Светало.

Во двор крепости въехал автомобиль. Остановился, урча мотором, посигналил. Из машины спрыгнул военный в тулупе и вошел в канце­лярию тюрьмы. Затем автомобиль стал разворачиваться и, когда раз­вернулся, шофер тоже вылез из него и зашел в казарму.

Квачи наклонил голову и бегом пересек двор.

Через минуту автомобиль двинулся к воротам. Заспанный часо­вой сперва открыл ворота и только после этого протер глаза.

Во дворе поднялась суматоха. Шофер, размахивая руками, с воп­лями бежал из казармы:

— Держи! Стреляй!..

Автомобиль в мгновение ока одолел Троицкий мост, затем стре­лой пересек Марсово поле, въехал в ближние улицы и остановился на одном из углов. Квачи выскочил, бросился со всех ног, петляя по проулкам и проходным дворам и наконец ворвался в квартиру своих дружков.

— Братья, вставайте! Живо!..

Оторопевшие от неожиданности дружки обступили Квачи.

— Я исполнил свое обещание и в назначенный час явился в на­значенное место!

Это случилось 26 февраля 1917 года.

В тот день на трухлявую, прогнившую империю обрушился гром беспримерной силы. Гигантское здание, возведенное за тысячу лет кровью и потом сотен миллионов людей, пошатнулось и с грохотом рухнуло, погребая под собой своих жильцов, защитников и стражей.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Сказ о создании новой партии и наведении нового моста

Утром 27 февраля Квачи поудобней устроился в кресле и взялся за телефон.

Двое суток не отрывался он от этого кресла и телефона. Его спо­движники наблюдали крушение мира то из подворотни, то из окна, то высовывали нос на улицу, а порой осторожно добегали до перекрест­ка, расспрашивали прохожих, принюхивались и сообщали новости сво­ему вожаку.

Чипунтирадзе рвал на себе волосы:

— Погибли!.. Спасайтесь!..

Бесо со спокойной улыбкой уточнял:

— Не горячись, Чипи! Все идет нормально.

Джалил не отходил от окна и изредка оповещал:

— Силина минога салдат ходит. Увисе смеются. Я так думил — у падишах сависем пилехо дела.

— Ва-а, кончится когда-нибудь эта заваруха?! — злился Седрак.— Я так перетрусил, что никакая знахарка не отмолит!

На третий день Бесо обежал рысью полгорода, вернулся и до­ложил:

— Все кончилось.

Квачи поделился с дружками тщательно обмозгованным планом. Затем встал и повел за собой вооруженную до зубов дружину.

— Итак, мы начинаем!..

Впереди с огромным и странным знаменем в руках шагал Джа­лил. За ним твердо печатали шаг его товарищи.

— Граждане, присоединяйтесь! Следуйте за нами! Исполните свой долг! Долой рабство и тиранию!

Среди примкнувших к отряду Квачи приметил того самого аген­та, который дней пять назад арестовал его. Они пожали друг другу руки, как лучшие друзья. Агент громче других выкрикивал лозунги.

Через час к Таврическому дворцу подошла толпа в две тысячи человек. Им преградила дорогу охрана, но товарищи гаркнули, загре­мели оружием, защелкали затворами, помянули волю революционно­го народа и грозно вступили в Белый зал.

Квачи с товарищами заняли в Таврическом дворце пять больших комнат, ткнув пальцы в чернила, намалевали: "Общество защиты Ре­волюции. Прием членов и пожертвований". На дверях большого каби­нета появилась надпись "Председатель совета", над столом Шикия — "Отдел мандатов", а в разных местах на стенах аршинными буквами: "Центральный Комитет партии Независимых Социалистов".

Седрак сел за кассу, Чипунтирадзе взял на себя зондаж общест­венного мнения, Чикинджиладзе записывал в партию новых членов, Габо Чхубишвили предпочел должность заведующего складом, что же до Джалила, то он, увешанный оружием, встал у кабинета Квачи.

Работа закипела; едва успевали выписывать мандаты и прини­мать пожертвования.

