– Глазки протри, деточка, хватит на меня смотреть как старая дева на сакральный огурец, – ядовито посоветовал Вала, окутывая себя крыльями. – Я так понимаю, ты домой пешком пойдёшь. Виэрт, проводи домой ребёнка, не доведёшь – три шкуры с тебя спущу, и не посмотрю, что всего одной владеешь.

Мелькор растаял в послезакатных сумерках, и майа яростно плеснул себе в лицо холодной воды. Его затрясло, лицо вспыхнуло, уши горели, а в том месте, которое раньше о себе особенно не напоминало, возникло неприятное напряжение, слишком болезненное для того, чтобы в нём было можно заподозрить удовольствие. Остервенело приглаживая волосы, Хэннер полез в воду, и волк радостно прыгнул за ним, виляя хвостом и поставив уши торчком.

– Да уйди ты, глупое животное, – бурчал майа, поливая из горстей на голову, которая грозила вот-вот взорваться от чего-то неясного, ломающего привычный образ мыслей, но делающего множество неясностей взаимообусловленными частями некоего целого. Чёрный зверь резвился рядом, ударяя по воде передними лапами. Майа, чуть оклемавшись, брызнул ему в морду, и они играли, наверное, с час. Неприятное напряжение незаметно пропало, дикой силы желание броситься к Мелькору и попросить его сделать что-нибудь с отчаянной его нехваткой притихло до времени, и мокрые Мелькоровы домочадцы направились в замок, оставляя две цепочки влажных следов.

Мелькор методично бил кулаком по воде. Ванна давно остыла, но в маниакальной сосредоточенности он этого не замечал.

И этого пацана, ты хочешь сказать, можно уложить в постель? Да он голого мужика ни разу в жизни не видел! Он просто напугается. Если ещё до дрожи не напугался. Какие у него были глаза… никакого сексуального возбуждения, если оно вообще может быть у организма, который себя чувствует едва ли на шестнадцать человеческих лет! Какая ещё память, его не трахать надо, ему надо ушки затыкать, когда на улице ругаются!

О чём ты думал, Мелькор? Соблазнить его? Да он и думать в ту сторону не умеет! Будешь ждать, пока вспомнит. Не насиловать же…

Застонав, Вала во весь рост уполз под воду.

Хэннер несколько раз подходил к дверям ванной Мелькора, но никаких признаков того, что Вала собрался прекратить водные процедуры, не обнаружилось, так что майа с тяжким ощущением неправильности происходящего отправился спать. Спалось ему плохо, снова снились жаркие душные сны, что-то смутное давило на него, вжимало в кровать, но он только подставлял этому лицо, пытался обхватить руками и вдавить в себя ещё сильнее, ему хотелось впустить куда-то в себя это тяжёлое горячее образование, а когда он очнулся от сна, между ног снова жгло как огнём, и майа дохромал до душа, чтобы ненадолго прекратить мучение с помощью холодной воды.

– Спал плохо? – угрюмо спросил Мелькор утром. Хэннер налил себе соку, плюхнулся на стул и поморщился.

– Угу.

– Кошмары?

– Вроде.

– Что снится?

– Не знаю. – Хэннер думал о том, что нечто огромное и тяжёлое, давящее на него во сне, очень похоже по ощущению на Мелькора. И что Манвэ, сам того не зная, желая оскорбить, всё-таки ответил ему на тот вопрос, который он хотел задать от безысходности Йонвэ. Теперь было понятно, как это бывает, Хэннер имел в виду, что куда вставляется, и осталось только пожалеть о том, что он это сейчас вспомнил, глядя поверх бокала на одетого и вполне официального Мелькора, ничуть не менее привлекательного после того, что пришлось увидеть вчера. Хэннер экспериментировал, представляя всех Валар без одежды, становилось либо противно до тошноты, либо до неё же страшно, и только о Мелькоре было думать больно, но хотелось ещё.

– Мне что-то спать хочется, может, сейчас получится, – просипел майа и поднялся, заметив острый взгляд Мелькора, полоснувший его там же, куда вчера не мог не уставиться он сам.

– Ну попробуй.

Хэннер отчего-то разрумянился и спешно покинул кухню, а Вала погрузился в печальные думы.

