— Давай! — крикнул он и побежал. — сматывать-ся-а-а-а!..

Я прикинул, что несколько первых ярдов ему удастся пробежать благодаря эффекту неожиданности, и хотел обеспечить ему это небольшое, совсем незначительное преимущество, а потом рвануть вдогонку. Он преодолел не больше десятка ярдов, как вдруг резко остановился, поскользнулся и рухнул.

Я прыгнул вперед, но прежде, чем настиг его, он уже был на ногах и мчался обратно ко мне.

— Какого черта! — взревел я. — Хочешь, чтобы я вел гонку?

— Мы туда не идем.

Он сделал отчаянный жест. Я проследил взглядом за его рукой, которая указала в сторону пристани, где мы причалили к берегу. В сгущающихся сумерках я увидел мерцающее зарево.

— Кажется, там тоже что-то горит, — предположил я. — Ну конечно, там, где мы приземлились. Самолет!..

Не успел я произнести роковое слово, как взорвался бак с горючим. Оттуда вырвалось маленькое красное облако, устремилось вверх и рассеялось над океаном. И через секунду — мощный взрыв.

Теперь мы находились на открытом пространстве, ничем не защищенные, выставленные напоказ. Прогремели три или четыре выстрела, пули просвистели мимо, и, хотя уже почти совсем стемнело, яркий отблеск пожара прекрасно освещал территорию. Лачуга была полностью охвачена огнем, ярко-красные языки пламени рвались в небо, клубился дым, вихрем взлетали красные искры.

Мы с Эдом заговорили одновременно.

— А вот и они, — заметил я, а Эд закричал:

— Эй, там лодка!

Семь или восемь человек врассыпную полукругом, пригнувшись, бежали к нам.

Я дважды выстрелил, и один атакующий грузно свалился. Другой упал. Прогремело оружие Эда, и я увидел, как человек закружился, выпрямился, постоял в задумчивости секунду и рухнул. Я насчитал три выстрела; осталось два патрона, по одному на каждого.

Бегущие притормозили и припали к земле, продолжая стрелять в нас. Мне казалось, что они сильно мажут, но вдруг я почувствовал боль в левой руке, и на бедре проступила кровь, смешиваясь с пятнами от нефти. Впрочем, мы с Эдом оба были перемазаны нефтью с ног до головы.

Мы проникли к земле и лежали бок о бок. Эд тихонько ругался. Я спросил:

— Что ты там говорил насчет лодки?

Он ткнул пальцем назад. И действительно, к берегу приближалась лодка. Она поворачивала в порт, и я заметил покачивающийся зеленый свет справа от руля.

— Черт, что это такое? — взвыл Эд. — Неужто проклятая мафия?

— Хрен его знает.

Я прищурился. Это был огромный красавец, весь белый, футов сто в длину. Кормовая часть, рулевая рубка и средняя часть палубы были оснащены орудиями, чем-то вроде пушек. В воздухе на верхушке мачты развевался флаг или знамя. На корме смутно виднелся еще какой-то опознавательный знак.

Включились прожекторы и осветили нас. Корабль продолжал поворачивать в порт, и я заметил на носу большие черные цифры: СС–95375.

Это было судно береговой охраны, один из патрульных кораблей.

На верхушке мачты развевался флаг береговой охраны; пушка, которую я видел, было знакомое мне двадцатимиллиметровое орудие; а флаг, реявший на корме, — американский флаг.

— Эд! — закричал я. — Это лодка береговой охраны!

— О Боже! Мы с ними тоже находимся в состоянии войны?

Я повторил тоскливо:

— Хрен его знает.

Какого черта береговая охрана здесь делает? Либо Бри-Айленд захватили оккупанты, либо…

А потом я вспомнил: Фини. Может быть. Может быть… если он нашел помеченный ящик со шпинатом и если в той банке с протертыми бананами…

Бу-у-ух! Это был мощный, но почти бархатный звук. Казалось, что красное сияние окутало весь остров. Воздух вихрился и сотрясал барабанные перепонки.

— Теперь полюбуйся, — сказал Эд тихим, нежным голосом.

