Соединенные Штаты и Россия столкнулись со сходными вызовами в обеспечении доступа к высшему образованию мирового класса для широких слоев населения. В 2010 г. в США на 100 тыс. жителей приходилось 6673 студента, что почти совпадает с российскими пропорциями: 6599 студентов на 100 тыс. граждан[9]. При этом в США усиление спроса на высшее образование в исследовательских университетах происходит на фоне роста численности и неоднородности населения, а в России – на фоне сокращения численности населения. Однако для Проекта 5-100 побочным эффектом сокращения численности населения и, как следствие, снижения численности абитуриентов стало укрепление глобальных позиций России как исследовательски сильной державы. И несмотря на массу трудностей, российские университеты, судя по международным рейтингам, добиваются положительных результатов.

Успехи ведущих университетов мира часто приписывают их усилиям по воспроизведению модели американских исследовательских университетов. Но точное копирование этой модели, выполненное многими развивающимися странами, имеет очевидные недостатки. В США успешная реализация данной модели ограничена несоответствием между численностью потенциально способных студентов и высокими требованиями ведущих университетов. Многие университеты стали настолько селективными, что принимают лишь 5 % абитуриентов. С моим коллегой Уильямом Дэбарсом в последующих главах мы описываем эту дилемму, связанную с ограничением доступа к высококачественному образованию в США, и предлагаем новую модель, по нашему мнению, более подходящую государственным исследовательским университетам: расширение доступа. Модель Нового американского университета является «американской» в том смысле, что возникла в ответ на потребности Соединенных Штатов, однако ее основополагающие компоненты актуальны для вузов и стран всего мира: академические платформы, развернутые к научным открытиям и производству знаний и связывающие образование с исследованиями; широкий доступ для студентов, представляющих самые разные демографические и социально-экономические группы; а также институциональная миссия, связанная с максимизацией своего воздействия на общество и экономику.

Майкл М. Кроу

Прежде чем в июле 2002 г. стать ректором Университета штата Аризона, я более 10 лет проработал в Колумбийском университете – читал курсы по научно-технической политике, разрабатывал новые инициативы и руководил их воплощением, дослужился до старшего проректора. Контраст между Колумбийским университетом, начинавшим одним из элитарных колониальных колледжей, впоследствии образовавших Лигу плюща, и Аризонским университетом, активно развивавшимся, но, по существу, ничем не примечательным провинциальным государственным университетом, отражал всю разнородность задач и масштабов деятельности порядка 200 американских университетов, считавшихся исследовательскими. Основанный до Американской революции как Королевский колледж, Колумбийский университет олицетворяет институциональную модель «золотого стандарта» американского высшего образования. Как и его государственные и частные аналоги, этот университет может похвастаться не только достижениями, но и строгим отбором учащихся. В отличие от этого, ASU (Arisona State University – Университет штата Аризона) – самый молодой среди исследовательских университетов страны и один из крупнейших государственных университетов (контингент студентов бакалавриата, магистратуры и программ профессионального образования превышает 76 тыс. человек), управляемых единой администрацией. Однако, если Колумбийский и ему подобные университеты лишь слегка отклоняются от привычной траектории, предначертанной им в иных случаях уже несколько веков назад, ASU сознательно пошел на серьезнейшую реконцептуализацию и превратился в ведущий государственный исследовательский университет – теперь это академическая система, базирующаяся на научно-исследовательской деятельности и производстве знаний, сохраняющая доступность для широких слоев населения во всем их социоэкономическом, национальном и региональном многообразии и оказывающая при этом максимальное воздействие на окружающее ее общественное пространство. Модель ASU я называю Новым американским университетом.

