Прибыв в Византий, Катон сразу же направился во дворец высшего городского магистрата. Его свита была столь многочисленной, блестящей и самоуверенно-шумной, что потом один одухотворенный лестью поэт в порыве творческого воображения написал, будто она своим гвалтом сшибала птиц с небес. Такой делегации греки не могли отказать в приеме, и на состоявшейся встрече с городским главою Катон добился разрешения выступить на собрании византийского совета.
На фоне своего разудалого окружения сам Катон выделялся демонстративной серьезностью и почти что монументальностью. Он избрал для себя образ всесильного и неподкупного судии, ниспосланного высшим миром в вертеп пороков, дабы свершить правосудие. Ему нетрудно было играть эту роль, поскольку она соответствовала его настроению полного разочарования в перспективах эллинистической цивилизации, чей путь позорной деградации теперь с неумолимой обреченностью повторяла и его Родина.
Именно в этом образе Катон предстал собранию местных сенаторов. Прежде чем заговорить, он долго гипнотизировал их суровым взором, требуя тишины и внимания. Сначала византийцы были настроены весьма легкомысленно. Их община, конечно же, зависела от всесильного Рима, как и все народы Средиземноморья, поэтому здешние власти не упускали случая подольститься к римским вельможам. Так, например, они восхваляли Цицерона за подавление заговора Катилины и расточали комплименты его поэме на эту тему, правда, по мнению автора, недостаточно щедро. Однако Катон не вызывал у них такого почтения, как Помпей или Цицерон, особенно в свете его миссии. Но вся обстановка визита и повелительный взор посланца великого государства, в котором византийцам мерещились грозные отблески серебряных орлов римских легионов, заставили их посерьезнеть.
Удовлетворившись достигнутым эмоциональным результатом, Катон, наконец, приступил непосредственно к речи. Он говорил на латинском языке, а местный толмач переводил на греческий. По мнению Катона, латинские фразы звучали резче и звонче греческих, что придавало больший вес его выступлению и подчеркивало особую значимость происходящего, а паузы, вызванные переводом, должны были способствовать лучшему осмыслению речи.
Однажды Катон заметил, что переводчик неверно передал суть его фразы. Тогда он обернулся к нему и повторил свои слова. Тот опять исказил их смысл. Глядя ему в глаза, Марк с демонстративной настойчивостью снова произнес то же предложение, и византиец, поняв, что импровизации в данном случае не пройдут, перевел верно. В дальнейшем он выполнял свою обязанность строго и точно.
"Граждане славного города Византия, - говорил Катон, - я прибыл к вам по поручению моего народа. Дело в том, что ваши сограждане, причем из числа весьма заслуженных, обратились к нам за помощью. Они жаловались на чинимые им обиды, на распри в вашей общине, грозящие перерасти в настоящую войну, и просили нас вмешаться. Вы, конечно же, понимаете, что война в этом регионе неминуемо затронула бы интересы нашей державы. Нарушилась бы связь с Понтом, на многие наши территории и дружественные страны обрушились бы беды, сотни тысяч людей терпели бы лишения и голод. Кроме того, искры конфликта по соседству с Фракией могли бы воспламенить дикие племена и разжечь войну с необъятным варварским миром.
Мы, римляне, лучше других знаем цену войне, потому что нам выпала доля воевать больше других. Не раз наше государство оказывалось на краю гибели из-за агрессии Карфагена, галлов и других воинственных народов, и никто не потерял в битвах столько граждан, сколько - мы. Поэтому наши люди всеми силами души ненавидят войну, и за счет этой ненависти мы научились воевать лучше других. Мы создали самую мощную армию и воспитали самых сильных воинов, чтобы победить войну как таковую. Пока еще на этом поприще нам не удалось достичь окончательной победы. Однако успехи уже есть. Некогда весь земной круг непрерывно кипел тысячью войн, теперь же в Средиземноморье большей частью царит мир. Если же где-то возникает очаг злобы и несправедливости, то наше вмешательство неизменно водворяет там порядок, и чем раньше мы вступаем в дело, тем меньше бывает жертв с каждой стороны".
