И вновь я сказала: Покажи мне правду.

И вновь я увидела то же самое. Круус не был одним из плохих парней. Я попробовала чудовищность на вкус. Это была Синсар Дабх.

— Если бы я встретила тебя первым, — тихо сказала я.

— Ты могла бы меня полюбить, — закончил он за меня. — И если бы ты полюбила меня, — сказал он и остановился.

— Ты мог бы измениться.

Он подарил мне горькую, но прекрасную улыбку.

— Ты даже не пыталась призвать меня. Ни разу ты не посмотрела на потолок или небо и не произнесла мое имя. Вот как мало ты обо мне думала.

— Так просто? Ты просто ждал, пока я попрошу?

— Тебе потребовалось слишком много времени. Теперь тебе придется заплатить, — его золотой взгляд остановился на моих губах, глаза прищурились. — Я могу умереть, и — сколько ни продлится разумная жизнь — войти в историю как ублюдок, который обрек целую вселенную на гибель. Или я могу умереть мучеником и войти в историю как чемпион, который спас ее. Когда остается лишь твое наследие, это начинает иметь значение. Так или иначе, очень скоро моя история будет написана. Это все, что мне осталось. Мое имя.

— Ты не собирался позволить нам умереть. Ты планировал вернуться.

— Ты должна была меня попросить! — прорычал он, затем собрался и вновь стал надменным могущественным Войной.

— Я попросила. Я здесь, — быстро сказала я. Наше перемирие было хрупким. Один неверный шаг, и все порушено. Я буквально ощущала злость, прокатывающуюся по нему густыми удушающими волнами. Я чувствовала его печаль, его отчаяние, его хрупкое намерение умереть нашим героем.

Но оно там было.

Он накрыл ладонью мой подбородок, приподнял мое лицо и посмотрел на меня.

— Никто из нас не получает желаемого, Круус, — тихо сказала я. — Ты знаешь, у меня нет желания править расой Фейри. Я возненавижу это. Но я буду хорошей королевой, обещаю, — до тех пор, пока не найду другого Фейри, который будет в состоянии справиться с этим. И если он действительно отдаст мне песнь, может пройти маленькая вечность, прежде чем я найду Фейри, которому доверю столь огромную силу.

— Лучше плохой день в Аду, чем никаких дней вовсе, — горько сказал он.

На этот счет я была с ним согласна.

— Что я должна сделать, чтобы убедить тебя отдать вторую половину песни?

— Будь потерпеливее. Это мои последние часы. Чего бы ты хотела в свои последние часы?

Настороженность мелькнула в моих глазах. Он покачал головой и с упреком посмотрел на меня.

— Я никогда не желал навредить тебе, МакКайла. Я хотел, чтобы ты была рядом, когда я буду править своими людьми. Я бы хорошо ими управлял.

Я согласилась, что из него вышел бы отличный лидер, и сказала ему об этом.

— Цена сделки за половину песни — поцелуй. Тот поцелуй, который полностью убедит меня, что при других обстоятельствах ты выбрала бы меня. Единственный поцелуй, который пробудит лучшую часть меня. Это, и твое слово, что ты не используешь песню в течение четырех человеческих часов после нашего расставания.

— Почему?

— Ш-ш, — он прижал палец к моим губам. — Потому что я так сказал. Разве не это твой Бэрронс так часто тебе говорил? Удостой меня таким же уважением. Что ты ему сказала в тот день? «Потому что я прошу тебя, Иерихон, вот почему». Доверься мне, МакКайла.

Я глубоко вздохнула.

Затем скользнула руками вокруг его шеи и подалась вперед. Когда мои глаза начали закрываться, он сказал:

— С открытыми глазами. Я не твой Бэрронс, и никогда им не буду. Не то чтобы я этого хотел. Я Круус из Туата Де Дананн, Верховный Принц Двора Теней. А ты МакКайла Лейн О'Коннор, Королева Двора Света. Убеди меня, что в иной день ты выбрала бы меня своим супругом.