В представляемой вниманию читателя книге мы с моим коллегой Уильямом Дэбарсом исследуем диапазон деятельности и многогранность американских исследовательских университетов, а также контекст, позволяющий оценить их вклад в жизнь общества и те дилеммы и трудности, с какими подобные учебные заведения регулярно сталкиваются. Мы полностью разделяем точку зрения Фрэнка Роудса, почетного президента Корнелльского университета, назвавшего университет «самым значительным порождением второго тысячелетия»[10]. Ведущие исследовательские университеты более, чем какой-либо другой тип образовательного учреждения, используют возможности производства знаний, и их роль с каждым годом лишь возрастает – ибо все более важной становится роль знаний. Наше общество все отчетливее зависит от образованных граждан и идей, продуктов и процессов, производимых такими университетами, поскольку лежащий в основе всего их функционирования принцип – переплетение преподавательской и исследовательской деятельности – нацелен и работает на усиление экономической и глобальной конкурентоспособности страны и повышение уровня и качества жизни. Эти учебные заведения – главная надежда нашего вида на выживание. И если реконцептуализация ASU представляет собой первый этап в освоении им модели Нового американского университета, сам процесс «проектирования» в ходе последнего десятилетия являл собой преобразование американского исследовательского университета как комплексного и адаптивного универсального научного предприятия, ориентированного на научные изыскания, творческий подход и инновации и доступного – в социальном и интеллектуальном плане – представителям самых широких слоев населения. Означенный курс подразумевает достижение беспрецедентного уровня универсальности, прежде пусть и почитавшегося желанным, но едва ли при том достижимым.

Любая объективная оценка наших научных предприятий, выполненная достаточно беспристрастно и отстраненно – например, с высоты облака Оорта, как однажды предложил почетный президент Мичиганского университета Джеймс Дудерштадт, – безусловно, раскроет в проекте немало фундаментальных просчетов. Нам приходится иметь дело с социальными и экологическими вызовами невообразимой сложности, но вместо того чтобы настроить институциональные механизмы на их преодоление, академическая культура лишь укрепляет существующие организационные структуры и практики, ограничивая свое видение дисциплинарными рамками и усиливающейся специализацией. На практике наши университеты зачастую действуют нерешительно в отношении насущных проблем и вызовов, отступая в зону комфорта абстрактного знания. Тысячелетняя организационная институциональная структура, называемая нами университетом, не эволюционировала сколь-либо существенным образом за пределами конфигурации конца XIX в. и не породила каких-нибудь новых проектов. Как ведущий архитектор проекта нового класса крупномасштабных мультидисциплинарных и междисциплинарных институтов в течение прошедших двух десятилетий в Колумбийском, а теперь и в Аризонском университете я признаю, что реконцептуализация вузов не обходится без просчетов, обусловленных их изначальными социокультурными барьерами, однако новые модели предлагают новые способы формулирования проблем и решения вопросов благодаря сотрудничеству множества команд и комбинированию разнообразных программ и инициатив.

Хотя усилия по преобразованию крупного государственного университета в адаптивное предприятие, выстроенное вокруг и на основе процесса производства знания (knowledge enterprise), в реальном времени и неординарны, если не беспрецедентны, реконцептуализация позволила академическому сообществу пересмотреть его приоритеты. Во многих случаях процесс проектирования позволял преподавателям и исследователям заново осмыслить свою миссию – служить на благо общества – и согласиться с нею; он содействовал усилиям по внедрению инноваций соразмерно масштабам и сложности вызовов, возникающих перед мировым сообществом. А поскольку установка на преодоление глобальных проблем уже прочно укоренилась в нашей институциональной культуре, педагогические и исследовательские инициативы университетов зачастую сильно напоминают постройку «воздушных замков». «Сверхамбициозные проекты начинаются с обращения к крупной проблеме: чему-то колоссальному, давно сложившемуся или глобальному по масштабам», пишет Астро Теллер, возглавляющий GoogleX (его он описывает как корпоративную «фабрику воздушных замков»). «Затем следует формулирование радикального решения – которое действительно помогло бы справиться с проблемой, существуй таковая в реальности… Наконец, потребуются и какие-то осязаемые доказательства того, что предлагаемое решение вовсе не столь безумно, как кажется на первый взгляд; доказательства достаточно убедительные, дабы поверить: при наличии должной творческой составляющей, усердия и настойчивости оно может быть реализовано»[11].