Однако дилемма доступа к качественному и элитному образованию не ограничивается общей численностью абитуриентов небольших гуманитарных колледжей. Если оценивать число мест в системе качественного образования по числу мест в университетах, входящих в Ассоциацию американских университетов (ААУ) – в нее входят 60 ведущих исследовательских университетов США, – то число мест для абитуриентов бакалавриата составит примерно 1,1 млн, в том числе 918 221 человек поступили в государственные вузы и 211 500 – в частные. Общий контингент поступивших в университеты ААУ, таким образом, составляет приблизительно 6 % американских абитуриентов. Если мы не будем учитывать частные университеты, а посчитаем только государственные университеты в Ассоциации, эта цифра опустится ниже 5 %. Доля же зачисленных в 26 частных университетов составит всего 1,14 % американских студентов[102]. Иными словами, в стране, где примерно 18,2 млн человек ежегодно поступают на программы бакалавриата, в 108 сильнейших исследовательских университетов поступают немногим более 2 млн человек, т. е. примерно 11 %[103]. Чарльз М. Веста, возглавлявший тогда Массачусетский технологический институт, подчеркнул особую среду, в какую попадают такие бакалавры, участвуя в передовых исследованиях, проводимых их преподавателями: «Наше общество ожидает от этих студентов гораздо большего – да и сами они ожидают от себя гораздо большего, – чем просто знаний о том, чего достигли другие. Если они собираются помочь нам в расширении наших познаний и решении наших проблем, они должны научиться, как вести исследования, анализировать, синтезировать и рассказывать о своих результатах. Они должны научиться тому, как собирать данные, выдвигать гипотезы, апробировать и корректировать их или же при необходимости отбрасывать их и начинать все заново»[104].
Такая ограниченная доступность среды производства знаний, характерная для исследовательских университетов, наблюдается в условиях, когда эксперты по рынку труда к 2018 г. ожидают дефицит в 3 млн квалифицированных работников. По подсчетам Центра исследований образования и рабочей силы Джорджтаунского университета, чтобы не допустить этого дефицита, выпуск дипломированных специалистов должен возрасти примерно на 10 % в год. Для достижения амбициозных целей в сфере образования, поставленных президентом Бараком Обамой в его первом обращении к совместному заседанию Конгресса в феврале 2009 г. – а президент рассчитывал, что к концу десятилетия Америка вновь сможет гордиться самой большой долей выпускников колледжей в мире, – наши колледжи и университеты должны обеспечить дополнительные 8,2 млн выпускников к 2020 г.[105]В другом исследовании Центра акцентируются последствия «малообразованного» общества: «Соединенные Штаты выпускают недостаточно работников с высшим образованием еще с 1980 г. Предложение не смогло угнаться за растущим спросом, и, как следствие, стремительно возросло неравенство в доходах». Авторы, Э. Карневале и др., поясняют: «Дефицит работников с высшим образованием привел к двум основным проблемам: проблеме производительности и проблеме равенства». Речь идет о проблеме производительности недостаточно квалифицированной рабочей силы. В то же время «дефицит привел к стремительно возросшим расходам на таланты с высшим образованием, что лишь усугубляет существующее неравенство». По оценке Карневале и коллег, «чтобы восполнить дефицит предложения и уравновесить ситуацию с нашими представлениями об экономической эффективности и социальном равенстве, к 2025 г. нашей экономике потребуется еще 20 млн работников с высшим образованием»[106]. Однако в условиях диктата стереотипов, согласно которым рост набора в вузы происходит за счет снижения качества образования, лишь немногие университеты пожелают следовать стратегии обеспечения дополнительного числа выпускников, в которых нуждается наша страна.
