Мне бы хотелось понаблюдать за ними подольше, но сегодня для этого не совсем подходящий день. Я сказал рыбкам «до встречи» и еще раз вышел в мир, где обитают люди.

Этот мир людей сегодня наводил щемящую тоску.

Кто-то играл на органе. Болезненные, вибрирующие ноты вырывались из открытых дверей покойницкой Бейглена, корчились в лучах солнца, извивались на траве и липли к моим ушам, пока я припарковывал у обочины свой «кадиллак».

Приехал я заранее, до начала службы оставалось еще полчаса.

Органная музыка сводила меня с ума. Я чувствовал отвращение к органной музыке и тем заунывным, грустным мелодиям, которые, как мне кажется, всегда воспроизводил этот музыкальный пыточный станок. Я предпочитаю веселые песни — даже на похоронах. Но звуки органа продолжали терзать тишину, расползаясь в воздухе, как черви.

Я поднялся по ступенькам и вошел внутрь. Было прохладно. В скупых лучах плясали пылинки. Я осмотрелся, но Джима не увидел, поэтому направился в глубь церкви, где должна была проводиться служба. Несколько человек угрюмо сидели на скамеечках в передней части комнаты, на возвышенности был установлен гроб, усыпанный цветами, но Джим и здесь отсутствовал.

Что-то, друзья мои, не то — тревожная мыслишка вползла в мою голову, извиваясь там как звуки органа. Я вспомнил веселый перезвон дверного звонка: динь-динь-дон — сразу перед тем, как Джим собирался повесить трубку. Значит, кто-то был у его порога. Возможно, поступило какое-нибудь известие, всякое бывает. Нечего беспокоиться. Но холодная тревога шевелилась и крепла.

Я разыскал телефон возле входной двери и набрал номер. Телефон Джима звонил, снова звонил, но никто не отвечал. Люди входили в церковь, шли медленно, скорбно, молча. Служба скоро начнется. Может, Джим уже в дороге, рулит сюда. Может быть. Но я не собирался больше ждать и маяться. Я вышел на улицу и бегом устремился к машине. Газанул и помчался на бешеной скорости вверх по Сансет, едва успевая проскакивать на желтый свет. Остановившись у дома Джима, я буквально выпрыгнул из машины, оставив дверцу открытой, и, преодолевая враз по три ступеньки, взлетел наверх и перемахнул через перила.

Передняя дверь не была плотно закрыта. Между дверью и рамой оставалась щель в четверть дюйма. Я постоял, собираясь с духом, медленно поднял руку и толкнул дверь.

Она приотворилась еще на несколько дюймов и застыла как бы в нерешительности.

Да, я уже знал.

Я его еще не видел. Но уже знал.

Я осторожно толкнул дверь, отворив ее ровно настолько, чтобы можно было проскользнуть внутрь. И плотно закрыл. Джим лежал на спине, его длинное тело распростерлось на трех ступеньках, головой вниз, ноги возле двери. Глаза закрыты. На белой рубашке расплылось красное пятно, и тонкая влажная красная струйка стекала с уголка рта мимо глаза и терялась в черных волосах.

Я опустился перед ним на колени, приложил ухо к груди, где сердце. Жив. Кажется, жив.

— Джим, — позвал я и погладил его по щеке. — Джим…

Кожа теплая. Что-то шевельнулось у меня под ладонью. Его губы вздрогнули, и веки затрепетали.

— Джим! — Мой голос гулко прогремел в пустой комнате.

Он открыл глаза и посмотрел на меня. Моргнул, снова посмотрел на меня и уже не моргал.

— Держись, приятель. У нас все получится.

Я вскочил на ноги, бросился к телефону и связался с оператором.

— Непредвиденные обстоятельства. — Я старался сдерживать голос и говорить четко. — Несчастный случай. Ранили человека. Пришлите «скорую помощь» и полицию.

Я продиктовал адрес, подождал, пока оператор спокойно повторит его, и повесил трубку. Вернувшись к раненому, я опять склонился над Джимом.

— Все будет в порядке, приятель… Полиция уже в пути. Все будет хорошо. — Но в глубине души я ругался, проклиная все на чем свет стоит, включая самого себя. Я не переставал повторять:

— Извини, Джим, что меня не было рядом. Поздно дошло. Извини. Его губы шевельнулись, рот приоткрылся.

— Не волнуйся, — успокаивал я. — Через минуту здесь будет «скорая помощь».