Недоступные для большинства смертных двери различных мини­стерств для Квачи всегда открыты; он без спроса вваливается к тузам Временного правительства, усаживается в кресло, закидывает ногу за ногу и небрежно, через губу вещает:

— Общество защиты и поддержки Революции, а также партия независимых социалистов, к слову сказать, насчитывающая до двух миллионов членов, день и ночь не смыкает глаз на страже народного счастья. Но нам не хватает одежды, продуктов питания и денег. Пар­тия настоятельно требует, гражданин министр, чтобы вы...— с этими словами он кладет на стол докладную и так внушительно растягивает свое "требует", так смотрит на министра огненными глазами народ­ного трибуна, что власть имущий, не читая пишет поверх доклада; "Выдать!"

И товариществу Квачи изо дня в день воздается, доход их плодит­ся и множится. Партия набрала силу, ее численность выросла "до пя­ти миллионов", в канцелярии секретариата теперь работало шестьде­сят человек, а на складах — двести. Возле кассы петляла длинная оче­редь, у входа в отдел мандатов в иные дни скапливались толпы.

Постепенно партия Квачи так оперилась и расправила крылья, что ее правое крыло распростерлось до Архангельска, левое — до Тби­лиси, клюв уперся в Вислу, а хвост трепыхался у Владивостока. Со всех концов страны потекли ручейки взносов и пожертвований, слив­шиеся в могучие реки; реки сошлись в Петербурге и столь бурным потоком хлынули в кассу Квачи, что чуть не снесли его вместе с со­ратниками.

Во время этих событий объявился жандарм Павлов. Оказалось, что он угодил в ту самую камеру, где Квачи провел жуткую и неза­бываемую ночь. От цего удалось узнать кое-что новое об Одельсонах. В частности, выяснилось, что Квачи выдали вовсе не супруги, а бан­кир по фамилии Ганус, которого Квачи обогатил туркестанской кон­цессией.

— Этот старик числился немецким агентом в Петербурге,— ска­зал Павлов.— И в то же время был нашим агентом: частенько ездил в Стокгольм, передавал неприятелю ложные сведения. Одельсонов то­же выдал Ганус. А уж ваше имя из супругов вытянули мы. Но в этом нет большой вины: я сломал бы их даже будь они из железа...

В те же дни старая лиса Гинц влез в кабинет Квачи и залебезил:

— Кто старое помянет, тому глаз вон. Помиримся, князь!

— Помиримся! — с улыбкой согласился Квачи.— Садитесь, мой старый друг, и скажите, что привело вас? Ведь без повода вы бы обо мне не вспомнили.

— Конечно, конечно! Бедняга Гинц бегает только по делам. Ты сам знаешь, какой ты теперь большой человек. Очень большой!

— Да неужели?

— Как будто он не знает?! Больше, чем в прежние времена, будь оно проклято все прошлое и старое!.. Есть одно дельце. Хотя, по­годи, сперва кое-что покажу,— и он положил на стол еженедельный иллюстрированный журнал.

Во всю обложку красовался портрет Квачи с надписью: "Верный страж и защитник Революции Н. А. Квачантирадзе"! Там же на двух листах была напечатана его биография.

Квачи просмотрел очерк и усмехнулся. Во-первых, в нем не было ни слова ни о княжеском происхождении, ни о камер-юнкерстве, ни о Григории Распутине и прочих "заслугах", могущих сегодня по­вредить ему. Во-вторых, приоткрывалось "революционное прошлое" Квачи, по причине которого он вынужден был "бежать за границу". В-третьих, отмечалось, что вернувшись из-за границы Квачи немедля приступил к подпольной деятельности — основал социалистическую партию, вследствие чего был приговорен к повешенью; но "кавказ­ский лев" пробил казематы Петропавловской крепости, вырвался на свободу и в решающий час пришел на помощь Революции.

— Очерк неплох,— заметил Квачи.— Чей это журнал?

— Мой. Но отныне станет нашим. Ты дашь мне свое имя и имя своей организации, я же...

— А ты дашь мне половину дохода. Так?

— Ты меня понял. Договорились. Отныне на журнале будет на­писано: "Орган Независимой Социалистической партии и Общества защиты Революции".

Дня не проходило без того, чтобы к Квачи не являлся кто-нибудь из бывших — министры, иерархи, вельможи: они кланялись в пояс и просили помощи и покровительства.