Старец рассмеялся - на диво легко, по-детски, как будто зазвенели серебряные колокольчики.
- Ну разумеется, чушь! Я же говорю: все преодоленные препятствия когда-то считались непреодолимыми. Псоглавцы вот струсили, а мы, между тем, их Тьму гоняли в хвост и в гриву - тысячи лет, тысячи раз, в тысячах миров, где мы возрождаемся. Снова и снова.
Слезы все ещё текли. Драгослав оплакивал время, потраченное на служение мороку, и смеялся над собой за то, что не видел самого простого пути. Да, он шел своей дорогой, да, темной дорогой - но это отнюдь не была дорога всего мира. Более того, она не обязательно должна была вывести туда, куда, как ему говорили, выведет!
- Я вижу твое прошлое, дитя. Вижу так ясно, как если бы оно было моим.
- Ты... Ты можешь рассказать мне, кто я, какого роду-племени? Кем были мои отец и мать?
Старец сухо усмехнулся.
- Могу. Сейчас - могу. На тебе было заклинание, из-за которого тебя не узнала бы родная мать, и никто даже не мог подумать, что ты - того самого рода. Я могу поведать тебе правду, но она может убить тебя...
- Значит, снова дорога во тьму, вниз и вниз, к самому Пеклу, - смятенно произнес Драгослав.
- Дорога темна, но куда она выведет - решать тебе, - сказал Провидец. - Так ты готов?
Драгослав слабо кивнул. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, руки тряслись, в груди не хватало воздуха - но он готов был пройти до конца.
- Знай же, Драгослав, что местом твоего рождения была не кладовка, отведенная рабыне, и не убогая крестьянская хижина, как говорили тебе чудины. Каменный терем Стольского был местом, услышавшим твой первый крик, и мать твою звали Векослава Горановна из дома Бусова, а зачал тебя Буривой из земли ободричей, величайший воин нашего поколения!
Ко всему был готов Драгослав, но не к этому. Его словно молния поразила. Он сидел с широко открытым ртом, рука замерла на полпути до губ. Мысли крутились в бешеной свистопляске. Не сразу он смог вымолвить хотя бы слово...
- Так значит... я отцеубийца? И кровь моей матери... и брата... А Дубравка... Проклятая Дубравка, изменница, так ещё и кровосмесительница!
Он в изнеможении повалился на землю. Его трясло, как в лихорадке. Провидец, приподнявшись на локте, сочувственно глядел на него.
- Не вини Дубравку сверх меры: она попала под очарование Халы, это случалось и с более стойкими душами.
- Но зачем... Почему все это? Я своими руками освободил Халу, я разрушил собственное княжество, я вырезал всю свою семью, я... я...
Драгославу хотелось в землю зарыться от стыда и невыносимых мук совести.
- Ничего не случается просто так. Ты ещё не всю правду знаешь... Готов дослушать до конца?
- Не думаю, что узнаю что-то, что добьет меня ещё сильнее, но говори.
- Хале не век и даже не одна тысяча лет. Задолго до нас с тобой, задолго даже до первого человека, ступившего по Земле, Халы уже жили. Они есть порождения самой Пустоты, Бездны, что пронизывает пространства между мирами. Они ненавидят свет и потому питаются им, пожирая Солнца, заставляя их взрываться и уничтожать всех обитателей...
- Хала говорил мне это. Что Солнце предаст...
- Предаст, но не без его помощи. Есть множество миров, Драгослав. Великое множество, и все они суть отражения Изначального, где стоит Великая Кузница, и Мировое Древо, и находятся три царства - медное, серебряное и золотое. Для нас это всего лишь предания, но там все происходит именно так.
- Изначальная Тьма, породившая все и пытающаяся это все в себя вернуть. Воплощение Тьмы - Великий Змей, тот самый Хала, - продолжил провидец. И, глотнув воды и прокашлявшись, снова заговорил:
-...И Защитник, Великий Кузнец, творящий миры, вырывая из Тьмы новые и новые формы миров. Змей противится ему, пытается разрушить начатое - и в этом суть борьбы Кузннеца и Змея, Бытия и Небытия, где действуют лишь хаотические, слепые силы, не имеющие формы. В каждом из наших миров есть отражения, воплощения этих двух сил. Да и в каждом из нас они есть. Кузнец есть разум и воля, Змей - низменные побуждения, одолевающие каждого из нас..
- Значит, Хала есть воплощение Тьмы в нашем мире. Но кто же Кузнец? - спросил Драгослав.