Далее Марк привел несколько примеров удачной международной политики римлян и затем продолжил: "Эти успехи, а также наш тяжкий опыт собственных войн как раз и дают нам право вникать во все проблемы Средиземноморья, более того, обязывают нас к этому, особенно, если раздается отчаянный призыв страждущих о спасении. История, сами боги распорядились так, чтобы Рим стал гарантом мира и справедливости на всем земном круге. И ни вы, ни мы теперь не сможем уйти от этой исторической данности, какие бы эмоции не вызывал у нас с вами такой порядок вещей!"
Катон снова придавил византийцев тяжелым взглядом. Выдержав внуши-тельную паузу, он перешел к следующей части речи.
"Выслушав в курии ваших сограждан, - продолжал он, - мы, верные своему долгу, начали готовить легионы. Наши мужи в который раз были вынуждены оставить семьи, дома, хозяйства, чтобы отправиться в дальние края, где надлежало остудить горячие головы, так любимые демонами войны, и не позволить войне разрастись, докатиться до Италии, подступить к нашим жилищам, а уничтожить ее в самом зародыше. Мы ведь хорошо помним, как наше промедление с противодействием Митридату полмира на несколько десятилетий ввергло в бездну чудовищной войны. Итак, на Марсовом поле стали собираться легионы, заблестели на солнце доспехи, раздалось визжание точимых мечей. Но тут нас осенило. "Против кого мы готовим войско? - задались мы вопросом. - Разве византийцы - дикие варвары, не знакомые с законами права и нормами справедливости? Разве они - не братья наши, эллины, у которых мы учились наукам и искусствам? Неужели же мы не сможем договориться с ними миром?" Мы решили, что сможем. С эллинами, вооруженными разумом лучше, чем мечом и копьем, надлежит - подумали мы - говорить на языке разума, а не силы.
С тем я к вам и пришел, оставив легионы там, где им лучше всего быть. Надеюсь, что вы не заставите нас, римлян, раскаяться в оказанном вам доверии.
Итак, граждане Византия, конфликт налицо и есть пострадавшие. Значит, следует разобраться в причинах происшедшего и восстановить справедливость. Это так же необходимо для здоровья вашей общины, как исправление вывиха - для подвернувшего ногу человека, ибо в противном случае хромота останется навсегда. В цивилизованной практике гражданские конфликты разбираются в суде. Однако я понимаю, что в данном случае вам трудно вести судебное разбирательство, поскольку одни и те же лица могут оказаться и в положении обвиняемых, и обвинителей, а заодно и в роли судей. Вот поэтому я и предлагаю вам свои услуги в качестве третейского судьи или наблюдателя - уточним по ходу событий - не имеющего иных пристрастий, кроме желания провести процесс честно и строго, так как только в этом случае мир в вашем городе будет прочным и долгим, а именно в обеспечении прочного и долговечного мира заключается моя задача. Подчеркиваю, что я не собираюсь вершить чьи-то судьбы, я принимаю на себя лишь обязательство таким образом организовать процесс, чтобы обе спорящие стороны имели равные возможности для обоснования своих позиций, решать же будете вы, и пусть победит достойный!"
Закончив речь, Катон внимательно обозрел аудиторию. Византийцы при-тихли и затаились. Трудно было определить степень их враждебности, но тот факт, что они не приветствовали затею Катона, был очевиден. Не особенно по-влиял на их настроение и примиряющий тон последних фраз римлянина, несколько противоречивший общему духу выступления. Тогда Марк предложил им изложить свои взгляды на проблему и высказать встречные предложения.
"Я тщательно взвешу ваши доводы, для чего велю своим помощникам записать и речи, и имена авторов. Обещаю вам, что ни единого вашего слова не оставлю без внимания", - заверил Катон.
В его словах византийцам почудилась угроза, и никто из них не рискнул взять на себя роль персонального оппонента римлян.
