Квачи вспомнил, как он, высунув язык, метался между ними и все двери закрывались для него: "Заняты-с", "Нету дома-с", "Нездоровы-с" Вспомнил — и "забывчивых" обложил таким налогом "в пользу революции", что одни чуть не пошли по миру, а другие были вынуждены заложить в ломбарде даже собственных жен.

Тем временем над рухнувшим зданием хлопотали маленькие че­ловечки; они без толку суетились, ходили на руках, думали ногами и, в сущности, пальцами подпирали пошатнувшийся Казбек. Но гора не желала стоять; не тянуло ее и вправо: упрямо и неудержимо она за­валивалась на левый бок. Вздорное дитя — история — словно бы не замечала ни взбаломученного людского моря, ни гор трупов, ни пото­ков крови. Слепо и глухо она шагала в непроглядную темень. В чер­ный, как смоль, мрак, и никто не понимал зловещей тайны ее пути.

Квачи чутьем угадывал, что правительство и история двигались в противоположных направлениях, что они враждовали друг с другом и что эта вражда кончится гибелью человечков. Квачи предчувство­вал неизбежный исход событий и время от времени так обращался к своим сподвижникам:

— Товарищи! Сумасшедший, хватающийся за сумасшедшего, свихнется сам. Цепляющийся за мертвечину наполовину мертв. Спа­сающий утопающего утонет. Мамзель Керенский несколько месяцев потрепыхается и повизжит, а затем сверзится в яму, уготованную ему историей. Нынешняя власть обречена. А то, что она пытается сделать, все равно, что носом продырявить кавказский хребет. Хребет она не одолеет, а нос своротит точно... Однако крах мамзели еще не так близок, чтобы сегодня переметнуться к новым. Когда приспеет, я ска­жу. Но знайте, что Россия беременна двойней. Февральский мальчон­ка родился хилым и слабеньким, не сегодня-завтра протянет ножки и его мамаша произведет на свет второго, который так ворочается в утробе, что кажется, готов выскочить недоношенным...

Случилось так, что к этому времени Квачи несколько раз обра­щался к одному из министров с требованием выделить для Общества защитников революции продовольствие и двадцать миллионов день­гами. Министр был не в настроении и сократил заявку вдвое.

Мог ли Квачи, столько сделавший для Революции, стерпеть такое унижение!

С этим совпало другое — Квачи добивался должности генерал-гу­бернатора Финляндии или Грузии; даже предложил правительству проект о предоставлении автономии окраинам России. Свой ход он растолковал так:

— Дело тактики! Этим мы ослабим Временное правительство и свергнем его, а потом...

В тот самый день, когда министр вдвое сократил заявку, Квачи узнал, что и генерал-губернаторство лопнуло.

— Ла-адно! — пригрозил оскорбленный в лучших чувствах защит­ник революции.— Я вам это припомню!..

И вечером отправился на собрание, твердя про себя: "Падающего подтолкни! Обреченного — задуши! Доброе дело зачтется..."

Подоспел июль. Нарождающийся младенец буйствовал в материн­ской утробе. Воздух был перенасыщен грозой. Небо обложили свин­цовые тучи, набухшие потопам. Россия погрузилась во мглу. То тут, то там погромыхивало и молнии стегали небо.

Когда гремело на улицах Петербурга, Квачи с дружиною скры­вался в укромном доме: гадали в чет-и-нечет, кто победит — мамзель Керенский или большевики.

Чипи Чипунтирадзе, как всегда, паниковал:

— Пропали, братцы! Надо спасаться! Пока не поздно, берем вле­во! Нет, нет. Я ошибся — надо вправо! Вправо!..

— Не горячись, Чипи! — успокаивал Квачи.— Мы в любом случае выиграем. Одной ногой я в левом лагере, другой — в правом. Много времени не надо — стереть с рожи белую краску и наляпать красную. Вот и все!

Вечером появился Бесо Шикия и объявил:

— Керенский победил!

— Что я говорил!—воскликнул Квачи и встал:—Что ж, товари­щи! Задача и цели вам известны. Каждый знает свое место!

Дружина разделилась на три группы и тремя разными путями дви­нулась к Зимнему дворцу.

— Граждане! — кричали они и сгоняли прохожих с тротуаров на мостовую.— Граждане! Поддержим Временное правительство! Присединяйтесь к нам! Исполним свой гражданский долг!

