Цицерон же сразу заявил, что предпочитает погибнуть с честными, нежели победить с негодяями. Кроме того, он уже тогда понимал сам и разъяснял друзьям, что победить с Цезарем - значит, стать рабом.
Два - три года назад Цицерон искренне восхищался Цезарем, его победами, "Записками о Галльской войне", а также квалифицированным вниманием, которое великий полководец уделил трудам великого оратора. Но теперь Цицерон убедился, что таланты еще не составляют личности. Оценивая Цезаря как личность, он писал: "О безумный и жалкий человек, который никогда не ведал даже тени прекрасного! Я предпочел бы один раз погреться с другом на солнце, чем обладать всеми царствами в этом роде, или лучше умереть тысячу раз, чем однажды задумать что-либо подобное".
Эмоции кипели в душах почти всех сенаторов. Однако эмоции эмоциями, а ситуация требовала действий. Цицерон тогда писал: "Никогда государство не было в такой опасности, никогда у бесчестных граждан не было более подготовленного полководца". Поэтому, бросая словесные громы и молнии, аристократы спешно собирали свой скарб, садились на повозки и катили к Помпею. Некоторые уезжали из Рима вместе с семьями.
Когда Цезарь, победив римлян без единого сражения, вторгся в столицу и созвал сенат, его повелительному взору предстали лишь трибуниции да эдилиции с кое-где вкрапленными в эту серую массу преториями. Из консуляров присутствовали только двое: соперник Катона на выборах Сервий Сульпиций и тесть императора Кальпурний Пизон - да и с теми Цезарь вскоре поссорился и изгнал их прочь.
Цезарь вообще не уживался с большими личностями - обычная участь апологетов индивидуализма. В отношениях с соратниками он отличался от Ганнибала и Александра только лицемерием. Цезарь окружал себя исполнителями. Таковыми были либо добросовестные посредственности, либо лихие авантюристы, чья порочность заведомо ставила их ниже вождя, либо талантливая молодежь, которая, подрастая, вступала в конфликт с учителем.
Самой заметной личностью в штабе Цезаря был Тит Атий Лабиен. Этот человек из незнатного рода был ярым популяром и участвовал чуть ли не во всех авантюрах Цезаря. Вместе они расшатывали устои Республики, вместе побеждали галлов и вместе достигли вершины. В Галлии Лабиен всегда проводил самостоятельные боевые операции, либо командуя флангом в войске Цезаря, либо во главе нескольких легионов совершая марш-броски и вступая в сражения. Император доверял ему абсолютно и был прав: Лабиен выиграл все свои битвы. Имея от него большую выгоду, Цезарь и сам был щедр к нему. Лабиен чудовищно разбогател, но к разочарованию повелителя Титу этого оказалось недостаточно. Он не измерялся деньгами, и, когда Цезарь в открытую пошел войною против государства, Тит Лабиен порвал с ним и примкнул к республиканцам. При этом он стал чуть ли не самым непримиримым врагом Цезаря и при всяком случае поносил его с таким же остервенением, с каким тот нападал на Катона.
Республиканцы были очень рады, что в их лагере оказался единственный серьезный соратник Цезаря, однако они так до конца и не поняли, перешел ли он к ним по идейным соображениям или из-за ссоры со своим императором!
Все сколько-нибудь значительные личности покинули Рим. Поэтому Цезарь был разочарован. Он хотел стать диктатором, но по закону диктатора мог назначить только консул на основании решения сената. А в наличии не было ни сената, ни консула. Победителю же срочно требовался какой-либо титул, дабы хоть как-то облагообразить свой поступок, выдать преступление за благодеяние. Он попытался подкупить консула Лентула, для чего отправил к нему тайное посольство, но тот отказался торговать своею властью и Отечеством. Видя, сколь он непопулярен в столице и в Италии вообще, Цезарь избрал для отношений со своими бывшими согражданами девиз: "Милосердие". Отмечая, что жестокостью никто не смог удержать победу на долгий срок, он писал друзьям: "Пусть это будет новый способ побеждать - укрепляться состраданием и великодушием". Итак, "сострадание" и "великодушие" к соотечественникам являлись для него новым видом оружия, предназначенным для борьбы с ними же.
