— Хуле сидишь? Хуле ты здесь забыл?!! — прорычал нолдо, закуривая, чиркая зажигалкой в онемевших пальцах.

— А ты хуле пришёл? — отозвался Мелькор сорванным, пьяным голосом.

Эльф молча курил, боясь даже взглянуть в сторону вала. Ненависть билась в грудной клетке вместо сердца, и если Он сейчас попадётся на глаза… Феанор понимал, что готов уничтожить.

— Поднимайся, мразь. Ты мне ответишь за… — не найдя окончания для фразы, нолдо зарядил с размаху в голень сидевшему рядом ногой в тяжёлом ботинке.

Вала, пошатнувшись, поднялся. Развернулся лицом.

— Не больно. Не от души бьёшь, — прохрипел он.

Нолдо толкнул в плечо — Мелькор отшатнулся назад, но даже взгляда не отвёл. Выходило всё более и более неубедительно.

— Тварь ты бляцкая… да чтоб ты подох, — шептал нолдо через мгновение; щёки, губы, волосы вала — всё, что находилось в ладонях нолдо, всё, что существовало для него сейчас — едва различимо пахло гарью и спиртом, горчило на вкус. Когда на плечах сомкнулись Его руки, не стало даже ветра и света. Остались они вдвоём.

Мелькор ничего не говорил и старался не смотреть, прятал взгляд в упавших на лоб волосах; теперь он дрожал — под расстёгнутой курткой тело его было холодным, будто чужим, забытым своим хозяином.

- Зачем звал. Только не делай вид, что ты не звал меня, – бредил нолдо.

- А зачем пришёл?

— Я врал тебе, — горячо шептал эльф. — Наверное, поэтому я здесь. Я говорил тебе, что влюблён в тебя. Это не правда. Я люблю тебя, Мелько, и можно делать вид, что нет разницы между этими понятиями, но она есть…

— Теперь понимаешь, почему я никогда ничего тебе не говорил?

Мелькор не любил разговоров, не собирался разводить дискуссии и сейчас, но скинуть его с крыши и полететь следом было бы гораздо проще, чем отпустить! Наверное, если обнять его так, как никогда раньше, не телом, но духом; поцеловать – так сладко, так самозабвенно, как никто не целовал его – он поймёт!!! У них же было всё – каждый раз, когда они были вместе, становился для них первым; и всегда они шли друг к другу в руки потому, что выбрали друг друга из миллионов; как можно променять это на рутину! На пресыщенность!!! На возможность просто иметь тело на расстоянии вытянутой руки – но не получалось: замёрзшие ладони больше не чувствовали ничего, одеревенели, и губы дрожали даже в поцелуе. Копоть, смог и горечь – всё что останется от этого дня в завтрашнем.

-Мелько... отпусти ты меня... так нельзя. Отпусти совсем... или забери на совсем, но сейчас, зачем всё это...

Вала услышал. Наверное, впервые в жизни он захотел, смог и влез в шкуру другого; сделал то, что лучше для кого-то ещё, кроме Него – отошёл, на том же дыхании занёс руку и ударил, не глядя.

Мелькор открыл глаза. Удар пришёлся по лицу, нолдо схватился за челюсть, шатнувшись назад. Что делать дальше, вала не думал – смотрел и скалился от окатившего Его в миг холода. Ещё секунда – и лестница, ведущая на крышу, тревожно заходила под ботинками группы захвата, которую заблаговременно всё-таки вызвали потревоженные соседи.

Весна наступает здесь рано и неожиданно, неделю назад продавцы уличных магазинов мели со ступеней снег – и вдруг всё растаяло, запахло теплом, и даже в пиджаке вечером жарко. Эта неделя обычно заявляется под конец апреля, как пробничек предстоящего лета перед майскими заморозками.

В эту самую неделю, очень ранним субботним утром, можно встретить первых “беженцев”, что предпочитают всё тёплое время года проводить по ту сторону реки. Ну или по эту – лишь бы подальше от города. Вокруг причалов речного порта толпа скапливается полукругом – с рюкзаками, палатками, великами, а кто и с матрасами, газовыми баллонами, скатертью и постельным бельём; с рассадой и с матом – последнее обязательно, ибо нечего таскаться тут с негабаритными грузами. С алкоголем не меньше 40 градусов – даже у тех, кто с рассадой.