Люди присоединялись к громогласным группам и вливались в об­щий поток. Ручьи слились с ручьями, реки — с реками, и вокруг Зим­него дворца разлилось людское море. Посреди бушующего моря ост­ровком возвышался Квачи Квачантирадзе, реяло знамя его общества, и гремел голос:

— Граждане! Отныне вы можете спать спокойно! Ваш сон бди­тельно охраняют Общество защиты Революции и Независимая социа­листическая партия, нынче защитившая вас от красных бандитов в принявшая на себя грозящую всем опасность. Граждане! Наше обще­ство и партия и впредь готовы пролить кровь на жертвеннике революции! Надеемся, вы проявите заботу о своих заступниках и в меру сил поможете нам. Граждане! — закончил Квачи свою огненную речь: — Мы заранее благодарим вас за пожертвования, которые будут приниматься ежедневно в Таврическом дворце.

Сподвижники подхватили Квачи на руки и площадь оглушило громоподобное "ура".

Через десять минут запыхавшийся Квачи был во дворце; пере­прыгивая через ступени, взбежал по лестнице, ворвался в кабинет министров и крикнул:

— Поздравляю с победой! Ура-а-а!

Присутствующие встретили его возгласами восторга. Председатель произнес спич, в котором назвал Квачи одним из спасителей револю­ции, а все остальные, сияя улыбками, благодарили его.

Сказ о покраснении товарищества и подготовке Октября

— Товарищи! — наставлял Квачи своих дружков в преддверии октябрьских перемен.— Политика сильно смахивает на корову: одни ее пасут, тогда как другие доят и уплетают смегану и масло. Умный человек не станет в поте лица гоняться за коровой. Пусть дурачье бе­гает за ней и косит для нее. Мы же будем доить и уплетать масло. Доить корову вовсе не трудно: надо ее приласкать и похлопать по крупу. Вот и вся политика. Не важно, какого цвета корова — белая, красная или черная. Обращайтесь со всеми одинаково: не сердите, иначе лягнет и не подпустит к вымени. Если другие станут бить коро­ву палкой, отойдите в сторону, переждите и останетесь в выигрыше...

В канун октября Квачи приказал Седраку обратить в золото все имущество товарищества, что и было сделано в считанные дни. Тогда же он навестил Елену, и у нее лицом к лицу столкнулся с Павловым.

— А-а, Наполеон Аполлоныч! Мое почтение!

Изумленный Квачи с ног до головы оглядел человека, чуть было не погубившего его, и непроизвольно протянул ему руку.

— Кто вас выпустил из тюрьмы?

— Революция, мой друг, революция!.. Вот, видите, я в партикуляр­ном платье, но работаю все там же да с повышением.

— Разве февральская революция сменила только форму старого режима? — спросил Квачи.

— Мне в высшей степени начихать и на февраль, и на март, на то, что было и что будет. По моему глубокому убежению, нас может спасти только Вильгельм. Только его унтер-офицерство способно при­нести нам мир, хлеб и порядок! — изрек Павлов.

— Порядок, хлеб и рабство,— поправил Квачи.

— Пожалуй, порядок, хлеб и рабство у Вильгельма лучше ны­нешнего голода и беззакония! — вмешалась Елена.

— А если Вильгельм не придет? — спросил Квачи.

— В таком случае уж лучше большевики,— ответила Елена. И Павлов кивком головы поддержал ее.

— Да, кстати, вы не знаете, где теперь Одельсоны? — спросил Квачи у Павлова.

— Из-за вашего побега их казнь отложили, это и спасло им жизнь — в тот день в России произошел переворот.

— Я вижу, что от переворота вы тоже не очень пострадали,— поддел Павлова Квачи.

— Я не пострадал, а вы и вовсе преуспели... Думаете, что я с пи­сан в тираж, а между тем я все о вас знаю. Вот, к примеру...— и пе­ресказал Квачи события последних недель его жизни.

— Я не подтверждаю и не опровергаю ваших сведений. Хотел бы только узнать: если они верны, почему меня не арестуют?

— Потому что... Причина вам должна быть ясна. Зачем? Ради че­го, или ради кого? Кому это доставит удовольствие? У России нет больше хозяина. Зачем же мне делать из вас врага? Кто знает, где еще нам суждено свидеться и как мы можем пригодиться друг другу!..