Я убедила его. Я много раз целовала его прежде, принимая его Истинное Имя на свой язык. Теперь я видела все так ясно: добра и зла не существует, есть лишь сила и выбор. Сила идет туда, куда ты хочешь, правильным путем или неправильным, светлым или темным.

И прежде чем он исчез, он передал мне Песнь Созидания, как и говорил, оставив свои последние слова повиснуть в воздухе.

Расскажи миру легенду о Принце Круусе из Двора Теней. Опусти поцелуй и опиши меня величественным. Хорошо управляй моими людьми, МакКайла.

Он вернул нам мир, вселенную.

Я поклялась, что так и сделаю.

Мак

Следующие три часа я просидела в «Книгах и сувенирах Бэрронса», стиснув зубы и делая все возможное, чтобы просто удержать песню.

Она не хотела оставаться во мне.

В тот момент, когда Круус передал ее мне, вторая половина мгновенно трансформировалась и соединилась с первой, как будто они могли существовать во мне лишь воедино, стирая все сомнения о том, как мне придется их крутить и соединять.

И заодно стирая мои беспокойства о том, как ее использовать.

Она хотела быть спетой. Она чувствовала страдания мира и жаждала его восстановить. Прямо сейчас, в это самое мгновение. И если бы я открыла рот, она просто вырвалась бы наружу мощным потоком.

Но я дала два обещания, которые собиралась сдержать: подождать четыре часа и рассказать миру легенду о Круусе.

Так что я сидела, крепко стиснув губы, удерживая все в себе, глядя на часы и стараясь вовсе не думать ни о чем. Мне чертовски хотелось пить. Кушать.

Попытайтесь удержать губы сомкнутыми на протяжении четырех часов. Это, черт подери, почти невозможно.

Я сидела неподвижно, медленно и ровно дыша, боясь, что могу рыгнуть или чихнуть. Удерживая рот закрытым с помощью руки, сдерживая зевки. Издавая забавные звуки в глубине горла, когда хотелось закашляться.

Думая о Бэрронсе. О своей сестре.

Однажды я потеряла их обоих и получила их обратно. Я никогда не была так счастлива, потому что я испила горе до дна, и это сделало мою радость лишь слаще.

Я собиралась вновь убить мою сестру и вполне возможно Бэрронса. И вероятно Кристиана.

Это нелегкий путь. Если я не пропою песнь, все существующее в итоге будет разрушено. Но пропев ее, я буду вынуждена убить своих любимых.

Я не доверяла себе увидеться с Бэрронсом. Я знала, что если бы он пришел посидеть со мной, и мы попытались бы провести последние часы вместе, я бы не удержала рот закрытым. И в тот самый момент, когда я его открыла бы, Бэрронс мог умереть. Да уж. Эти события я совсем не тороплю.

Но с Алиной я могла смириться, и я должна была увидеть ее. Она определенно умрет, и мне нужен был последний шанс попрощаться.

Я не могла говорить, но могла писать смс.

Мой экран мгновенно вспыхнул.

Она появилась через десять минут. Мы уселись на диване, и я отправляла сообщения, объясняя, что произошло, а она отвечала вслух.

И когда с разговорами было покончено, моя старшая сестра улыбнулась, обняла меня и сказала, что понимает, хоть поначалу и была растеряна. В конце концов, ее воспоминания обрели ясность.

Она знала, что умерла в той аллее.

Она рассказала мне о своих последних мыслях перед смертью. Вся жизнь не пронеслась перед ее глазами, как говорят люди. Она ни на минуту не задумалась о том, что она сделала или хотела сделать, или о деньгах, славе или успехе.

Единственное, о чем она думала в конце своей жизни — это любовь. Сказала ли она достаточно, показала ли достаточно, достаточно ли чувствовала. И когда процесс умирания стал совсем тяжелым, она нашла утешение в воспоминаниях о бескрайней любви, которую она познала, и боль исчезла, и она больше не боялась.