Правда, зелёный свет на разговор был шринком дан, и Костя, подойдя вечером к окну и задумчиво посмотрев на звезды, набрал номер.

— Алло, — голос Аи звучал устало, но не настолько, чтоб бить тревогу, хотя сердце пропустило удар, и невыносимая тоска вместе с воздухом наполнила лёгкие.

— Я могу приехать, но даю возможность тебе не видеть меня. Понимаю, что этот разговор тебе не приятен, возможно, даже очень, но прошу выслушать меня до конца. Очень прошу.

Ая села. Увидев, кто звонит, не могла оставаться спокойной, начала ходить по комнате туда-сюда, долго не брала трубку, а потом ответила и, услышав его голос, села. Шлепнулась на подвернувшийся стул. Ноги разом перестали держать.

Она тоже думала. Вспоминала. Выдав Косте в тот вечер тайну, выплеснув глубоко, казалось бы, похороненное, не могла не вспоминать и не думать. У неё никак не хотело выходить из головы выражение его лица и «я приезжал». Когда? Куда? И возможно ли было, чтобы отчим упустил возможность уколоть её этим?

— Хорошо, — согласилась, и на том конце провода раздался облегченный выдох.

— Буду говорить и спрашивать по делу. Пожалуйста, отвечай. Знаю, что проеду танком, проведу сквозь тело раскалённый прут, но отвечай. Это так… я с тобой, милая. Что бы ни случилось.

— Уже поздно и хочется спать.

Костя поднял голову, чуть оторвав от уха телефон, закрыл глаза и будто в воду прыгнул:

— Почему ты не могла вернуться домой?

— Отчим.

— Я знал, что между вами царило непонимание, но ведь он и твоя мать — семья, единственно близкие люди.

— Нет. Никогда он не был близким.

Костя хотел было рассказать, как тот переживал за дочь: регулярно звонил, посылал людей, деньги, но не стал. Его рассказ не являлся поводом для ссоры и мог подождать.

— Что именно было не так? Я спрашиваю не ради праздного любопытства, я должен все понять.

— Зачем?

Хороший вопрос.

— Должен. Должен! Я… иначе мне… мне по-другому — никак. Если ты не захочешь помочь, я все равно докопаюсь до правды, но тогда инвалидов станет больше и времени вагон уйдет, а я не хочу отрывать от нас ни одной лишней секунды!

— Он позволял себе действия, не приемлемые для близкого родственника, тем более для отца, каковым все его считали. Каковым он сам себя считал.

— Опиши эти действия, — попросил, запнувшись и чувствуя, как жаром опалило грудь. Покраснел весь, даже уши загорелись.

— Я видела, что он меня хочет, как женщину, владеть безраздельно. Я пела раньше у друга… вернее там, где Славка работал.

— Помню.

— Ну а отчим специально устраивал показ меня своим знакомым: влиятельным толстосумам, тем, в ком был заинтересован. Хотел, чтобы я стала его особым приобретением. Как, например, в коллекции бабочек или марок, или машин, есть одна среди многих — самая ценная, любимая, отличающаяся ото всех. У отчима — я, да ещё и живая. Ты же знал, что тогда, зимой, я ушла из дома именно из-за него.

— Да, но я не знал, что послужило истинной причиной.

— Не знал или не хотел знать?

— Ты же была… Господи, Ая! Ты же никогда не рассказывала, как я должен был догадаться?! — пауза. — Он… смог?

— Тр*хнуть меня? Нет. Но, однажды, уже после выписки, его перемкнуло. Твердил, что я извалялась в грязи, и он очистит меня. Сотрет во влагалище чужие следы своим членом, как ластиком. Много чего твердил.

— С*ка.

— Я записала это на пленку. После того, как ты ушёл, у меня появились хорошие учителя, — усмехнулась, — смогли научить, как таких подонков встречать.

— А мать?

— Не будем о ней. Не буду о ней.

— Поэтому он тебя не ищет?

— Да. Боится па-поч-ка, даже имея столько «зелени», а, может, именно из-за неё.

У Кости вся краснота на теле начала чесаться. Поскрёб машинально грудь, ещё до конца не укладывая в голове новости. Всё четко слышал, понимал, но скидывал в отдельный мозговой отсек, чтобы потом достать и разложить по полочкам.

— Когда я ушёл… деньги, что я оставил, лежали в кухонном ящике. Помнишь, у окна? Я всегда там держал небольшую сумму на мелочные расходы, но когда уходил, оставил там больше. Намного больше. Чтобы тебе хватило на первое время, пока не помиришься с родн… не решишь вернуться домой. И ещё кое-что. Ты нашла?

— Нет. Я нигде ничего не нашла. Рылась в вещах только в поисках записки от тебя, думала, что написал, а положить на видное место забыл. Хоть какую-то зацепку. Но везде оказалось пусто.

— Я…

— Не хочу ничего знать. Теперь это не имеет никакого значения.

— Я точно, совершенно точно помню, что оставил, — сказал Костя, ни к кому конкретно не обращаясь. — Кто мог взять? У кого был ключ?

И словно насмешка — голос бывшего знакомого:

— Замок у тебя больно хлипкий, такой открыть — раз плюнуть. Не хочешь усилить?

— Обойдусь, товар все равно не залеживается.

— Зря. В любом деле необходима осторожность и защита.

— Защита? — хохотнул Костя. — Ты про адвокатов, что ли?

Тогда он действительно не думал, что защищать придётся не товар, а человека. Не догадывался, что ценность окажется другой, а стоимость — непомерно высокой.

— Теперь о дружках моих. Кто приходил? Имена помнишь?

— Нет. Они приходили не знакомиться, не в кино меня звать, а требовать деньги или вернуть что-то — то, что взял у них ты. И им было наср*ть, кто вернёт долг, хоть Папа Римский.

— Кто-то посмел сделать тебе больно? — и сразу же исправился, уловив двоякость вопроса: — Причинил физический вред? Кто? Опиши внешность.

Ая замолчала. Он поступил правильно, не приехав, — она не смогла бы рассказать, глядя ему в глаза. Не потому, что было стыдно, а противно было, и захлёстывали ненужные эмоции. Сжала крепче телефон, вторую руку положив на живот, словно не хотела, чтобы ребёночек слышал. Постаралась воскресить в памяти тренинг в групповой поддержке, но перед глазами появилась другая картина.

— Милая, плохо тебе, знаю, но постарайся. Очень прошу, — уже шёпотом произнес, не обращая внимания на мир вокруг. Полностью сосредоточился на звуке её дыхания в трубке, боясь пропустить малейшее изменение, слово.

— Сначала просили не много, — начала тихо Ая, — и я продала то, что могла — не хватило. Стала занимать у соседей, надеясь на твое возвращение, но потом, со временем, «гостей» стало больше и денег, соответственно, понадобилось больше тоже. Я вернулась на сцену, чтобы отдать не только твои, но уже и свои долги, остаться в квартире, дождаться тебя. Думала, ушёл из-за этих проблем, а мне просто побоялся сказать, но была уверена: вернёшься, исправишь ситуацию. Я даже думала, что успею это сделать первой, и, вернувшись, ты увидишь, что все хорошо, станешь гордиться мной, и все наладится. Но сколько бы я не выступала, денег не хватало, визитеры становились грубее, угрозы — явнее, а потом стал подводить голос. После болезни и резких нагрузок не восстановленные полностью связки не выдержали.