- Не перебивай. Испокон веков Змей пытался искусить могущественнейших людей, получивших все благодаря Кузнецу. Он соблазнял их несметными богатствами, великой властью, неодолимым могуществом - все в обмен на то, что они отдадут ему Солнце. К чему оно им, если все равно предаст и угаснет, спрашивал он.
- Он говорил это и мне, - заметил Драгослав.
- Неудивительно. Говорят, что во Тьме и Хаосе неисчислимое количество форм, но те, которыми они проявляются, почему-то можно по пальцам сосчитать. Так вот, знай: не раз и не два склонялись могучие владыки пред посылами Халы, и начинали приносить кровавые жертвы, и предавались многим другим злодеяниям - но каждый раз приходили верные Кузнецу варвары, и разрушали нечистые храмы, и посрамляли Змея. Так случалось до сих пор.
- Его заточили в Аэн Граанне... Но как им это удалось?
- Именно это значения не имеет - наша история и так слишком затянулась. Знай лишь вот что: как и у всякого мыслящго существа, у Халы есть человеческая душа, хоть и не Боги дали её. Эта душа позволяла ему не просто принимать человеческий облик: с ней ему становились доступны иные миры Карколиста, включая самый верх, откуда можно было грозить богам. И с ней ему бы стали нипочем щиты, что выставляют жрецов. То, что было заточено в Аэн Граанне, и то, что сейчас на свободе - лишь тело и холодный рассудок. Он неспособен колдовать - только собирать энергию страдания и боли и передавать её кому-то. Он может мыслить, передавая мысли на расстоянии, но не может испытывать чувств и не понимает их. И, наконец, он не может расти. Слившись с человеческой душой, он ко всему перечисленному еще и станет набирать размеры, пока не станет Мировым Змеем, опоясавшим мир. Тогда он исполнит свое предназначение - уничтожит Солнце. Кстати, если сейчас его просто убить, вырвется дух, одержимый исключительной жадностью, и это будет единственным, что в нем останется.
Старец замолчал, чтобы промочить горло. Драгослав размышлял.
- Но почему именно я?
- Вечный вопрос, - усмехнулся провидец. - Все так говорят "а почему именно я"? - Потому, Драгослав, что когда Хала был побежден, человеческую душу у него исторгли, и она воплотилась в кого-то из твоих предков. Погруженный в заточение в Аэн Граанне, Хала некоторое время не мог её почуять и найти, равно как и связываться с разумом людей за пределами твоей темницы.
- Но потом он связался с Дубравкой...
- Не только с ней. Да, он пытался охотиться на твоего Отца, Буривоя Вышановича, но он был уже сильным взрослым человеком, могучим воином, и его любили - сначала мать, а затем Векослава. Любовь чистой женщины - великий оберег, и Хала не мог дотянуться до него.
Почему-то Драгославу показалось, что, говоря о Векославе, провидец горько вздохнул. Так вздыхают об утраченной любви, о нежности, что так и не излилась.
- Но разве меня моя мать не любила? Почему же тогда он дотянулся до меня?
- Он и не дотянулся. Сейчас все поймешь. Конечно, Хала не ставил на одну лошадку. Кроме Карминты, он смог дозваться и до хазарского хана Обадии, подтолкнув его к походу к Аэн Граанне. Освободить Халу, захватить в плен Буривоя, подложить под него рабыню, чтоб залетела, и провести обряд Слияния - что могло быть проще. Но на пути хазар встали славянские войска. Эх, славная то была битва...
- Оборона Турска? Мне рассказывали о ней...
- Ага, и там мне шарахнули по голове, да так, что я думал, душу Богам отдам. Но нет, отделался параличем половины тела и заделался в провидцы.
- Вы были воином?
Глядя на этого сморщенного человека, неспособного встать, но сиявшего силой внутреннего спокойствия, в это сложно было поверить. С другой стороны, чего только в жизни ни бывает...
- Да, был. Ольгердом меня тогда звали, Ольгердом Рудомировичем, наследником Подольского удела и предводителем Святовитова войска. Я был лих, смел, отчаян и жесток. Мне была обещана твоя мать, когда подрастет - мы росли с ней вместе, и я любил её. Безумно любил. Готов был отдать всю жизнь за то, что она просто даст поцеловать её руку - но она выбрала не меня. На самом деле, я не знаю, смог ли бы я что-либо с ней сделать в постели - наверное, не вошел бы как к женщине, а стоял у её кровати, как у алтаря, и молился. Может, и к добру, что предпочла она Буривоя, хотя именно поэтому я и искал смерти - а получил это.
