем республиканцев, но отнюдь, не политическим.
На ближайшем заседании совета трехсот Катон взял слово и начал свою речь так: "Отцы-сенаторы, пять дней провел я здесь, в лагере. За этот недолгий период я вспомнил всю свою жизнь. Нам довелось родиться в трудное время, весь наш век прошел в удушливой предгрозовой атмосфере. Всю свою жизнь мы ждали грозы, все свои силы прикладывая к тому, чтобы предотвратить ее, но тщетно. И вот грянула война, война римлян с римлянами, ибо у нас более нет врагов, кроме алчности и, в особенности, высшей составляющей этого низкого порока - властолюбия. Трагедия свершилась. Но любая трагедия содержит в себе зерно оптимизма, ибо если произошло худшее, то далее последует облегчение, кто переживет грозу, кого минует молния, тот увидит, как благоухают свежие травы.
Однако в нашем случае, отцы-сенаторы, все иначе. Нам суждено падать и после того, как мы расшибемся о дно ущелья. Такого не может быть, но римляне нередко творили невозможное и, прежде превосходя всех достоинствами, ныне всех превзошли пороками.
За последние сто лет у нас выявилось немало авантюристов, покушавшихся на государственный строй, принесший Риму мировой успех, но все они были не более чем авантюристы. А вот Цезарь, действительно, враг серьезный. Он единственный, кто взялся за переворот трезвым. Он с самого начала все рассчитал и многие годы планомерно шел к своей цели. Но Цезарь не демон из подземелья, это продукт нашего общества, мы сами взрастили его, он есть концентрированное и персонифицированное выражение наших пороков. Представьте же, сограждане, что будет с Отечеством в случае победы Цезаря!
"Но, - скажете вы, - мы можем не допустить этого!"
В самом деле, многие приготовления, проделанные вами под руководством первого из граждан, внушают такую веру. Но, что станет с Римом, если победим мы? То, что я увидел здесь, ваше поведение, отцы-сенаторы, ваш неуемный гнев, заставили меня страшиться нашей победы больше, чем Цезаревой! "Гнев отличается от безумия лишь кратковременностью", - говорил мой прадед, но ваш гнев растянулся уже на год! Вот она, бездна под бездной!
Цезарь покушается на государство, но бережет граждан, правда, делает это не по велению сердца, а исходя из холодного расчета, он бережет их как своих будущих рабов, однако бережет. Мы же будто бы защищаем Рим, но свирепо казним римлян, грабим союзные города, унижаем своим высокомерием дружественных нам царей!
Потрясенный, оглушенный грохотом марширующих легионов мир в страхе и недоумении взирает на происходящее. С одной стороны он видит циничного узурпатора, который, однако, старается не трогать мирное население и милует сложивших оружие, а с другой - тех, кто взял на себя труд и ответственность отстаивать правду и право, но своим средством избрал ненависть, террор и беспощадность ко всем, кого только удается застать врасплох. Что делать простым людям, куда им податься? Скажите же, как в этой ситуации поступят массы средиземноморского люда, не изучавшего стоицизма, не читавшего политических теорий Аристотеля и Полибия? Ответ очевиден: да, уничтожая неприятеля избранным вами способом, мы тем самым умножаем ряды наших врагов!"
Далее Катон сделал исторический экскурс и привел примеры бережного обращения предков с побежденными народами, благодаря чему те из врагов превратились в союзников. Сопоставляя историю с поведением своих современников, он показал, что слепое следование республиканским установлениям в экстремальных условиях приводит к фактическому отрицанию республиканских норм, к уничтожению республиканского и, что то же самое, римского духа.
"Нельзя спасти римское государство, перестав быть римлянами", - поды-тожил Катон и внес предложение запретить грабить союзные города и убивать граждан иначе как в битве.
Несмотря на обилие в зале носителей высочайших титулов и званий, никто не посмел противоречить Катону. Потом эти люди, как обычно, будут высмеивать его пафос, издеваться над его непрактичной правильностью, но в открытой схватке они ни по одиночке, ни все вместе не могли совладать с Катоном. Произнеси те же слова, да еще в столь назидательном тоне кто-нибудь другой, его закидали бы гнилыми остротами и тухлыми сарказмами в духе Цицероновых высказываний, но этот человек сам служил живым доказательством верности своих слов, и такой довод оспорить было невозможно.