Цезарь отпустил из плена Домиция, отдав ему даже его имущество, ласково обошелся с пленными солдатами, забрав их в свое войско. Кроме того, он оберегал от разграбления брошенные дома аристократов, писал сладкие письма Цицерону и другим авторитетным сенаторам. С Цицероном он даже встречался в окрестностях Рима, но получил от поборника согласия сословий резкую отповедь за свое предательство и лицемерие. Наконец-то Цицерон смог разговаривать с Цезарем с высоко поднятой головой, но, увы, это была не последняя их встреча.
Вообще, Цезарь очень милостиво обошелся с павшим Римом. Единствен-ным деянием, которое запомнилось горожанам, стал взлом казначейства и раз-грабление государственной казны. Трибун Метелл грудью преградил императору путь в эрарий, но Цезарь пригрозил ему смертью, пояснив при этом, что для него труднее произнести приговор, нежели его исполнить. И впрямь, развязывая гражданскую войну во имя защиты достоинства одного трибуна, почему бы ни казнить другого?
Так Цезарь снова стал богатым и щедрым к войску и нужным ему политикам. Он украл даже неприкосновенный резерв, который римляне создали после первого поражения от галлов и копили почти четыреста лет на случай нового нашествия варваров. "Я снял этот запрет, навсегда сделав галлов безопасными!" - с усмешкой объяснил свое поведение Цезарь. Но в народе сей эпизод был истолкован по-иному: галлы, действительно, вторично захватили Рим и изъяли предназначенные для борьбы против них средства.
В самом деле, Цезарево войско трудно было считать римским, поскольку значительную часть его легионов составляли галлы, незаконно получившие от полководца права гражданства, а конница и вовсе была сформирована из галлов и германцев, воевавших против римлян за деньги.
Разобравшись с казной, Цезарь посчитал, что программа столичного визита исчерпана, и пустился на юг навстречу Помпею. Наступая с резко возросшей армией на Брундизий, где находился лагерь республиканцев, Цезарь продолжал забрасывать Помпея всяческими мирными предложениями, каковые, однако, по существу были адресованы не ему, а столичным обывателям, дабы внушить им мысль о Цезаревом миролюбии. Но однажды Помпей и сенаторы тоже поддались на эту приманку. Помпей серьезнейшим образом ответил на послание Цезаря, в котором, по согласованию с сенаторами, выразил готовность принять все его требования. Это письмо было высечено на камне и выставлено для всеобщего обозрения в Риме, тогда еще свободном от галлов. Вся Италия пришла в волнение от пробудившейся надежды, лишь Цезарь остался равнодушен. Он, по всей видимости, даже не читал ответа на свое предложение. Зато он использовал возникшее в обществе благодушие, чтобы еще глубже внедриться в Италию. После этого уже все сенаторы по отношению к Цезарю превратились в Катонов. Но Цезарь не краснел, он слал новые письма. Теперь его миролюбие явилось свету в идее об аудиенции с Помпеем. Очевидно, это была попытка вбить клин подозрительности между сенаторами и их полководцем. Впрочем, возможно, Цезарь и в самом деле надеялся договориться с Помпеем о каком-нибудь разделе мира по-ихнему, по-царски. Однако Помпей показал, что его доверчивость небезгранична.
Расставшись с иллюзией решить дело миром, сенаторы еще какое-то время питали иллюзию о возможности сохранить за собою Италию и, хотя Помпей давно созывал всех республиканцев в Брундизий, горе-полководцы разъезжали по Италии, маневрируя перед Цезарем. За вторую иллюзию пришлось расплачиваться утратой резервов из кое-как навербованных рекрутов, которые с приближением Цезаря либо рассеивались, либо переходили на его сторону, а также потерей времени. Поэтому Цезарю удалось настигнуть республиканцев в Брундизии и атаковать их. Помпею пришлось в срочном порядке выстраивать оборону города и осуществлять переправу войск в экстремальных условиях, отбиваясь от наседающего врага. Тем не менее, задача была успешно выполнена, но тот факт, что Великий Помпей отступил перед Цезарем и не просто отступил, а едва унес ноги, дурно повлиял на моральное настроение республиканцев, зато произвел большое впечатление на всех колеблющихся.
