— Чем понадобиться — тем и буду.

— Скажи спасибо, что не целкой оказалась.

— Спасибо.

— Так ты расскажешь, что за приступ на тебя напал? Долгое воздержание сказалось?

— Ты что-то попутал, Леший. Когда это оно у меня было?

— Да в последнее время, думаю, было. Может, пора поговорить по душам?

— По душам с тобой поговорит Василиса Андреевна, а мне некогда.

— Ты что же, решил справиться один?

— Я вас не просил мне подсовывать незнакомую сирену, но вы подсунули. Спасибо, сюрприз получился отстойным. Теперь я прошу мне не мешать.

— Все, что я знаю — это то, что работала она за некую Людмилу. Фамилию сказать?

— Леший, проваливай, у меня раскалывается череп.

— Надо было дверь открывать вовремя.

— Да пошел ты…

*****

Ты чем думала, подруга?

— М*ндой своей.

Людка опешила. Сколько она знала Аю, та никогда, ни единого разочка не позволяла себе грубых выражений. Даже общаясь со многими вредными покупателями, она всегда оставалась милой и улыбчивой.

— В смысле?

— Дурой не будь. Ещё большей, чем уже есть.

— В смысле?

— Ты меня попросила тебя подменить — я подменила. Чем я могла думать, работая за тебя? Уж явно не головой.

Людка что-то промямлила.

— Говори громче, у меня миксер! — прокричала Ая, специально включая технику на полную мощь.

Не хотела она никого слушать и видеть. То, что ей всегда помогало — это кухня. Приготовление блюд и выпечка. Занимаясь любимым делом, она защищала себя стеной из четких движений и разумного. Здесь щепотка, там сто грамм. Сюда ложку сахара, туда — три. Все имеет свою роль, вес и соотношение. Она сыплет, перемешивает, формирует. Она. Не её.

И как следствие, появляется сотворенная красота. Вкусная, аппетитно выглядящая и тающая во рту. Приносящая чистейшее удовольствие. Ничем не замутнённый кайф. Высшая проба.

Она справится. Покупателей становится все больше, репутация — все серьезней, мечта — все ближе.

Полностью сосредоточена. Спокойна. Забыла прошлое. Открыта будущему.

Так было до того вечера.

Она постарается не повторится.

Прошлое.

Он шел, сутулясь и защищаясь от резких порывов холодного ветра, колючего и пробирающего до костей, держа в голове и повторяя про себя один адрес. Слова выгоняли все лишние думы, заставляя держаться за самое важное. Подняв воротник черного пальто и сунув руки в карманы, он шел, не глядя по сторонам, полностью сосредоточенный на скорейшем приходе в теплую квартиру — туда, куда стремился попасть вот уже много месяцев.

Ветер разыгрался не на шутку, то подгоняя его в спину, то, наоборот, толкая в грудь, будто не мог решить: помогать человеку или проверить его упорство. Не было четкого направления у этого воздушного монстра, но мужчина продолжал движение вперед, не обращая на него никакого внимания.

Зима пришла рано, внезапно и одним днем, но снега было совсем мало. Несколько раз падал легкий, еле — еле покрывая асфальт, и тут же был сметен сильнейшим ветром в щели дорожных колодцев, пожухлую траву и к обочинам. Дорога была покрыта тонюсенькой ледяной коркой, и без снежного покрывала становилось очень трудно передвигаться, не спасала даже соляная, разбавленная песком, присыпка. Водители, вовремя "переобутые" в шиповку, — и те не чувствовали себя в безопасности, снижая скорость и крепче держась за руль.

Мужчина посмотрел на фонарь, высветивший нужный дом, и заметив табличку с цифрой «32», расслабил плечи. Слава Богу, дошел. Поднял взгляд выше, на окно, в котором раньше видна была хрупкая фигурка, поджидающая его и нетерпеливо ерзающая на подоконнике. Сегодня окно было темным.

Он ощутил горечь. Знал, что, скорей всего, никого нет дома, но надеялся до последнего увидеть прежнюю картину. Ему все эти месяцы не хватало её. Жил как раньше, но все сильней пробирало чувство чего-то потерянного, оставленного где-то, и с каждым днем росло желание это найти. Вернуть.

Когда он понял, в чем причина, что именно он оставил и хотел обрести вновь, тело прошил разряд. Разом, одним моментом, как и зима в этом году. Он отрицал до последнего, не верил, не мог принять, но факт оказался неоспорим. Непреложен как истина бытия. Как смерть и рождение.

Он хорошо помнил тот день. Ехал домой, после бани, куда приходил с друзьями попариться, потрепаться и пропустить пару кружек темного нефильтрованного, и чувствовал уже ставшую привычной тоску. Раньше после бани он чувствовал совершенно другое. Молодым себя чувствовал, обновленным и в то же время расслабленным до «не могу», а теперь вот… грызло что-то — то, чему не было названия и конца.

До дома оставалось минут десять, когда вдруг яркой вспышкой мозг пронзил образ: косая челка, огромные голубые глазищи и лукавая улыбка, открывающая небольшую диастему. Вспышка мелькнула и исчезла, а Костя мгновенно вспотел, словно опять оказался в парилке. И как только он вспомнил имя той, что улыбалась, сразу, в ту же секунду, понял причину своего состояния.

Сейчас он стоял и смотрел на темное пятно в белой раме, никого сегодня не ждавшее, и представлял, что за ним — за стеклом — спит та, от которой можно было убежать много лет назад, закрыв за собой плотно дверь. Оставить, как ненужный хлам, и забыть. Чтобы окунуться в бешеный водоворот дел и страстей, достойных настоящего мужика.

Костя поежился и, стряхнув с плеч сомнение, зашел в подъезд. Пригладил волосы, опустил воротник и неслышно поднялся на третий этаж, иногда перескакивая через ступени. Вот и она, восьмая квартира.

Дверной звонок был вырван с корнем, замок измазан жвачкой, уже засохшей от времени и потемневшей от грязи, сама дверь была со вмятиной внутрь, как будто выбивал кто, и, наверное, так и было.

Никто не знает, как словами передать ужас, волнение, растерянность и шок. Каждое чувство по отдельности — можно, но все вместе, этот коктейль, долбаный смузи — вряд ли. А то, что передать словами сложно, но очень хорошо можно испытать? В мгновение ока, сразу? Как рухнувшая на тебя волна окатила всеми эмоциями, не только тут же намочив одежду, но и смыв изнутри всю кровь.

Кровь отхлынула вместе с водой и устремилась вниз, на второй этаж… первый…

Он дотронулся до вмятины, пальцами повторяя форму углубления, потом начал отдирать жвачку, с каждым брошенным на пол куском становясь все злее на того придурка, который додумался это сделать. Достал маленький нож с очень тонким лезвием, проверил им сердцевину замка и понял, что резиновая гадость плотно и далеко застряла внутри.

Костя постучал: сильно, громко и особым ритмом. Если она дома — поймет и откроет, узнав его «почерк». И почти услышал торопливые шаги маленьких ног, наверняка обутых в объемные смешные тапки — мордочки коровок.

Почти.

Никто навстречу ему не бежал, не распахивал изуродованную дверь, крича «Ты!» и бросаясь на шею.

Никто.

Ну, он же так и думал, верно? Ведь догадывался? Тогда чего упираться лбом в холодный равнодушный металл и закрывать в отчаянии глаза? Чего расстраиваться тишине по ту сторону? Чего сцеплять зубы, чтобы не произнести «Где ты?» Он же был уверен, что она больше здесь не живет, правда?