Совет трехсот принял постановление по предложению Катона, и благодаря этому атмосфера в стане республиканцев и во всем регионе оздоровилась. Союзники и граждане из числа колеблющихся стали больше доверять Помпею и охотнее вступать в его армию. Воодушевленный этим успехом полководец решил применить силу катоновского убеждения для агитации населения Востока и направил Марка в Азию.
Некогда Катону уже доводилось путешествовать по Востоку с познавательными целями, и вот теперь ему представилась возможность использовать полученные тогда знания на практике. Поручение было хлопотным, но благородным, ибо что могло быть прекраснее, чем убеждать население далеких стран в преимуществах республики над монархией, в превосходстве человека-гражданина над рабом-подданным царя, что могло быть полезнее в тот момент, чем вербовать сторонников для борьбы с узурпатором?
Катон с энтузиазмом отнесся к своей новой миссии. Лишь одно обстоятельство препятствовало его отъезду в Азию. Покидая Италию, он чуть ли не силой увез с собою на Сицилию племянницу Сервилию с маленьким сыном. Марк никак не мог допустить, чтобы Цезарю достался такой трофей как племянница самого непримиримого республиканца и вдова одного из виднейших оптиматов Лукулла. Этот шаг Катона по достоинству оценил Цезарь и разразился по его адресу отчаянной бранью, которую позднее изложил письменно в сочинении, посвященном выявлению злодейской сущности своего противника. Уезжая из Сицилии, Катон снова взял Сервилию с собою.
В конце концов Марк убедил Сервилию и на этот раз последовать за ним. Такой поступок женщины окружающими был воспринят как проявление семей-ной добропорядочности, что заглушило молву о ее былых похождениях.
Все устроилось, и Катон, питая большие надежды, отбыл в Азию. Однако там он успел сделать лишь две вещи: склонить на сторону Помпея родосцев и убедиться, что населению провинций абсолютно безразлично, какой образ правления установится в Риме. Это социологическое открытие заставило его призадуматься над перспективами Республики, но веление военного времени вынудило его вернуться к узкой практической задаче. Отбросив рассуждения о свободе духа и достоинстве статуса граждан в республиканском обществе, он начал убеждать азиатов только в том, что им выгоднее примкнуть к Помпею, нежели к Цезарю, и каждому конкретному собеседнику приводил определенные, подходящие именно для его случая доводы. Такой подход к делу позволил ему сагитировать родосцев, но на том все и закончилось, поскольку прибыл гонец от Помпея с просьбой-приказом возвратиться в Македонию.
В письме императора был намек на то, что Катона ждет назначение на важный пост, однако действительность превзошла все ожидания. Едва Катон вернулся в ставку Помпея, как Великий, выйдя ему навстречу, почтительно расшаркался и завел его в свой шатер. Там после длинного и помпезного вступления, повествующего о значительности всего происходящего, император поведал Марку, что собирается назначить его командующим всем республиканским флотом.
Флот, собранный Помпеем, своим значением был сравним с сухопутной армией Цезаря и наряду с нею составлял самую могучую силу в тогдашнем мире. Имея под началом более пятисот судов, Катон мог играть в происходящих событиях первостепенную роль. У него был опыт боевых операций на море, так как он командовал одной из Помпеевых эскадр во время войны с пиратами, но ожидаемое назначение, конечно же, требовало от него стратегического мышления совсем иного уровня. И Катон с обычной для него добросовестностью начал готовить себя к новой роли. Он штудировал книги Эратосфена и других географов, беседовал со знающими толк в морском деле людьми и придумывал способы более эффективного использования флота в войне с Цезарем. До сих пор морские силы республиканцев использовались лишь для блокады вражеского побережья, да и то не особенно удачно. Марк решил применять флот для придания маневренности сухопутной армии, в том числе, для высадки десанта в тылу противника. Были у него и другие задумки, однако никакие идеи ему не понадобились.