В университетах Лиги плюща, равно как и в некоторых «флагманских» государственных университетах, конкурирующих с частными в гонке за престижем, политика приема студентов также основывается на массовом отсеве. В середине XX в. дети семей из среднего класса, хорошо окончившие школу, могли рассчитывать на поступление в ведущие государственные университеты своего штата. Например, в 1950-х и 1960-х годах в Калифорнии выпускники школ, завершившие стандартную программу и набравшие в среднем 3 балла, имели право участвовать в конкурсе на зачисление в Университет Калифорнии. До принятия в 1960 г. Генерального плана по развитию высшего образования в Калифорнии около 15 % выпускников средних школ имели право претендовать на место в Университете Калифорнии. Реализация Генерального плана снизила долю допускаемых кандидатов до 12,5 %. Дуглас объясняет, что курс на все более селективную практику приема был взят после введения в 1979 г. критериев отбора (плавающей шкалы среднего балла по обязательным дисциплинам и баллов теста SAT), совпавшего с замедлением роста набора в вузы[107]. Сообщение Стэнфордского университета в апреле 2014 г., что зачислено лишь 5 % подававших документы, – ярчайший прием растущей избирательности престижных частных университетов[108]. Но и ведущие государственные университеты становятся все более селективными, и общедоступного качественного образования, одно время воспринимавшегося как должное, для большинства формально подходящих претендентов теперь попросту не существует. Многие выпускники, окончившие эти университеты в 1970-х или 1980-х годах – и, безусловно, связывающие свой профессиональный успех с качеством полученного образования, – сегодня были бы без церемоний отсеяны на этапе поступления. Элитизм наших престижных университетов может показаться меритократическим, но степень их селективности не говорит ни о чем ином, кроме как о закреплении в американском высшем образовании классовых привилегий, исторически ассоциируемых с социальным укладом Великобритании. По мнению Кристофера Ньюфилда, «устоявшиеся практики, глубоко укорененная культура, жизненная идеология и мир американского высшего образования – все указывает на сложившуюся традицию определять высокий академический стандарт селективностью отбора, и любой университет, стремящийся к улучшению, независимо от своей миссии, будет следовать этой традиции и ужесточать правила приема»[109]. Исследователь образовательной политики Дэвид Кирп определяет дилемму следующим образом:
С коммерческой точки зрения, когда спрос превышает предложение, фирмы должны расширяться или же взвинчивать цены, – подобная практика стимулирует новых игроков. Высшее же образование функционирует совсем иначе. Хотя количество поступающих в высшие учебные заведения с 1970 г. выросло более чем на 50 %, львиная доля этого увеличения приходится на муниципальные колледжи и провинциальные государственные университеты. Сама идея расширения набора – кошмар для элиты… Поэтому университеты устанавливают все более жесткие стандарты приема абитуриентов. Самые избирательные отсеивают семь из восьми кандидатов, почти все из которых вполне подходят по всем критериям[110].
Массовый прием в вузы не обязательно несовместим с высокими академическими стандартами. Так, Университет Торонто, крупнейший исследовательский университет в Канаде, член ААУ, в совокупности по трем городским кампусам зачисляет 67 128 человек в бакалавриат и 15 884 человека в магистратуру, при этом расходы на исследовательскую деятельность превышают здесь 1,2 млн долл, ежегодно. Университет неизменно лидирует в рейтингах среди канадских университетов, занимает 28-е место в мире в Шанхайском рейтинге и 20-е – согласно последнему выпуску рейтинга Times Higher Education. Однако намеренно или же автоматически следуя стандартам, другие ведущие исследовательские университеты не расширяют набор сообразно спросу или пропорционально росту населения. И элитные частные вузы, и государственные исследовательские университеты продолжают повышать порог приема студентов. Инструментов для исправления ограничений доступа, безусловно, предостаточно, и почти все ведущие колледжи и университеты предоставляют возможности поступления одаренным студентам из числа депривированных и социально уязвимых категорий населения. Таким образом, соблюдение принципа «разнообразия зачисляемого контингента» достижимо без глубокой работы по поиску наиболее подходящих кандидатов и получению среза, действительно репрезентативного с этнической и социально-экономической точек зрения. Как отметил Роберт Дж. Гордон, «президенты университетов Лиги плюща и других элитных заведений рассказывают о щедрых скидках на обучение для мало- и среднеобеспеченных студентов, но ведь при этом за бортом остается подавляющее большинство молодых людей студенческого возраста, недостаточно удачливых или сообразительных, чтобы попасть в эти элитные вузы».[111] Умственными способностями наделено все население, однако политика приема в вузы, нацеленная на «снятие сливок», лишает шансов множество одаренных индивидов. Речь идет не о том, чтобы в вузы поступили 5 % лучших выпускников школ, а о том, чтобы в обязательном порядке поступили 25 %, причем получили наилучшее образование.