Все они романтики, и не верьте, кто скажет иначе. Нет ни капли прагматизма в том, чтобы вставать в шесть утра в выходной и толкаться на утлом судёнышке, что явно старше половины своих пассажиров. Побег из города – это время, когда все мечты сбываются: отмороженные мартом существа пытаются сбиться в одну группку с теми, к кому их сердце лежит, потому что всё ещё холодной ночью ходит по средней полосе шальной купидон; стреляет сигареты и дешёвый коньяк у засидевшихся у костра; а после открывает огонь – без разбора и без промаха, в тех, кто пришёл просить его милости в тайне от себя самого.

Но вала, конечно, поехал за город не ради этого: никак не мог сосредоточиться на учёбе, находясь в общежитии, где с приходом весны жизнь достигла точки кипения. Не за этим в ту же компашку затесался и Феанор. Для нолдо выходные вне отцовского дома, вдали от большой дружной семьи Финвэ, были отдельным праздником.

-Может, это... может, пойти за ними? Ну вдруг заблудились... – волновался самый ответственный человек из их группы, когда эльфа и вала не было уже около двух часов.

-Заблудились они, ну да. Тока ты смотри – за ними не ходи, вдруг тоже заблудишься, – ворчал самый старший член команды, рубивший в это время непросохшие дрова.

-Нет, ну... как-то это... странно всё, – растерянно пожал плечами сострадалец. – Чё они вдвоём дальше пошли, а мы здесь все остались? Вдруг что случится! Здесь, вообще-то, кабаны водятся. И лисы. Бешеные.

-И киты голубые, ага, – продолжал “старейшина”, не упуская дрова из виду. – Не того ты боишься, Володька, ой не того.

-А они хоть воду питьевую взяли? Может, сходит кто-нибудь, проверит, пока светло?

-Слушай, дай им потрахаться, а? – не выдержал “дровосек”, бросив топор и уставившись на хозяйственного Володьку.

-Чё? – не понял тот. Точнее, решил, что не расслышал.

-К лабам они готовиться пошли, – закатил глаза премудрый член их компактного коллектива. – Лабы на ассемблере. Понял?

-Неа, – признался паникёр.

-Вот и сиди на жопе ровно. Тебе ещё рано такое знать. Лучше портвейн из рюкзака у меня достань... – и походная бытовуха загудела своим чередом.

-Ну, я, наверное, свою палатку ставить не буду, – как будто между делом протянул Феанор, когда место на двоих для стоянки на берегу было найдено.

-Ставь давай, – отрезал вала. Эльф поразмыслил с полминуты.

-Мелькор, сейчас холодно ещё. Если мы одну поставим, коврики в два слоя настелем, все спальники сверху накидаем – как раз не замёрзнем!

-А я не теплолюбивый, – бросил вала через плечо.

-А я – любивый! – Феанор подошёл поближе к зловредному товарищу. – Ты... опасаешься, что кто-то за нами пойдёт сюда? Поэтому две палатки?

Мелькор стряхнул со своего бедра постороннюю руку.

-Я всё сказал, – объявил вала, принимаясь за раскладывание своего временного жилища.

Полчаса прошло в трудах. Место было вполне благоустроено до прихода эльфа и вала – рядом с кострищем углом прилажены были два длинных бревна, видимо, для большой компании, и дело оставалось за малым – распаковаться, натащить дров. А Феанор категорически не собирался ничего делать заместо Мелькора, пребывающего в нелёгком расположении духа.

-Вот назад чуть-чуть пройди – там поляна, валежник должен был сухой быть, – напутствовал нолдо.

Мелькор, не сказав ни слова против, отправился в лес. Вала любил огонь и хотел уже побыть один – в брождениях в поиске дров Ему нравилось всё, так что сильно назад Он не торопился.

Вернувшись, вала нашёл вещи разложенными, палатку поставленной, но никого не было рядом. Что, в принципе, беспокоило не сильно – мало ли, вдруг нолдо одумался и вернулся бухать в основной лагерь... хотя надежды мало, скорее уж задрых в своём временном пристанище. Или медведь задрал – в таких радужных мыслях Мелькор свалил всё добытое возле будущего костра и направился к своей палатке, где лежал в предбаннике топор... как вдруг провалился в песок по колено. Через мгновение Мелькор почувствовал холод речной воды. А ещё через одно от палатки эльфа послышался щелчок – нажатая кнопка фотоаппарата, а за ним – довольный безудержный хохот.