Холодный душ за два дня стал местом, где Хэннер практически жил. Едва открыв любопытную реакцию в виде изрядного напряжения в известном месте, организм бесстыдно начал пользоваться новым экспериментальным полем, очевидно, желая выяснить пределы терпения своего хозяина. Любая мысль о Мелькоре знаменовалась незавидным симптомом, дальше – больше, и майа уже опасался выходить, подозревая, что Мелькор заметит. И сомневаясь, что ещё не заметил. Как справиться с неизведанным явлением, майа даже приблизительно не представлял. Сказать Мелькору было стыдно, тем более что незаконная физическая деятельность явно имела глубинную связь с ощущаемой нехваткой общества Валы.

На третий день, греясь под тёплым душем после очередной экзекуции, Хэннер совершенно случайно вспомнил Мелькора, «чувственно» тянущего сок из бокала, и его тряхнуло в полный рост, а затаившееся всё там же напряжение внезапно выплеснулось в виде нескольких светлых капелек. Майа пришёл в ужас и испытал к себе глубочайшее отвращение. Выбежав из душа, он торопливо вытерся, оделся и ушёл гулять, чтобы развеяться и не думать, ни в коем случае не думать о Мелькоре, ибо, быть может, Мелькор наслал на него заклятие, запрещающее думать о нём в столь непочтительном тоне.

Ещё два дня Хэннер героически о Мелькоре не думал и практически подавил в себе постыдное желание ещё разок поторчать под тёплой водой, предаваясь навязчивым мыслям на полную катушку.

Очередным вечером Мелькор, подозревавший, что отшельничество Хэннера и явное избегание с ним контактов вызвано полученным у фонтана шоком, решил напиться. Майа, измотанный репрессиями относительно себя самого, тем же вечером пришёл выпить сока, потому что в горло не лезло ничего из еды, а вот пить очень хотелось, и даже глотание доставляло особенное удовольствие.

Долго искавшее выхода взаимное напряжение двух существ имело на этот вечер особые планы.

– Вкусно? – поинтересовался Хэннер. Впавший в продолжительную депрессию и отчаявшийся наладить контакт со своевольным учеником Мелькор рассеянно кивнул, отрешённо созерцая, как вино льётся в бокал.

– А мне нальёшь?

– Тебе в школу завтра.

– Блядь, ну какая разница, я, что, допьяна, что ли, напьюсь? – раздражённо спросил майа и бухнул перед Мелькором свой бокал из-под сока, в размерах вдвое превышающий бокал Валы. – Или всё ещё психику мою детскую бережёшь?

– Поосторожнее со словами, – рыкнул Мелькор и мстительно наполнил его бокал до краёв, ополовинив бутылку. – Пей и вали спать, тебе вставать завтра рано.

– Как скажешь. – Измождённость и непонятные рефлексы превосходно научили Хэннера травить голосом всё живое, но Валу занимали другие мысли, и он свалил странные реакции майа на обиду и стресс.

Вино Хэннеру не очень понравилось, но он из упрямства выпил всё. Залпом.

– Понравилось? Теперь иди спать.

Телу Хэннера не требовалось много, чтобы захмелеть. Усиленный контроль мозга над телом отключился мгновенно, и майа, размаянными глазищами поглядев на Мелькора, тяжело сглотнул, чувствуя, что непослушный орган снова выпрямился и торчит как праздничный флажок, так что и непонятно, удастся ли его укротить с помощью воды.

– Иди спать, – повторил Мелькор. В затылке у Хэннера запульсировало, позвоночник будто бы раскалился, стало жарко и душно и захотелось, чтобы горячее нечто из снов навалилось на него и вдавило в какую-нибудь поверхность. Может, станет легче?..

– Хэннер, с тобой всё в порядке?

– Д-да… – Майа попытался подняться так, чтобы его состояние не было Мелькору очень заметно, почти преуспел, медленно обошёл стол и, затормозив около Валы, через плечо простонал, изображая нормальный голос: – Спокойной ночи, М-Мел…

К несчастью, слетевшее с языка «Мел» сделало своё дело, и майа потерял остатки здравого смысла.

Мелькор был – вот. Рядом с ним. Ближе не бывает. Его пальцы сжимали ополовиненный бокал, и след вина отметил пурпуром бледные обычно губы, а в Арде ничего не было вкуснее вина…