Он все время пытался что-то сказать, силился выдавить из себя слово-другое. Бедняге удалось выдавить неясный хрип и еще одну тонкую кровавую струйку. В том месте, где пиджак соскользнул с рубашки, расплылось пятно. Сюда вошла пуля. Жизненно важный центр, но чуть ниже.

Снова клокочущие хрипы изо рта. Я знал, что Джим не оставит своих попыток, пока не потеряет сознание или не умрет. Несомненно, он пытается сказать мне, кто в него стрелял. Потому что это может послужить разгадкой ко всему, приведет к ответу, если только не окажется, что опять действовал залетный наемный убийца вроде того, которого я застрелил на аллее прошлой ночью.

Поэтому я пытался помочь другу.

— Одно слово, Джим. Только одно слово, если ты знаешь. Просто назови имя…

Я наклонился ближе. Его глаза немного расширились, и он с шумом втянул через ноздри воздух. Лицо побледнело, он весь напрягся, делая невероятные усилия, чтобы заговорить. И он сказал — слабым, тонким, но довольно отчетливым голосом:

— Это… не мужчина.

Его веки задрожали, и из последних сил Джим произнес:

— Это. — Он задыхался. — Это Лор…

Он замер. Его рот обмяк, веки опустились и закрыли глаза. Они не остались открытыми, равнодушно уставившимися в никуда.

Я пощупал пульс. Он бился, очень слабо, но все же его сердце еще работало. Я услышал вой сирены.

Мой шок тоже затянулся, я утратил способность соображать. Я думал над словами Джима: «Это Лор…» Мне показалось, он явно хотел сказать «Это Лоример». Вот что сразило меня наповал. Перед моим внутренним взором возникло пухлое розовощекое лицо, то беспорядочная, то вдохновенная речь. Мое предположение казалось нелепостью, но убийцы встречаются в разных обличьях, и порою мысль о том, что некоторые из них убийцы, кажется куда более невероятной, нежели о Горации Лоримере — убийце.

В конце концов — опять с досадным опозданием — меня осенило.

«Это не мужчина», — с трудом, через «не могу» сумел сказать Джим.

Тогда при чем тут, позвольте, Лоример? Если это был не мужчина, значит, стреляла женщина, и этот бесспорный факт вычеркивал из списка вероятных убийц не только Лоримера, но также Луи Греческого, наемных убийц, вообще половину человечества. Единственными женщинами, замешанными во всей нашей катавасии — насколько я знал, — были Ева и Лори, и еще четыре модели из «Александрии». Я, правда, даже словом не обмолвился с теми четырьмя; ни Джим, ни Аарон с ними тоже не общались, по крайней мере, в моем присутствии. Черт, это могла быть женщина, которую я никогда не видел, о которой даже ничего не слышал.

Я продолжал усиленно ломать себе голову — до боли в висках, когда прибыла «скорая помощь», а вместе с ней в очередной раз и полиция.

Я опустил стекла «кадиллака», ворвавшийся в салон воздух обдувал лицо, и я надеялся, что это помешает мне уснуть и освежит мозги. Мои веки отяжелели, плечо и шея ныли, мое отменное здоровье явно дало крен, меня лихорадило и ужасно хотелось спать.

В машине «Скорой помощи» Джиму по пути в больницу вводили плазму. Теперь, должно быть, он уже в операционной. Может, будет жить, а может — нет. Пройдут долгие часы, прежде чем я узнаю.

Я не сообщил полиции, что мне сказал Джим. Потому что на самом деле я не знал или не мог поверить, что знаю. Я был уверен в том, что Джим, должно быть, силился произнести «Лоример». А сейчас мне казалось, что он сказал «Лори» или «Лорим», потому что на последнем слоге его губы сомкнулись. Как если бы он хотел произнести «Лорим…» А потом его челюсть отвалилась и он потерял сознание.

Чем дольше я думал над этим, тем больше заходил в тупик. Будто в одном секторе мозга находился блокиратор, и мысли отскакивали от него, словно теннисные мячики от сетки. К черту, решил я, и поехал наобум. Я вырулил на Уилширский бульвар и уже двигался в направлении Лос-Анджелеса, на Миракл-Майл. Я миновал щегольской магазин мужской одежды, что находился по правую сторону, магазины одежды и автомобильные агентства на противоположной стороне широкого бульвара, высокие офисные здания. Потом огромные универсамы «Мэй компани» и «Орбахс», а между ними «Ла-Бритар-питс». Название заставило меня вспомнить о Бри-Айленде, и я задумался о банке с протертыми бананами. Интересно, в ней действительно законсервирован героин или только протертая банановая кашица, которая приводит Лоримера в экстаз.