Нефть горела. Черный дым клубился и взмывал вверх там, где еще недавно стояла хибара. Я четко видел «рождественскую елку», черный фонтан нефти, а потом огонь — и еще огонь. Казалось, что горит земля, будто пламя окутало эту часть острова и сжигает дотла. Языки пламени подбирались к нам. Разлившаяся повсюду нефть горела. А мы лежали, измазанные густой черной жидкостью, на пропитанной нефтью земле.

Эд первый опомнился и вскочил на ноги. И снова я услышал, как он крикнул:

— Давай сматываться-а-а-а!

Встав на ноги, я увидел, как огонь охватил лежавшего рядом с хибарой прямо в луже нефти человека. Страдалец подпрыгнул, одежда на нем вспыхнула, он пронзительно завопил. Он бегал, похожий на беснующийся факел, от его хриплого, истошного, истерического крика стыла в жилах кровь. Ничего более страшного я еще не слышал в своей жизни.

Я стоял как вкопанный, а огонь подбирался все ближе, я почувствовал, как теплая волна обожгла мне лицо, но я не в силах был оторвать взгляда от того бедняги. Он пробежал десять, а может, двенадцать шагов и упал. Секунду или две он продолжал кричать, все слабее, а потом затих. Навсегда.

Я снова услышал вой сирены. Повернулся и побежал за Эдом. Потом у меня за спиной раздался ужасный звук, будто три или четыре динозавра отрыгнули одновременно. Я обернулся.

Моя челюсть отвалилась, наверное, до пупка.

Я обалдел.

— В чем дело?..

Была снова суббота, миновала ровно неделя после того, как начали развиваться все эти события. Всего лишь неделя, а в памяти по-прежнему жили страшные воспоминания. И все равно я чувствовал себя превосходно. По нескольким причинам…

Во-первых, в прошлый понедельник Джим хорошо перенес операцию и теперь спокойно отлеживался и набирался сил; через несколько минут я в первый раз собирался его проведать. Во-вторых, сегодня вечером у меня свидание — и с кем же? Угадали? С Лори Ли.

Ева находилась в камере предварительного заключения и ждала суда — в прошлый понедельник поздно вечером Джим сумел сообщить полиции, что она стреляла в него. Вместе с ней за решеткой оказались Луи Греческий и одиннадцать его под ельников, оставшихся в живых после того, как целый корабль народу, включая капитана Фини, высадился на Бри-Айленд. Вот кто оказался на борту патрульного корабля береговой охраны. Капитан Фини сперва выступил в роли наблюдателя; на берег же высадились сотрудники таможенной службы США вместе с агентами из федерального бюро по борьбе с наркотиками.

Фини и его людям понадобилось совсем немного времени, чтобы вычислить ящик со шпинатом, внутри которого находилась помеченная мной банка бананового пюре, и когда ее вскрыли, обнаружили семь унций протертого банана и одну унцию чистого героина. Фини поставил в известность федеральное бюро по борьбе с наркотиками, и с этого момента полицейские Лос-Анджелеса отошли в сторону, передав полномочия федеральным агентам. Они битком набились в лодку береговой охраны и двинулись к источнику наркотиков — Бри-Айленду — и к тем двум ящикам «протертых бананов», что так и остались на фабрике под столом. Два ящика — девяносто шесть банок минус одна, которую я вытащил. Значит, девяносто пять баночек, и в каждой — по унции героина. Девяносто пять унций, или почти шесть фунтов, приблизительно два килограмма восемьсот граммов чистой, без примеси, отравы. И еще целая куча заготовленных впрок протертых бананов.

Потом наступил отбой, напряжение спало, но одним из самых замечательных моментов той ночи был факт, что нам с Эдом Кляйном предстояло вернуться на материк в лодке. Больше никаких самолетов — плавающих, прыгающих или кувыркающихся.

Я припарковал свой «кадиллак» на стоянке возле больницы «Дрейтон мемориал», куда перевели Джима из палаты «Скорой помощи» в Ломе, и зашагал, освещенный солнцем, к входу. Примерно в два часа я вошел в палату Джима.

Он сидел в кровати, подпертый со всех сторон подушками, не такой загорелый, как прежде, но чисто выбритый, и улыбался рыжеволосой сестре.

— О, Джимми, — говорила она, когда я вошел в комнату, — ты ужасный.

Он заметил меня и махнул рукой. Сестра повернулась и, залившись румянцем, заторопилась к выходу.